Как известно, русская литература вышла из гоголевской "Шинели", далеко уйти от которой пока не успела. В шинель все чаще одевают своих героев современные отечественные писатели. Последние годы наша словесность переживает своего рода военный бум: люди в форме прочно оккупировали литературное пространство. Рассказывает ЛИЗА НОВИКОВА.
"Война и мир" и до Толстого были разведены литературой по разные стороны. Для войны слово всегда было особым. В 1960-1980-е термин "военная проза" объединил целое писательское направление. В романах Константина Воробьева, Василя Быкова, Владимира Богомолова все герои одеты в форму. У самой военной тематики два полюса: зло и героизм. Соответственная символическая нагрузка и у описания внешнего вида персонажей.
По негласному офицерскому закону форма должна всегда быть безупречна. Дендизм поощряется. Но вся красота военного обмундирования оказывается бессильна перед жестокостью массового истребления. Поэтому истинную реальность отражают не погоны и начищенные ремни, а неудобные портянки, плохие сапоги и грязные гимнастерки.
В богомоловском "Моменте истины" новый Акакий Акакиевич, офицер Аникушин, погибает, не успев даже покрасоваться в новом парадном обмундировании. За долгим описанием торжественных приготовлений следует короткий миг смерти.
В свободолюбивое перестроечное время форма становится символом зависимости и принуждения, будь то военные или силовые структуры. Например, в "Невозвращенце" Александра Кабакова в антиутопичном будущем боевики отбирают у мирного населения одежду, а взамен выдают защитную форму.
В эпоху всеобщего разоблачения в хаки добровольно не облачаются. Освобождаться от тяжелого наследия можно с помощью смеха. Вслед за Теркиным, который даже на том свете остается при форме, появился Чонкин, комично выглядящий на фоне мирного деревенского огорода.
Сейчас эстетика военной амуниции вновь захватывает писателей. Причем писатели в основном молодые, а амуниция очень старая. "Кивера да ментики" — романтика XIX века — занимает Антона Уткина, вовлекающего читателя в исторический "Хоровод". Виктор Пелевин активно использует тему гражданской войны: герои "Чапаева и Пустоты" ходят по Петрограду в кожанках и нюхают кокаин. Пелевин театрально модернизировал киношного Чапаева — "длинная голубая шинель, черная гимнастерка, папаха тончайшего каракуля с муаровой красной лентой, необычной формы шашка в великолепных ножнах и дорогой английский одеколон".
В современной словесности униформа выступает уже не как единое целое — ее элементы гибко сочетаются с "мирной" одеждой. Любая военизированная деталь становится знаком силы и привилегии. Кстати, литература предлагает читателю самые разнообразные символы. С обложки "Поколения П" того же Пелевина на нас гордо смотрит революционер Че Гевара (берет и винтовка). Именно это издание особенно бойко раскупала молодежь, уже принарядившаяся в футболки с тем же рисунком-цитатой на груди.
На бесчисленных обложках новоявленных боевиков и детективов — те же бравые парни в хаки и девицы с пистолетами. Правда, тут штампована не только одежда, но и форма повествования: читателя ждут картонные образы и примитивный язык. Накачанным героям уже не особо доверяют — вместо одеяний защитного цвета "массовики" выбирают для своих детективов гражданское платье.
Интересно, что кинематограф предпочитает устоявшиеся клише: милиционерша Каменская у Марининой — корова коровой, но в телевизионном сериале она заметно стройнеет и не боится красоваться в униформе.
О том, что военная форма пока еще и источник вдохновения модной индустрии и реальность нашего далеко не мирного времени, напоминают книги о сегодняшних войнах. Например, в стихотворном сборнике "Время 'Ч'" объединены произведения о чеченской войне. В качестве иллюстраций использованы рисунки чеченских школьников. На одном из них боевик одет в пятнистую форму, однако ребенок использовал не защитные, а веселые цвета.
Всю неестественность войны попытался показать Михаил Кононов в романе о Великой Отечественной: на брезентовом фоне солдат и офицеров — "Голая пионерка".