Наша школа была беднее, наряды неказистее, а учителям не всегда хватало образования. Но почему так хорошо становится на душе, когда вспоминаешь те годы?
Начался учебный год. Сын Василий пошел в 8-й класс. Дочка Сима — на курсы подготовки к школе. Вася пишет работу "Политический портрет Наполеона Бонапарта", дочь рисует грибочки в прописях. Дополнительные занятия, кружки, домашние задания. Встали, собрали сумки, вышли без опоздания, почитали на ночь, легли вовремя. А мне хочется им рассказать, как училась я.
Сельская школа на Северном Кавказе. Форма у нас, конечно, была. Однако в сельпо ее завозили редко. В сентябре было еще тепло, но по утрам уже прохладно. Бабушка заставляла меня надевать под фартук теплую кофту. Платье, потом вязаная кофта и сверху фартук. Под платье обязательно рейтузы. Вдруг я сяду на ступеньки? А на улице уже плюс 20 — холодно же! Так ходили все девочки. Вместо сменки у нас были или тапочки со стоптанными задниками, или сандалии с дыркой для большого пальца. Это был распространенный способ продлить жизнь обуви: если туфли начинали жать, для пальцев вырезалась дырка. Как ходили мальчики, я, честно, не помню.
— Почему нет Ларисы? — спрашивала наша учительница.
— Она обувь моет,— отвечал кто-нибудь из девочек-соседок.
Лариса не перемыла всю обувь с вечера. (В тазик наливалась вода, нужно было найти палку, чтобы выскрести всю грязь с подошвы. Потом тряпочкой смыть остатки. И так всю обувь. И папину, и мамину, и дедушкину, и бабушкину, и даже старших братьев.) Наверняка девочка еще с вечера получила от мамы крапивой по попе. Поэтому сидела и почесывалась. Деревенская крапива, особенно та, которая росла рядом с железной дорогой, вдоль забора огородов, была жгучей и болючей. Если кто-то из девочек сидел на уроке и то и дело поскребывался, значит, точно попало.
В сентябре на уроках почти никого не было: мы помогали мамам закрывать банки на зиму. Нужно было каждую банку аккуратно поставить на колышек забора, перемыть огурцы, помидоры или стоять и собирать пенку с варенья, которое варилось в огромном чане на улице. Но главное счастье — облизать ложку и обжечь язык так, что еще два дня во рту все горело. Мы все обжигались на варенье из белой черешни. И ходили, высунув языки, как дворовые псины. Если банка падала с забора или варенье убегало, то можно было добровольно идти рвать крапиву.
Все девочки ходили в музыкальную школу. И мы очень любили туда ходить. Потому что это был отдых, общение, радость. И можно было на два часа отвлечься от домашних забот. Мы учили песни ко Дню учителя и другим праздникам, танцевали во дворе и терзали инструменты. Поскольку ни у кого в доме не было пианино — роскошь, практически чудо,— то домашнее задание нам не задавали.
— Что с руками?! — восклицала моя учительница.
Мои руки были покрыты ровным окрасом желтого цвета. Ногти были коричневые, всегда обгрызанные, с земляными полосками.
— Орехи на настойку чистила,— отвечала я. Бабушка очень ценила настойку из грецких орехов и считала ее лекарством от всех болезней. Поэтому усаживала меня перед пододеяльником, на котором были рассыпаны молодые орехи. Нужно было их очистить и аккуратно снять нежную пленочку. Не повредить перегородки и ядра. Все разложить по кучкам. И удержаться от соблазна съесть сразу все. И промыть листья. Бабушка верила в чудодейственные силы орешника и если бы могла, то и из ствола дерева что-нибудь сварила. Я брала молоточек и выстукивала листья, чтобы они дали сок. Вот этот сок бабуля ценила особенно — наливка внутрь, а сок — наружно. Руки после орехов не отмывались несколько недель. Впрочем, все девочки ходили именно с такими желтыми руками, так что никого это не удивляло.
У наших дочерей счастливое детство — заколочки, резиночки, французские косы, колоски, змейки. В моем детстве на праздники все девочки приходили с одинаковыми прическами — завивкой на мамины бигуди. Бигуди с восковой начинкой сначала нужно было выпросить, потом вскипятить в кастрюльке, выловить, обжигаясь, накрутить, как уж получится, не спать всю ночь, чтобы утром встать, как ягненок, в упругих кудельках. Мы их не расчесывали, чтобы подольше держались. И голову не мыли неделю по этой же причине. Но потом мама или бабушка загоняла в зимнюю кухню и немилосердно смывала кудри, прочищая голову молочной сывороткой, оставшейся от приготовления домашнего творога.
А на уроках физкультуры мы делали фигуры. Учитель Георгий Казбекович бегал между нами и выстраивал слова "Мир", "Школа", "Поздравляем". Но мы никак не могли выстроиться и держать ряд, поэтому Георгий Казбекович переключился на акробатические элементы. Аллу, самую крупную девочку, он ставил вниз, я вставала ей на колени, а мне на плечи должна была залезть Лариска, самая маленькая и хрупкая в классе. Но мы падали, как кегли, а Алка один раз даже описалась. Лариска же никак не могла встать мне на плечи и просто садилась на голову. Она боялась высоты и вцеплялась мне в волосы мертвой хваткой. Так что от акробатики Георгию Казбековичу тоже пришлось отказаться.
Обедов в школе не было, родители выдавали нам еду с собой. И большая перемена превращалась в застолье: мы выкладывали на общий стол пироги, холодную курицу, а Алка через день приносила торт "Наполеон" размером с кухонный стол, который пекла ее бабушка. Такой торт я не ела больше никогда в жизни.
— Алка, а где торт? — спрашивали мы, если вдруг происходил перерыв.
— Бабушка крем по новому рецепту варит,— отвечала Алка.
Надо сказать, что бабуле было 90 лет. А она все искала идеальный рецепт для торта.
Самые вкусные и дефицитные бутерброды, которые организовывала моя бабушка для всего класса,— кусок хлеба, намазанный сливочным маслом и посыпанный сахаром. А на десерт — арбуз с серым хлебом-кирпичом. И тыквенные семечки. И петушок на палочке, купленный у цыган.
На уроках технологии, как называется это сейчас, а в моем детстве это называлось "труд", мы вязали веники. Обычные веники. Разного размера и назначения — узкие на длинной ручке для смахивания пыли, большие — чтобы мести двор, крошечные, почти игрушечные — для могил и надгробий. Я ведь до сих пор помню, как их вязать, как прошивать, как стягивать. Девочки постарше вязали крючком салфетки на телевизор и на подушки. Ведь в каждом доме на трех взбитых и сложенных друг на дружку подушках должна была сверху лежать кружевная салфеточка. Я тоже вязала, но бабушка считала, что, если в дом придут свататься и увидят мои салфетки, я замуж никогда не выйду.
Да, все наши мамы и бабушки считали, что учеба и оценки — не главное. Главное — замуж хорошо выйти. Вот для этого мозги и нужны.