71-й Международный венецианский кинофестиваль* завершился присуждением главных наград самым философски настроенным и в то же время самым поэтичным фильмам.
Фото: kinomania.ru
Фото: kinomania.ru
Фото: filmz.ru
Фото: birdmanthemovie.com
Фото: kinomania.ru
В этом году даже самым строгим аналитикам практически не в чем упрекнуть венецианское жюри под руководством композитора Александра Деспла, отдавшего главную награду, "Золотого льва Святого Марка", шведу Рою Андерссону за фильм "Голубь сидел на ветке, размышляя о жизни", а "Серебряного льва" за режиссуру — Андрею Кончаловскому за его "Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына".
Кончаловский, оставив голливудский лоск, в своем новом фильме максимально (со времен "Истории Аси Клячиной") "обрусел" в плане выбора фактуры и опростился в некоем толстовском смысле — недаром он говорит в интервью, что цифровая съемка дала ему возможность использовать камеру примерно так, как писатель использует ручку и бумагу. Оператор Александр Симонов использует камеру (и не одну), чтобы написать яркий и красочный портрет России, но это не лубок, а такой специфический жанр бытового украшательства, к которому принадлежит, например, кричащих цветов клеенка на кухонном столе героя. На ее фоне идут начальные титры, и, разглядывая кишащих на ней кроликов, аистов и лебедей, начинаешь вдруг ощущать, что перед тобой какая-то особая разновидность красоты, плавно перетекающей в безвкусицу и обратно. Она же представлена в телепередаче "Модный приговор", под которую обычно завтракает почтальон: "Вы заслуживаете лучшего — чего-то более легкого и светлого",— говорит невидимой участнице передачи историк моды Александр Васильев, и лучшего эпиграфа к "Почтальону" не придумать.
Интонационно зарисовки из жизни деревенского почтальона, в которой ничего особенно не происходит, кроме кражи лодочного мотора, навевают сравнения с Чеховым, а украшающая финал цитата из шекспировской "Бури" ("Откуда эта музыка? С небес; Или с земли? Теперь она умолкла") дает рецензентам основание говорить о шекспировской эпичности "Белых ночей". При всей этой литературности, герои говорят не по писаному, а как в жизни, тем более что для большинства это и есть кусок их настоящей жизни. Профессиональная актриса тут, кажется, одна (Ирина Ермолова в роли платонической пассии почтальона), да и то она играет женщину, чувствующую себя чужой в окружающей деревенской среде, решительно настроенную ее покинуть и в конце концов вырывающаяся из нее, как ракета, пущенная в финале с соседнего космодрома Плесецк.
Пролетом ракеты под космическую музыку сфер Эдуарда Артемьева режиссер ловко убивает двух зайцев: тут как бы тебе и метафизика, и политика
Пролетом ракеты под космическую музыку сфер Эдуарда Артемьева режиссер ловко убивает двух зайцев: тут как бы тебе и метафизика, и политика. Ищущий в любом русском фильме социальную критику иностранный обозреватель мгновенно выстроит логическую цепочку: ракеты запускают, а почтальону мотор быстро выдать не могут, и деревенская школа стоит в руинах. Но есть ощущение, что для Кончаловского нет никакого драматического конфликта между безмоторным почтальоном и космической ракетой — это нормальные, так сказать, инь и ян русской жизни, два полюса, которые поддерживают ее в необъяснимом равновесии, хотя всегда кажется, что оно вот-вот нарушится, и все погрузится в окончательный хаос и мрак.
Безусловно, лучшего, чего-то более легкого и светлого, заслуживают герои Роя Андерссона, чей "Голубь" завершает трилогию "о том, каково быть человеческим существом", начатую в 2000 году "Песнями со второго этажа" и продолженную в 2007-м фильмом "Ты, живущий". У Кончаловского почтальон служит основной объединяющей фигурой, сцепляющей разрозненные эпизоды, а у Андерссона эту функцию выполняют два коммивояжера, пытающиеся то в одном, то в другом месте реализовать товары, которые смогут "доставить радость и удовольствие как дома, так и в офисе": накладные вампирские клыки, классический мешочек со смехом и страшная резиновая маска "дядюшки Однозуба". А словесным лейтмотивом становится сквозная фраза: "Я рад слышать, что у тебя все хорошо", которую на протяжении фильма различные персонажи на разные лады произносят в телефонную трубку.
У Кончаловского почтальон служит основной объединяющей фигурой, сцепляющей разрозненные эпизоды, а у Андерссона эту функцию выполняют два коммивояжера
Однако по большому счету Андерссон не видит особой надобности в чугунной монолитности своего альманаха абсурдистских анекдотов, и высшее режиссерское мастерство тут, наверное, в том и заключается, что все соединяется само собой, примерно так же естественно, как жизни самых разных человеческих существ объединены неизбежностью встречи со смертью. С трех вариантов этой встречи, один другого нелепей, преподнесенных с иронической интонацией "а вот еще был такой случай", и начинается фильм, включающий в себя также несколько исторических анекдотов. Местом их действия становится бар в Гетеборге, где в 1943 году разыгрывается фрагмент мюзикла о барменше и толпе матросов, у которых нет денег, но найдется чем отплатить девушке за выпивку. И хотя единство места Андерссон эпизодически как бы соблюдает, со временем у него свободные отношения, и в ту же самую закусочную, но уже в наши дни, эффектно въезжает на своем коне Карл XII, отправляющийся в поход на Россию, чтобы через несколько эпизодов с позором возвратиться после разгрома под Полтавой и обнаружить, что туалет в забегаловке занят.
Хотя "Голубь" — самая комичная часть андерссоновской экзистенциальной трилогии, венчает картину эпизод скорее устрашающего характера, где на заднем плане маячит труба крематория. И все-таки, как бы говорит нам режиссер, пока мы продолжаем быть человеческими существами, а не превратились в горстку пепла, мы все равно рады слышать внутренний голос, уверяющий, что у нас все хорошо. Главное — следить, какой сегодня день недели, иначе воцарится хаос — этой основополагающей мысли Андерссон посвящает отдельный эпизод на автобусной остановке — месте, вообще сильно располагающем к философским размышлениям. И в каком-то смысле почтальон Тряпицын из Плесецкого района шлет привет своему шведскому коллеге по незаметной ежедневной борьбе с хаосом, когда успокаивает загрустившего деревенского колдыря: мол, помереть-то мы, конечно, помрем, но не все сразу.