"Многих педагогов придется переучивать"

В новом учебном году школу опять ожидают изменения — вводится сочинение как допуск к ЕГЭ и отменяется тестовая часть экзамена по русскому языку. Почему наша система образования живет в режиме перманентных перемен, "Огонек" выяснял у Татьяны Клячко, директора Центра экономики непрерывного образования Института прикладных экономических исследований РАНХиГС

— Чем новый учебный год будет отличаться от предыдущих для школьников, родителей, учителей?

— В этом учебном году вводится сочинение как допуск к ЕГЭ. Возврат к сочинению — проблема, потому что учителя уже позабыли эту форму рубежных испытаний. К тому же пока неясно, какие будут темы и как такие сочинения оценивать. Для учеников это будет тоже проблемой, потому что хоть они сочинения и писали, но не как допуск к ЕГЭ. А родители будут переживать о сдаче экзаменов, как это было всегда.

— Можно ли за год научить писать сочинения?

— Проблема значительно глубже. Когда мы учились в школе, мало кто умел писать сочинения. Я преподаю в вузе давно. В 90-е годы мы, преподаватели, переписывали за своих студентов курсовые и выпускные работы, хотя они в школе сдавали сочинение. С русским языком был тихий кошмар, с ним дело обстояло даже хуже, чем с экономическим содержанием работ. И это продолжается до сих пор. Причем студенты удивляются: как же так, у меня по русскому в школе была пятерка. Да, есть блестящие учителя, которые могут научить. Но многих педагогов придется переучивать или доучивать. Еще одна проблема в том, что дети стали очень мало читать. Они не видят слово глазами, не могут его грамотно воспроизвести на бумаге. Как мы будем стимулировать детей читать? Не дайджесты романов, а полностью книгу... Как сделать, чтобы человеку это было интересно? Школьная программа составлена по классике. Да, ее надо знать, но история Муму и Герасима уже так далеко, что не затрагивает внутренний мир ребенка. Я уж не буду говорить, что делают с русским языком в интернете. Это не только наша проблема. Во Франции, например, обсуждают сейчас вопрос о "фонетическом письме". Речь идет о том, чтобы люди могли писать так, как они слышат. У них дети так же мало читают и не видят, как выглядит правильно написанное слово. Американцы много денег вкладывали в образование, а уровень грамотности как был в 70-е годы, так и остался. Такая же проблема и у китайцев. Вряд ли оттого, что мы введем выпускное сочинение, дети станут грамотнее. Сочинение — это изложение мыслей. Но сначала эти мысли должны быть.

— Одновременно с введением сочинения Минобрнауки отменяет тестовую часть по русскому языку. Такие ежегодные встряски полезны ли для системы образования?

— Это трудный вопрос. Чтобы газон рос хорошо и ровно, его много лет стригут. ЕГЭ у нас недавно, и, наверное, какие-то коррективы нужны, надо думать, как его сделать лучше. Но я уверена, что не следует отменять тестовую часть, потому что как раз здесь и проверяется грамотность.

— А если систему образования корректировать не административным методом, то как?

— Мы опять сеем кукурузу от Москвы до самых до окраин. Прежде чем что-то менять в образовании, надо выделить опытные площадки, "обкатывать" идеи на небольших группах детей, посмотреть, что получается, сравнивать результаты на протяжении нескольких лет у разных учителей, которые работают по одной методике. И тогда принимать решение — надо менять или нет.

— Что разрушают в школе такие произвольные способы регулирования?

— Они разрушают профессионализм учителей. Мы привыкли говорить: учитель любит детей или не любит детей. Но кроме этого учитель должен уметь научить. Он должен владеть методиками обучения, педагогическими технологиями. Несколько лет назад меня пригласили посчитать, сколько денег потребует новый образовательный стандарт. Я спросила: по какой технологии будут работать школы? Вместо ответа получила вопрос: а что такое технология? Я объяснила, что от этого зависят расходы на каждого ребенка, школу и по стране в целом. Заказчики долго думали, потом заявили: мы не можем сказать, по какой технологии учим детей, поскольку у нас каждый учитель творец. То есть в системе образования понятие профессионализма по большому счету отсутствует... Сын моей подруги учился в школе с углубленным изучением немецкого языка, считался гуманитарием, и педагоги говорили, что к математике у него способностей нет. Это было в 90-е годы. Моя подруга работала с англичанами, те не смогли ей заплатить и предложили взять мальчика на год в английскую школу. Он попал в самую слабую группу по математике. А в конце года его перевели в самую сильную группу. Вернувшись сюда, пошел в математическую школу, участвовал в олимпиадах, поступил в университет на экономическую кибернетику и сейчас работает в этой области. Английские педагоги в свое время точно определили его возможности и вытянули ребенка на более высокий уровень. Вот это профессионализм.

— Соответствуют ли в нашей школе образовательные стандарты, по которым учатся дети, и требования ЕГЭ? Может ли обычный старательный ученик в обычной школе без репетитора подготовиться и сдать ЕГЭ?

— Фактически сейчас ЕГЭ и задает школьный стандарт. Я думаю, что средний ученик вполне может достичь хорошего уровня по ЕГЭ.

— Но почему же родители сбиваются с ног в поисках репетиторов и хороших школ?

— Потому что у нас родители очень сильно вовлечены в процесс образования детей. Они начинают нервничать при одной мысли об экзаменах. Если ребенок не поступит в вуз, думают они, все кончено, а мы ничего не сделали для его будущего. Когда я училась в школе, мои родители появлялись там крайне редко. А теперь учителя дают родителям наказы, что надо учить и какого репетитора нанимать. В результате у нас нет представления о том, чему детей научила школа, а чему — репетиторы. Мы знаем только, что в хорошей школе собираются хорошие дети, у которых очень ответственные родители. Ответственность родителей и создает хорошую школу.

В первые годы эксперимента по ЕГЭ, когда еще были гарантированы честные результаты, потому что не было известно, как можно мухлевать, мы видели, что в Мордовии ребята показывают хорошие результаты по математике. В Мордовии учителю было некуда особо деваться, он не мог уйти на какое-то престижное предприятие, в банк или куда-то еще. И он учит детей в маленькой сельской школе. Это его дело жизни. И родительский маркетинг тут ни при чем.

— Все решения, касающиеся школы, анонимны. А миллионы семей такие решения затрагивают. Почему они не обсуждаются?

— А как вы хотите их обсуждать? Родители не могут принимать решения, как учить детей. А вот учителя могут говорить с родителями о методиках обучения, объяснять, что они дают детям, как их развивают. Но этого нет. Все обсуждения в обществе сводятся к вопросам, как составлять контрольно-измерительные материалы и как выставлять тестовые баллы. А вот о проблеме профессионализма в образовании как-то не очень-то и говорят.

— В нашей школе все стало как-то тускло. А в 80-е годы по всей стране гремели имена учителей-новаторов. Почему творчество, эксперимент ушли из школы?

— Я не увлечена учителями-новаторами — человек не может просто так проводить эксперименты на детях. В принципе, сначала инновацию надо описать, объяснить ученым и коллегам, в чем суть работы, получить статус экспериментальной площадки. Но мы очень эмоциональная нация, а профессиональное отношение к делу эмоций не допускает. Педагогика — массовая профессия. Можно требовать профессионализма, но нельзя требовать того, чтобы каждый учитель был творцом. Когда мы это поймем, думаю, в нашей школе многое станет на свои места.

— Мы говорим, что школа — это очень консервативный институт и лишние встряски ей не нужны. При этом понимаем, что она готовит людей для будущей экономики, а разница между учителями и детьми сейчас более резкая, чем раньше. Как школе сохранить равновесие, решая эти, казалось бы, противоположные задачи?

— Это сложно. В этом смысле советскому учителю в 70-80-х годах было намного проще, общество было рутинным, заорганизованным. Сейчас общество меняется, и учителю очень трудно угнаться за переменами. Он должен все время учиться. А у него нет на это времени, он работает на полторы, на две ставки, где-то еще подрабатывает. Учитель, как правило, за 5 лет нарабатывает все свои знания и умения и после этого очень редко развивается. Он создает некий шаблон и с этим шаблоном идет к детям. А ребенок многое узнает в интернете, приходит к педагогу, задает вопросы. Говорят, что учитель теперь должен учить детей искать информацию, то есть быть уже не столько учителем, сколько организатором их работы. Готов ли к этому учитель, который 30 лет проработал в школе? Очень многие учителя стали бояться детей.

— Что еще изменилось в школе?

— Во-первых, как мы видим, отношения между учителями и учащимися становятся более сложными, нередко противоречивыми. При этом повышение заработной платы учителей до средней по региону при всех издержках привело к тому, что родители, наконец, перестали считать учителей бедными людьми. И это также стало менять отношение учеников к учителю. Учитель, который ранее окружающими воспринимался как неудачник, не мог сделать счастливым и успешным следующее поколение. То, что сейчас произошло, это колоссальное изменение, оно еще не осознано обществом. Вместе с тем наша школа все время опаздывает. В этом ее трагедия. Когда мне говорят, что школа должна ориентироваться на запросы родителей, для меня это тот же признак непрофессионализма. Если родителей не научили английскому языку, то они хотят, чтобы школа обязательно дала ребенку английский. На самом деле школа должна вести за собой родителей. Есть очень небольшое число школ, которые знают, куда и как двигаться. Мы хорошо выучиваем детей с 1-го по 4-й класс, там все понятно: ребенка надо научить читать, считать, писать. Что творится с 5-го по 9-й класс, не знает никто. Когда я спрашиваю учителей или директоров школ, что должна делать школа с 5-го по 9-й класс, они затрудняются ответить. Учат математике, например. А зачем? Учат географии — а для чего это нужно? Эта проблема формально снимается в 10-11-х классах — там дети готовятся к сдаче экзаменов. Это что — жизненно важная проблема? Сдать экзамены — это цель обучения? В советское время в вузы поступали 30 процентов выпускников школ, а теперь 100 процентов тех, кто оканчивает 11-й класс, и в этом смысл работы школы? Но не этого мы должны ждать от школы или требовать от нее. Почему мы не задумываемся о том, какой нам нужен человек, каким он должен выходить из школы? Что, если дети будут писать выпускное сочинение, то они сразу все станут этически и эстетически развитыми, воспитанными и морально устойчивыми? Такие вопросы даже не ставятся.

— Нынешние отношения учителей и учеников или учителей и родителей — это отношения продавца и потребителей образовательных услуг?

— У нас слова "образовательная услуга" стали кошмаром всей системы образования. Когда писался закон об образовании, то эти слова вычищали, чтобы не дразнить публику. Вы в парикмахерской стрижетесь у хорошего мастера или едите в ресторане блюда, приготовленные хорошим поваром, но вы не обсуждаете, услуга это или нет. У человека, который чувствует себя профессионалом, всегда есть чувство собственного достоинства. Это чувство — как внутренний стержень, который держит в человеке "прямую спину". Он всегда знает, что он ведет за собой ситуацию, а не ситуация тащит его, как в греческой трагедии. Если учитель жалуется родителям, что их ребенок плохо учится, у него нет чувства собственного достоинства. Родители и так в ужасе оттого, что не умеют общаться с ребенком. Они заняты своими делами, а еще и уроки! За обучение ребенка отвечает учитель. А родители отвечают за то, чтобы ребенок был чисто одет, накормлен, воспитан, чтобы он не грубил учителю. У нас все эти разные роли перемешались, и мы не знаем, что учитель должен требовать от родителей, а что родители могут требовать от учителя. А слова "образовательная услуга" или "общественное благо" — это всего только слова.

— Школы или вузы, предлагающие свой товар, понимают ли, каково его качество?

— Сегодня многие говорят о качестве образования. Учителя должны учить качественно — а что это значит? Оценивать качество образования можно, исходя из целей школы. Отвечает работа школы этим целям — значит учит качественно.

Мы с вами уже говорили, что хорошие школы и дальше будут брать хороших детей и отсекать всех остальных, чтобы не понижать планку. Слабые школы знают, что они уступают сильным. Им живется сложнее, у них нет мощной родительской поддержки, у них более сложный контингент. В такой школе работать труднее. В США преподаватель местного колледжа иногда получает зарплату больше, чем профессор университета. Но и в хорошей школе учителю непросто. Если приходит ребенок, который делал в диктанте 30 ошибок, а учитель с ним поработал, и он стал делать пять ошибок, это одно. А если ребенок начитан и грамотен, значит, надо что-то придумывать, кроме борьбы с неграмотностью. Нельзя всех мерить одной мерой.

Но мы считаем, что качество образования в целом сейчас понизилось. Это означает, что школа не отвечает каким-то внутренним запросам общества. Школа должна двигаться в некотором общем русле. К сожалению, мы сами не знаем, куда наша птица-тройка несется. Мы — общество пока бесцельное. И поэтому у школы тоже нет цели. В этом-то вся и проблема.

Беседовал Александр Трушин