Из ЕГЭ по русскому языку уберут тестовую часть, заявил министр образования Дмитрий Ливанов. Планируется, что нововведение вступит в силу в 2015 году. Филолог, кандидат педагогических наук, профессор Института телевидения и радиовещания Галина Ковалева и депутат Госдумы от "Единой России", доктор педагогических наук Николай Булаев обсудили тему с ведущим Анатолием Кузичевым в эфире "Коммерсантъ FM".
Фото: Дмитрий Духанин, Коммерсантъ / купить фото
По словам министра, для того, чтобы результаты ЕГЭ объективно отражали уровень знаний школьников, крайне важно сделать так, чтобы ответ нельзя было угадать. Ливанов также отметил, что часть "А" будет поэтапно исключаться из ЕГЭ и по другим предметам. "Важно, чтобы мы двигались плавно, без резких движений, для того чтобы школы, учителя и ученики адаптировались к этим изменениям", — подчеркнул министр.
— Галина Николаевна, вы считаете, что нужно отказаться от тестовой части в ЕГЭ по русскому языку. Если да, то почему?
Г.К.: Я всегда была против тестов. И сейчас я как раз за то, чтобы отказаться от этой тестовой части, части "А".
— А почему вы против тестов?
Г.К.: Потому что тесты — это не показатель знаний, очень много случайных факторов, можно просто нажимать кнопки и случайно попасть на правильный ответ.
Когда мы на подготовительных курсах занимались с детьми, мы проводили эксперимент, просто ставили крестики. Получилось порядка 10% правильных ответов. В 2014 году к тому же снизили порог по ЕГЭ по русскому языку с 36% до 24%. Если мы смотрим из 100, то это получается 24%, но если смотреть по первичным баллам, то надо дать было всего 11 правильных ответов из 64 баллов, это порядка 15%.
Это очень низкий показатель. Получается, 11 лет детей учили, и такие позорные результаты. Я считаю, что нужно не выбирать из готовых ответов, а предлагать свой собственный вариант, и таким образом развивать умение мыслить, формулировать свои мысли. На тест части "А" тратится очень много времени. На подготовительных курсах мы очень много времени тратим на это, а результаты не очень хорошие.
— Понятно, что мы касаемся очень тяжелой, глубокой и широкой темы, гораздо шире, чем наша программа, но, тем не менее. Вы говорите, что нужно, чтобы человек мыслил творчески, умел и так далее. Вы уверены, что школа для того, чтобы выпускать быстрых разумом Ньютонов?
Г.К.: А как же? Обязательно. А кого же мы должны выпускать? Просто винтиков, шпунтиков, которые будут повторять?
— Нет, без всяких шпунтиков, только винтиков. Есть такая точка зрения, что школа должна просто выпускать прилично подготовленных граждан. По поводу творческой самореализации — это уже их собственная проблема, а школа не для этого. Впрочем, повторяю, это очень тяжелый и долгий разговор. Вы считаете, что из всех предметов стоит изъять эту тестовую часть?
Г.К.: На этот вопрос ответить не могу, потому что я занимаюсь русским языком непосредственно и литературой. Я вообще, честно говоря, за то, чтобы объединить литературу и русский язык в единый экзамен. В разных странах такое практикуется. Например, в Болгарии, а она член ЕС и Болонского процесса.
— Понятно. Николай Иванович, прошу вас, ваш комментарий по поводу отказа от тестовой части в ЕГЭ по русскому языку?
Н.Б.: Я хотел бы с Галиной Николаевной немного поспорить, хотя ее мнение, конечно, для меня имеет большое значение. Если часть "А" такая легкая, то зачем на нее тратить много времени на подготовительных курсах, мне не очень понятно. Еще одно обстоятельство, что сама по себе часть "А", как вы правильно заметили, не все там так просто. По весу, по баллам она совершенно незначимая, поскольку, если вы заполнили часть "А", то у вас даже балла зачетного не будет, вы даже 20 баллов не наберете, не то что 24 или 36. Значимыми, весомыми являются части "В" и "С". Там ни о каких тестах речи не идет, то есть "В" и "С" требуют знаний, причем достаточно глубоких знаний.
Сам по себе отказ от части "А", я бы не сказал, что это трагедия, но когда ЕГЭ вводился, семь с лишним лет шел эксперимент, работали ученые-практики, психологи, педагоги. Выработали некую такую усредненную вещь, КИМы выработали. КИМы меняются каждый год.
Вдруг одним махом мы решили поменять правила игры, причем это сотни тысяч ребят, которые готовились на следующий год сдавать русский язык по определенной методике, технологии, по определенному уровню знаний. Мы им говорим: "Нет, все, теперь у нас не левый руль, а правый руль, и поедем этой дорогой, не так, как вы хотели". На мой взгляд, никто не имеет на это права, ни министр, ни вице-премьер, никто.
Это право может быть только в том случае осуществленным, эта идея, если она пройдет глубокую дискуссию среди людей, работающих в образовании, среди ученых-практиков. А так просто взять и отменить — на мой взгляд, это глубокая, можно сказать, даже грубая ошибка. На мой взгляд, так нельзя делать.
— Понятно, единственное, если мы полагаем ЕГЭ все-таки экспериментом, то понятно, что не все эксперименты…
Н.Б.: Нет, ЕГЭ не эксперимент, эксперимент закончился.
— Было признано, что это удачный эксперимент был?
Н.Б.: Нельзя, наверное, говорить, удачный или неудачный. В ходе эксперимента нами было найдено решение, которое, в принципе, удовлетворило. На сегодняшний день ЕГЭ — может быть, единственный социально равный, значимый инструмент, позволяющий померить уровень знаний и всех поставить в одну очередь, не в очередь в кабинет к ректору, не в очередь к председателю экзаменационной комиссии, а в очередь при поступлении в вуз. Хорош он или плох, но он един для всех.
— Понятно. Я полагаю, что главный плюс ЕГЭ в том, что ЕГЭ — это первая в истории, по крайней мере, в новейшей истории России, попытка найти какой-то объективный инструмент и полностью исключить человеческий фактор.
Н.Б.: Да, я согласен.
— Мне кажется, это очень существенно. Галина Николаевна, вы согласны или нет?
Г.К.: Нет, я не совсем согласна, потому что часть "А" дает 30 баллов из 64. Часть "В" дает 11 баллов, и часть "С" дает 23 балла по сочинению, поэтому, если человек хотя бы на каких-то 11 простеньких вопросов в части "А" ответил, но, на самом деле, она не такая уж и простая. Смысл тут в том, что когда мы ведем подготовку, мы ведем ее как бы по горизонтали. Когда мы тематически проходим эти темы, ребята все прекрасно понимают, но когда это встраивается в вертикаль, то сразу возникают очень большие проблемы. Это ментальная вещь, и она связана со структурой нашего родного русского языка.
— Вы мне ответьте на вопрос, Галина Николаевна, как практикующий педагог. За время своей работы вы увидели изменение качества ваших учащихся до и после введения ЕГЭ?
Г.К.: Увидела.
— Расскажите.
Г.К.: Очень большое ухудшение, особенно в области грамотности. Я каждый год провожу эксперимент, даю один и тот же диктант. И до ЕГЭ из 200 человек было 18 "двоек", а в прошлом году было 100 "двоек". Вот как меняется уровень знаний.
— Вы думаете, что это связано с ЕГЭ?.
Г.К.: А как же?
— Сейчас просто меньше читают, меньше пишут.
Г.К.: ЕГЭ вовсе не коррелируется, и об этом говорят преподаватели, ЕГЭ не коррелируется с грамотностью, то есть мы выпускаем фактически безграмотных детей. А потом в институте, и об этом уже писали не раз, и в МГУ такая же проблема на факультете журналистики.
Н.Б.: Галина Николаевна, я бы здесь хотел поспорить.
— Да, поспорьте, Николай Иванович.
Н.Б.: Почему? Потому что вы уже сейчас сказали в своем комментарии, что у нас было выпускников в 2007 году где-то 1,3 млн человек. В этом году выпускников около 700 тыс., и почти все 700 тыс. пришли в университет. Не может быть подготовка построена таким образом, что все 700 тыс. знают русский язык на "отлично". Это же невозможно сделать, это немыслимо сделать.
Г.К.: Понимаете, когда человек делает 80, предположим, ошибок в русском языке, а раньше у меня было до 18.
Н.Б.: Галина Николаевна, у нас сегодня в университет только ленивый не поступает, в том числе на внебюджетку и к вам, у вас там вообще одна внебюджетка. Поступают, приходят люди, платят деньги, а потом мы говорим, что школа виновата. Если раньше в вузы поступало 30%, сегодня 90%. 90%, и мы хотим, чтобы все на "отлично" знали русский язык.
Г.К.: Нет, я не хочу на "отлично", но хотя бы на среднем уровне.