В Московском музее современного искусства (ММСИ) открылась выставка "Романтика космоса", посвященная юбилею полета Юрия Гагарина. Всеядность экспозиции, где фуражка первого космонавта соседствует с продукцией детской художественной школы города Зарайска, придает всей затее курьезный характер.
Выставка еще раз подтверждает главный экспозиционный принцип учреждений, опекаемых рачительным Зурабом Церетели: с миру по нитке — нам выставка или музей. После гигантского склада разнообразнейших худценностей, недавно открытого под именем выставочного зала Академии художеств на Пречистенке, зрителя уже вряд ли чем-то удивишь. Но все же инвентарный список космического романтизма, собранного в "кладовке" ММСИ, оказался курьезно уникален — 128 пунктов различных наименований от фарфора до газетных вырезок.
Первым экспонатом почему-то оказался портрет знаменитого художественного пьяницы Анатолия Зверева работы его коллеги, членкора АХ Эдуарда Дробицкого. Космос, конечно, многолик, но не до такой же степени. На контрасте с расхристанной зверевианой особенно подтянуто смотрится безымянный "Летчик-космонавт" академика Таира Салахова. Сколько творцов брежневской эпохи кормилось подобными доскопочетными мужественными образами, не счесть. Но тут обошлось одним образцом. В единственном экземпляре представлен и другой весьма обширный класс советской художественно-космической продукции — плакат с изображением Гагарина в шлеме, иллюстрирующий успехи СССР в освоении космоса. Если не считать карикатур и рисунков столетнего Бориса Ефимова, обеспечивавшего в газете "Правда" пропагандистскую поддержку советского космического прорыва. Сейчас даже как-то неловко разглядывать изображение "американского мистера", обкакавшегося с расстройства на своем мысе Канаверал.
Приходится признать, что советское искусство совершенно не использовало мощнейший романтический потенциал образа первого космонавта. Уму непостижимо, как можно было загубить такого обаятельнейшего душку, наделенного природной аурой героя и секс-символа похлеще заморских суперменов, превратив его в бессмысленного и бесполого младенца-истукана, спеленатого по рукам и ногам своим скафандром. Несколько таких истуканов в мраморе и гипсе, представленных на выставке, особенно невыразительно смотрятся рядом с крутящейся на видео кинохроникой и предоставленными Музеем космонавтики реди-мейдами — настоящими скафандрами, "обветренными" и, кажется, насквозь пропитанными потом.
Зато сам президент Академии художеств Зураб Церетели обошелся с Гагариным как настоящий авангардист, решив использовать его каноническое изображение в качестве палитры. Так, во всяком случае, это выглядит: на гагаринском лице без всякого анатомического повода сияют ярко-красные и ярко-зеленые пятна. Впрочем, космическая тема всегда служила художникам хорошим алиби для разного рода формалистических экспериментов — благо, проверить сходство какого-нибудь марсианского пейзажа с натурой всегда было сложновато. Чтобы из формалиста вырулить в фантасты, достаточно было назвать свою абстракцию каким-нибудь "Великолепием созвездий". Именно так поступал художник Виктор Черноволенко (1900-1972), вместе со своим коллегой, также представленным на выставке, Борисом Смирновым-Русецким (1905-1993), в 1920-е годы входивший в группу художников-космистов под названием "Амаравелла" и дотянувший до 60-х свой и в самом деле романтический пафос формотворчества.
Да что там мечтатели-космисты, когда простые советские космонавты, которым по долгу службы следовало быть учеными-позитивистами, впадали на орбите в мистические откровения, о чем явно свидетельствуют их картины, на которых только ангелов не хватает. Земные же художники сегодня отвязываются кто во что горазд; на выставке можно увидеть и изображение господа бога в чем-то очень напоминающем скафандр, и летающий над Парфеноном черный квадрат, и прочие Фобосы над Марсом. Благодаря Московскому музею современного искусства космическая тема опять стала конъюнктурной.
МИЛЕНА Ъ-ОРЛОВА
Петровка, 14; до 22 июля.