Литературный музей петербургского ИРЛИ (Пушкинского дома) открыл выставку посмертных масок русских и советских литературных классиков. Большинство их впервые выставлены на широкое обозрение. Выставка приурочена к Великому посту.
Выставка называется "Пантеон". Собраны действительно все самые-самые от А до Я — от Андреева Леонида до Форш Ольги. Главный русский классик Пушкин представлен сразу в трех вариантах. Задуманный центральный сюжет — встреча творящего духа с таинством смерти. На самом деле не получилось ни духа, ни таинства. Слишком уж плотски выразителен материал сам по себе. Скульптурные фотографии честно запечатлели все, что обычно микшируется в последующих скульптурных портретах: сетки морщин, мешки под глазами, жирные складки щек, провалившиеся глазницы, заострившиеся черты. Иные лица совершенно явственно искажены смертной мукой. Получше прочих выглядит Пушкин: сознательный мастер Гальберг редактировал самого себя и человеческую физиологию прямо в процессе.
Маски, понятно, мыслились сугубо утилитарно — как достоверные матрицы для скульпторов-портретистов. Но это не объясняет столь пристального внимания к смертному часу, поскольку с любым литературным классиком, даже самым маститым, можно было бы договориться о сеансе еще при жизни. Каждый вошел бы в положение: полежал бы смирно с бумажными трубочками в носу, пока мастер возится с гипсом. Процедура ничуть не более сакральная, чем фотографирование, разве что более мокрая и хлопотная. Но важен именно посмертный аспект. Снятие гипса с бесчувственного тела превращалось в отчетливо языческий, даже первобытный ритуал. Производилось как бы символическое присвоение классика, ритуальное обезвреживание демона, при жизни своей взбаламутившего немало чужих душ и владевшего чужими умами. Что-то вроде вбивания осинового кола. Заметьте, что помимо головы интересует непременно и рука — правая, конечно, написавшая "Войну и мир" или там "Братьев Карамазовых".
Традицию посмертных масок еще можно было бы списать на приземленный практицизм и любовь конкретной эпохи к систематике и научной точности: смерти главных литературных классиков пришлись на расцвет русского позитивизма. Однако в качестве общественно важных экспонатов маски были осознаны гораздо позднее. Ядро нынешней коллекции ИРЛИ было сформировано в начале 1920-х, когда проблема утилизации чужой культуры обрела острую актуальность на государственном уровне.
Экспонаты разложены на низких столах, развешаны на стендах. Зрители заглядывают в осунувшиеся лица мертвецов, и к концу экспозиции условность гипса просто перестает восприниматься. Если прибавить слепки рук, возникает ощущение, будто находишься в морге, где опознают жертв какой-то губительной катастрофы, происшедшей с русской литературой.
ЮЛИЯ Ъ-ЯКОВЛЕВА, Санкт-Петербург