Ценность бескорыстия
Крупные компании, давно существующие на рынке, и благотворительностью занимаются давно. Они могут менять свое название или статус, переживать слияние, смену акционеров и так далее, однако при этом поддерживают больницы, музеи и различные фонды из года в год. Юрий Левченко, заместитель руководителя Северо-Западного регионального центра — старший вице-президент банка ВТБ, рассказывает о благотворительных традициях России.
Фото: Евгений Павленко, Коммерсантъ
SOCIAL REPORT: В чем, на ваш взгляд, заключается социальная ответственность бизнеса?
ЮРИЙ ЛЕВЧЕНКО: В какой-то момент в обществе возникло устойчивое представление о том, что если компания прибыльна и занимается благотворительностью, то ее можно считать социально ответственной. Но, на мой взгляд, этого недостаточно. Для юридического лица социальная ответственность начинается со строгого соблюдения законодательства, например, трудового. Если компания соблюдает права сотрудников, платит вовремя заработную плату, никогда не выдает ее в конвертах, обеспечивает возможность повышать квалификацию, если наступают тяжелые времена и кого-то приходится сократить, то соблюдает все установленные законом требования, — такой бизнес можно назвать социально ответственным. Корректность поведения на рынке с точки зрения взаимоотношений с конкурентами, бережное отношение к окружающей среде — с моей точки зрения, это тоже составляющие социальной ответственности.
SR: Сейчас не говорят о своевременной выдаче зарплаты как о каком-то подвиге, про благотворительность тоже не нужно сообщать?
Ю. Л.: Давая четкое определение слову "благотворительность", законодатель подчеркивает, что помощь должна быть бескорыстной, безвозмездной. Помогая кому-то, мы не преследуем цели, чтобы нас, прежде всего, похвалили, об этом рассказали и везде написали. И если у спонсорства прямо заложена цель — продвижение бренда, то у благотворительности такой черты нет. Хотя, с другой стороны, мы и не скрываем свою благотворительную работу. Зачастую если СМИ и освещают какую-то нашу акцию, то название компании-благотворителя не упоминается, в лучшем случае мелькнет логотип. Или, скажем, нас снимают с главврачом больницы: он что-то передает мне, я — ему, но показывают только врача, потому что боятся, что это будет реклама. Хотя я не предвижу больших негативных общественных последствий, если скажут, что ВТБ или другой конкретный банк передал больнице медицинское оборудование. Это скорее будет примером для других, чтобы люди понимали: такое действительно происходит. В какой-то степени это может быть важно для акционеров, они почувствуют, что сопричастны делу добра. Хочу подчеркнуть, что мы никогда не устраиваем из благотворительности каких-то громких пиар-акций, но если об этом узнают, увидят, прочитают, — нам будет приятно.
SR: В России основные благотворители — компании с государственным участием...
Ю. Л.: Компании с госучастием просто более крупные, и поэтому их благотворительные проекты более заметны. Знаю множество частных коммерческих организаций, в том числе банков, которые занимаются благотворительностью. Некогда мы тоже были Промстройбанком, принадлежали не государству, и значительная часть наших текущих проектов родилась еще в то время. Стипендии лучшим студентам, например, мы начали выплачивать еще в девяностые, причем в число стипендиатов, помимо экономистов, входили учащиеся Консерватории, Театрального института, академии им. Репина, то есть не было чисто прагматичного подхода — выучить для себя новые кадры. Да много было проектов. Например, спонсорство Мариинского театра — был период, когда среди спонсоров числился и банк ВТБ, и банк "ВТБ Северо-Запад", преемник Промстройбанка.
SR: Что выгоднее для компании, спонсорство или благотворительность?
Ю. Л.: Наверное, тут слово "выгодно" вообще не подходит. Я не представляю, чтобы в нашей организации сидели люди и решали, что им выгоднее — оказать благотворительную помощь или профинансировать проект, получив при этом спонсорский пакет. С точки зрения экономических последствий это примерно одинаково — законодательство не дает налоговых преференций. Так что подобными категориями мы не оперируем.
SR: Если бы изменились законодательные условия, вы бы больше помогали?
Ю. Л.: Если бы возникли какие-то новые возможности, то, может быть, и больше. Меценатам, конечно, приятно, когда государство оказывает им поддержку. В прежние годы деньги, перечисленные на благотворительность, до определенного объема вычитались из налогооблагаемой базы. Однако этой возможностью пользовались и мошенники в том числе, поэтому ее исключили. До сих пор ведутся дискуссии, насколько верным было это решение. Вопрос очень сложный. Пожалуй, мы бы хотели, чтобы была выстроена более благоприятная система, удобная для жертвователей — и для юридических, и для физических лиц, тогда бы благотворительность стала более массовой.
SR: Какие есть еще способы достичь этого?
Ю. Л.: Наверное, должна стать шире прослойка среднего класса, то есть нужно, чтобы сложились экономические условия и людям было что жертвовать. И по мере развития страны мы видим, что количество благотворителей увеличивается. Так что есть прямая зависимость между ростом благосостояния и числом людей, принимающих участие в благотворительных, добровольческих проектах. Еще следует отладить механизмы сбора одежды и средств для отправки людям, которые в этом нуждаются. Необходимо, чтобы деятельность благотворительных фондов была прозрачна и человек или компания понимали, какую пользу принес каждый пожертвованный им рубль. Поможет также распространение положительных примеров.
SR: У вас уже сложилась своя политика, своя система в сфере благотворительности? Работать с фондами или выезжать к людям лично, вкладывать исключительно в образование или помогать деньгами, если просят именно деньги?
Ю. Л.: Если взглянуть на историю русского дореволюционного меценатства — на что были направлены основные усилия? Это поддержка здравоохранения, социально незащищенных слоев, искусства (были меценаты, собиравшие коллекции, помогавшие творческой интеллигенции), развитие образования.
Это хорошо видно на примере Александра Людвиговича Штиглица — кстати, в этом году исполняется 200 лет со дня его рождения. Он один из крупнейших российских меценатов. Ну и, наконец, он нам не чужой — именно он был первым управляющим Государственного банка Российской империи.
Штиглиц жертвовал на госпитали, на образование, но, пожалуй, самый известный меценатский проект — учреждение на его средства в Петербурге Центрального училища технического рисования, ныне Художественно-промышленной академии имени Штиглица, в советское время известного как "Муха". Он не только пожертвовал небывалую по тем временам сумму в миллион рублей на создание училища и содержание штата преподавателей, но также и основал в его стенах богатейший художественно-промышленный музей, чтобы учащиеся имели наглядный образец для изучения.
Александр Людвигович Штиглиц — это яркий образец благотворителя, который должен быть нравственным примером. Популяризация жизни такого человека, на мой взгляд, как раз и будет способствовать развитию ценностей благотворительности. И таких людей множество.
SR: В его действиях прослеживается система — не просто дать деньги, а дать инструмент, образование. А вы тоже так поступаете?
Ю. Л.: Это вопрос из разряда, что дарить — удочку или рыбу? Я считаю, что и то, и другое надо: в детский дом к малышам вы же не пойдете с "удочкой"? Но для развития и образования детей, для сохранения их здоровья, несомненно, помощь тоже нужна — и она направляется.
SR: Много ли просьб? Что является ключевым при приятии решения о помощи?
Ю. Л.: Обращений, конечно, поступает достаточно, и отбор ведется. Хочется всем помочь, но это просто невозможно. Фильтром в первую очередь для нас являются план и бюджет, которые нас жестко ограничивают. Кроме того, мы ограничены по территориальному принципу — Северо-Западный региональный центр ВТБ отвечает за развитие бизнеса в СЗФО и Кировской области. Наконец, у нас сложились свои традиции, появилось достаточно много партнеров, с которыми мы работаем уже давно, десятилетия.
Что касается приоритетов, то это в первую очередь детское здравоохранение. В ВТБ уже более десяти лет действует замечательная программа "Мир без слез" — помощь детским учреждениям, детским больницам, целевое приобретение оборудования, ремонт зданий... Акция охватывает всю территорию России, и мы на своей территории в Петербурге и других городах с определенной очередностью ее реализуем. Долгие годы мы поддерживали Институт имени Турнера — уникальный центр даже по европейским меркам. Или приведу другой пример — проект "От сердца к сердцу", над которым мы работаем уже восемь лет совместно с Законодательным собранием Петербурга. Работы учащихся художественных школ — замечательные, несущие детскую радость — оформляются для выставки в Мариинском дворце, а потом передаются в детские больницы и там помогают поднять маленьким пациентам и их родным настроение.
Другие ключевые направления — культура, образование, спорт, помощь ветеранам. Каждый год банк принимает участие в благотворительной программе "Долг" — мы перечисляем средства, которые потом расходуются на помощь ветеранам. Мы взаимодействуем с Фондом мира — лет двадцать уже, а также сотрудничаем с "Точкой опоры" — фондом, развивающим спортивный дух инвалидов-паралимпийцев. С самого зарождения банк поддерживает международную премию в области культуры "Балтийская звезда". Когда проходишь мимо машин с флажками разных стран, а потом в Эрмитажном театре видишь настоящих звезд России и Балтии, понимаешь, что премия эта работает на объединение людей, действительно работает! Ну и, конечно, ВТБ поддерживает крупнейшие учреждения культуры и искусства с мировым именем — Филармонию, Мариинский театр, Эрмитаж, Русский музей.
SR: Каким вы видите будущее благотворительности в России? Изменится она качественно?
Ю. Л.: Мне кажется важным, что понемногу появляются новые для России формы благотворительности — финансирование эндаумент-фондов. Пару лет назад такой фонд целевого капитала начали создавать в Политехническом университете. До этого мы знали об эндаумент-фондах в СПбГУ, в Европейском университете, в Высшей школе менеджмента и других вузах. Из эндаумент-фонда, по мировым традициям, ничего не тратится, он создается навечно и это шанс меценатов войти в историю. Поступающие средства передаются в управление, а на нужды университета — от выделения стипендий отличившимся студентам до организации конференций или исследований — тратится только прибыль, по аналогии с процентом с вклада. Нужно набрать минимум три миллиона рублей, чтобы зарегистрировать эндаумент-фонд, а хорошие проценты набегают не быстро, тем не менее это надежно и перспективно. Самый большой фонд из российских, мне кажется, у МГИМО — более одного миллиарда рублей, а из заграничных — у Гарварда, который постарше самой Америки будет, — $35-37 млрд. Мне кажется, что это хорошее дело, ведь в вузах учатся многие люди, которые обычно испытывают теплые чувства к своему вузу. И неважно, пожертвуешь ты сотни тысяч или сто рублей, — уже рождается чувство сопричастности. Пожалуй, развитие эндаумент-фондов для учреждений культуры и образования — будущее благотворительности.