Фестиваль кино
Фото: ММКФ
"Медеи" — начиная с названия (именно так, во множественном числе) — один из самых странных фильмов в программе ММКФ. О нем рассказывает корреспондент "Ъ" и куратор секции "Божественная эйфория" АНДРЕЙ ПЛАХОВ.
Фильм снят итальянским режиссером Андреа Паллаоро в Южной Калифорнии, недалеко от мексиканской границы, так что национальную принадлежность картины определить непросто (формально это копродукция Италии, США и Мексики). Персонажи говорят по-английски, но в фильме минимум миниморум диалогов: героиня, жена фермера, глухонемая, а ее муж и пятеро детей изъясняются преимущественно без слов, звуками, возгласами, жестами, движениями, взглядами.
Одним из главных героев фильма становится пейзаж — живописная, но выжженная земля, по сути, пустыня с небольшими оазисами, где растут апельсиновые деревья. Возделывать эту землю — адский труд. На дороге доска с надписью: "Молись за дождь", вокруг хроническая нехватка воды, и все это вместе создает впечатление, будто действие происходит давным-давно, во времена какой-нибудь очередной Великой депрессии. Это не так, но знаков современности типа современных машин для доения коров совсем немного, и в результате возникает эффект вневременной, мифологической реальности.
Как в античном мифе (Медея?), характеры героев не детализированы, обобщены и статичны. Эннис, глава семьи (Брайан Ф. О'Бирн), суровый мужчина, у которого никогда не смывается до конца грязь под ногтями, вкалывает в поте лица от рассвета до заката, а в темное время суток продолжает работать на любовном фронте, производя и приумножая потомство. Жена, Кристина (Каталина Сандино Морено), хлопочет по хозяйству и следит за детьми, впрочем, предоставляя им самим расти и вступать в стадию сексуального созревания: так вырастают цветы в полях, так зреют апельсины, чья сочная мякоть становится главным продуктом потребления этих бедняков, утоляя и голод, и жажду одновременно.
Кажется, жанр фильма можно определить как пасторальную симфонию: был когда-то французский фильм с таким названием, его показывали на самом первом Каннском фестивале. Но пасторальная идиллия, природная эйфория "а-ля Терренс Малик" обманчивы, "Медеи" напитаны клаустрофобией, саспенсом и тревогой, напоминая о картинах Эдварда Хоппера и фильмах, снятых под его влиянием. Оператор Чейзи Ирвин недаром был награжден за свою работу: в ней чувствуются переосмысленные на экспрессионистской американской почве уроки итальянского неореализма, в ней налицо методология современного кино, исследующего жизненные фактуры на мельчайшем микроуровне, без пафосного маликовского пантеизма и космизма.
А потом тревога перетекает в шум и ярость, побуждая вспоминать о Фолкнере и других классиках-южанах. Что произошло? Да ничего, собственно, или почти ничего. Ребенок случайно увидел, как мать изменяет отцу. Отец затащил в машину домашнего пса и оставил погибать на пыльной дороге. Потом жена, в страхе перед очередной беременностью, отказала мужу в исполнении "супружеского долга". И вот из этих "почти ничего" вырастает что-то страшное, не до конца проясненное, но тем более несомненное. Распадается семья, рушится патриархальный мир, живший веками по установленным религией законам. Из современного человека вылезает первобытный монстр, а роковая необратимость его поступков оказывается сродни античной. Кто они, Медеи, убивающие своих детей? Почему их много? Может, отец — один из них, может, его имя — Медей? Пес не погибнет, он вернется в дом, но его хозяева предстанут совсем в ином виде и составе.