9 июля в Париже на сцене Opera Garnier этуаль парижской труппы и один из самых ярких танцовщиков мира 42-летний Никола Ле Риш прощается со сценой. Что он будет делать дальше и есть ли жизнь после оперы, узнала Мария Сидельникова.
Фото: Anne Deniau/Opera national de Paris
С какими чувствами вы уходите из Парижской оперы?
Я счастлив. За 30 лет (часть из них в школе, часть — в труппе) я многому научился, но рад, что этот период заканчивается. Сегодня Парижская опера живет своей жизнью, своими темпами, и я понимаю, что темпы у нас разные.
Но вы не оставляете танцевальную карьеру?
Нет, я по-прежнему люблю свою профессию, я балетный гурман и не хочу прощаться с миром танца. Детское чувство восторга, когда ты открываешь двери оперы и попадаешь в сказку, где артисты, рабочие сцены, музыканты, костюмеры создают чудо, я храню до сих пор, но настало время уйти. Раньше школа была в здании театра, мы, ученики, чувствовали, что мы — часть труппы. Жизнь великих артистов — Патрика Дюпона, Рудольфа Нуреева — была у нас на виду. Мы использовали каждую возможность, чтобы подглядеть, как они репетируют, и смотрели на них с обожанием. Я поступил в труппу в 1988 году, и не могу назвать это своим триумфом. Из выпуска меня взяли последним, причем всем дали контракты, а я начинал без контракта, запасным. 16 лет, другие интересы, а тут тяжелая работа. Было непросто. Потом карьера быстро пошла вверх, в 21 год я получил высший ранг — этуали. Естественно, в те времена я не думал о пенсии, а если и думал, то мечтал заниматься чем-нибудь другим. Иметь свой виноградник, например. Но в последние три года я часто задавал себе вопрос: что дальше? Очень важно передавать наш опыт новым поколениям — для сохранения традиций и качества нашего наследия. Идея преемственности сегодня мне кажется главной. Ведь и я не стал бы Никола Ле Ришем без моих учителей, хореографов, с которыми работал. Теперь моя очередь. Я чувствую, что это мой долг.
То есть вы будете преподавать в школе?
Возможно. Вопрос не в том, чем заниматься, а как. Тридцать лет я работал над проектами других людей. Сегодня мне хочется делать только то, что отвечает моим представлениям об искусстве, будь то образование, постановка балетов или руководство компанией.
Вы — один из последних артистов поколения, которое застало Рудольфа Нуреева. Во Франции часто говорят, что труппе Парижской оперы сегодня нужен такой харизматичный худрук, как он. А вы как считаете?
Можно критиковать Нуреева за его вздорный характер, за чрезмерную прямоту, за любимчиков в труппе, но он, бесспорно, остается одним из величайших худруков оперы. За шесть лет он сделал для труппы столько, что мы до сих пор ощущаем его влияние. Нуреев был великолепным педагогом — требовательным, порой слишком. Он лично следил за профессиональным ростом артистов: часто приходил на класс, внимательно смотрел. Я многому от него научился, у нас с ним всегда были прямые, искренние и открытые отношения. Редкий шанс работать с таким профессионалом. Его приход очень изменил балетную труппу Парижской оперы.
Сегодня Парижская опера вновь на пороге перемен. После двух десятилетий правления Брижит Лефевр в ноябре новым худруком станет Бенжамен Мильпье — француз, сделавший карьеру в США. На его месте могли быть и вы. Почему выбор был сделан не в вашу пользу?
Это вопрос не ко мне. Я представил новому директору Парижской оперы Стефану Лисснеру свой проект. Сказал, что мне было бы интересно продолжать свою работу в опере, я хорошо знаю труппу, но вместе с тем сохранил и критический взгляд на происходящее. Я считаю, что мог бы быть полезен театру, что мой проект был интересным. Но должность меня интересует меньше всего. Мне важно то, что я могу и хочу сделать. Если это произойдет вне оперы, ну что ж, иногда так случается. Нужно посмотреть, какой путь выберет новый арт-директор.
Вы переживаете за будущее парижской труппы?
И да, и нет. "Да", потому что привязан к ней и желаю ей процветания и успехов. "Нет", потому что ухожу. Сам факт изменений — это правильно, потому что у балета Парижской оперы не может быть одного хозяина, труппе нужна новая энергия, динамика. Другой вопрос, в каком направлении труппа будет развиваться. Понятно, что времена меняются, а вместе с ними и Парижская опера. Например, когда я был молодым артистом, на подготовку партии требовалось очень много времени. Мы запирались с репетитором в зале и повторяли как заведенные десятки раз одну и ту же комбинацию. Отрабатывали каждую мелочь, причем не было никаких гарантий, что в итоге мы выйдем на сцену. Сегодня политика в опере другая: как бы ты ни станцевал, что бы ни произошло, ты выйдешь на сцену. Получить роль стало гораздо проще. Но ролик в YouTube никогда не заменит контакта с хореографом. Я проводил долгие часы в репетиционном зале с Нуреевым, Эком, с Роббинсом, Килианом, Бежаром, Григоровичем. Это большая честь и ни с чем не сравнимый опыт. В этом мастерство и сила артиста. У нового поколения меньше времени на работу. Хорошо это или плохо, решать критикам и публике. Я же для себя понял одно: сегодня мы с Парижской оперой работаем в разных ритмах.
42 года — подходящий возраст для ухода на пенсию артиста Парижской оперы?
Зависит от задач, которые стоят перед балетом Парижской оперы. В чем миссия театра? Какие балеты в нем идут? До сегодняшнего дня ставка делалась на классический репертуар. И в этом случае 42 года — это нормальный возраст для пенсии. Если же Парижская опера станет еще одним национальным центром современной хореографии, тогда можно работать и до 60 лет. Я не знаю, какой опера будет завтра.
В этом году вы решили пройти программу "менеджмент и лидерство" в университете Sciences Po. Зачем вам это?
Хороший результат требует вложений. Я провел в театре 30 лет, и все эти годы оставался студентом, ни на секунду не прекращал учиться. Я надеюсь, что новая учеба откроет мне новые возможности. И, опираясь на полученное образование, мой опыт и знания, я смогу попробовать свои силы на новом поприще.
Рассматриваете ли вы возможность работы за пределами Франции?
У искусства нет границ. Я готов работать для другого театра, не исключаю, что он будет находиться не во Франции. Главное — получить возможность реализовывать свои проекты и иметь собеседника, готового тебя выслушать. Это очень важно.
"Идея преемственности сегодня мне кажется главной"
Фото: Anne Deniau/Opera national de Paris
Получали ли вы предложения от французского Министерства культуры?
Ни одного. Я не понимаю, почему государство не говорит артистам: после Парижской оперы вы должны, например, отработать в школе столько-то лет, чтобы обучившее вас государство могло извлечь пользу из вашего опыта. Вы работали в государственном театре, это ваш долг. Такая схема существует во всех французских вузах, готовящих управленцев. Почему это не применимо к балетным артистам? Очень часто после выхода на пенсию нас воспринимают как представителей некой "танцевальной буржуазии", которые, кроме танцев, ничего не умеют, ни на что не годятся. Почему-то считается, что если артист всю свою карьеру провел в Парижской опере, то это потому, что он больше нигде не был нужен. Это не так. В опере работают большие профессионалы, и я разочарован, что они остаются не у дел. Особенно учитывая то, что во Франции сегодня — серьезные проблемы с хореографическим пейзажем.
Что вы имеете в виду?
В ведомстве французского Министерства культуры находится 19 национальных центров современной хореографии. Но где же классика? Есть ли ей место во Франции? Руководят этими центрами хореографы, которые предлагают единственный вектор развития: одну, авторскую, программу и, соответственно, одно — собственное — лицо. По идее танцевальную политику во Франции должно формировать Министерство культуры, но, по-моему, ничего подобного не происходит. Есть ли такая политика вообще?
Сегодня вы уходите из Парижской оперы. Если завтра Бенжамен Мильпье предложит вам какой-то пост, вы вернетесь?
Я не прощаюсь с Парижской оперой, я просто праздную окончание карьеры танцовщика на ее сцене. Что касается Бенжамена Мильпье, то у него есть свое видение будущего театра, и он должен его развивать. Не думаю, что два человека с разными представлениями о том, в каком направлении должна двигаться труппа, могут сработаться. Я не буду участвовать в чужих планах. Выбор сделан. Но никто не знает, как повернется жизнь. Я не закрываю дверь. Я не обижен. Я счастлив.