Александр Городницкий, геофизик, сотрудник Института океанологии им. Ширшова РАН
Согласен с Жоресом Алферовым, что дело не в цитируемости, а в реализации идей. Например, мой учитель, замечательный русский ученый, профессор Сорохтин, мало цитировался, он плохо знал английский, но его работы на русском языке совершили переворот в науке о Земле. И таких примеров очень много. Цитируемость хороша для Америки, потому что там есть открытое научное сообщество, которое на этом существует. В России для нее есть много препон.
Владимир Захаров, академик РАН, физик-теоретик
— Многое зависит от области знаний. У математиков, скажем, индексы ниже, у биологов выше. Есть ситуации, когда индекс цитируемости вдруг резко подскакивает. Например, кто-то издал коллективный справочник по элементарным частицам. Там нет никакой новой информации, но все равно ссылка на него попадает в индекс. К тому же их несколько. Очень важен, к примеру, индекс Хирша, который по сложной схеме учитывает и общее число научных трудов, и число ссылок на них.
Ирина Абанкина, директор Института развития образования НИУ ВШЭ
Сегодня ведущие страны, как правило, имеют сотни научных журналов, из российских в международный пул смогли попасть не более 20. Причем за рубежом больше всего внимания приковано к физике, химии, биологии и медицине. И у научных журналов сформированы портфели на 2-3 года вперед, поэтому внедриться туда сложно. На публикацию статьи в среднем уходит 1,5 года. В то же время нам, чтобы попасть в зарубежные рейтинги, нужно активнее публиковать научные работы.