Премьера танец
Этюд о смехе иногда приобретал почти детективные багровые тона
Фото: Петр Кассин, Коммерсантъ / купить фото
В Центре имени Мейерхольда состоялась премьера спектакля "Застывший смех": австрийский хореограф Крис Херинг поставил его для современной труппы Балета "Москва". Добротность его работы оценила ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.
Хореограф Херинг — новое имя на российской сцене. Надо отдать должное арт-директору Балета "Москва" Елене Тупысевой: она умеет находить стоящих авторов, а главное, может уговорить их поработать с ее незавидной труппой. Австриец Херинг — персона в современном балете известная. Постоянно работает с первоклассными компаниями (из которых россиянам известны британская DV-8, американская Nikolais / Luis Dance Cie и Балет Монте-Карло), а девять лет назад вместе с композитором Андреасом Бергером и режиссером Томасом Елинеком основал и собственную труппу Liquid Loft, отхватив вместе с нею "Золотого льва" Венецианской биеннале.
В Москву приехали все три отца-основателя: за звук в спектакле "Застывший смех" отвечал Андреас Бергер, за свет (единственное оформление раздетой до кирпичей сцены Центра Мейерхольда) — Томас Елинек. Концепция их общая: исследование феномена смеха как социального рефлекса. Получившийся спектакль — редчайший образчик современного российского танца, в котором заявленная тема соответствует итоговому продукту (как правило, воздушные замки, выстроенные хореографами на бумаге, на сцене не просматриваются даже в руинах). У австрийцев же все четко: изрядную часть музыки составляют хихиканье, растянутое до утробного рыка, и расчлененная на слоги человеческая речь, в основе хореографической лексики — гротесково-преувеличенные подергивания и корчи, которые скручивают любого индивидуума, одолеваемого припадком смеха. Свет — то инфернальный, красно-зеленый, то зловеще-свинцовый, с длинными тенями, отбрасываемыми извивающимися фигурами, то золотисто-уютный, оберегающий солиста от окружающей тьмы,— растолковывает значение каждого эпизода.
Структура спектакля выстроена с академической ясностью. После антре-знакомства (каждая из шести танцовщиц за два сольных прохода от кирпичной стены задника до первых рядов партера должна пластически обрисовать характер своей хихикающей, гогочущей, похрюкивающей героини) следует ряд сцен-взаимодействий. Вот нервный одиночка и индифферентный коллектив: для усугубления контраста применен прием "живых картин" — сольные монологи оттенены неподвижностью массы, застывающей в неожиданных позах, как в детской игре "замри". Вот две разнополые особи в поисках взаимопонимания — в бесконтактном дуэте поддержек нет, однако движения партнеров переплетены и синхронизированы самым тщательным образом. Эпизод подчинения индивидуума воле толпы — мерное переминание с ноги на ногу, затеянное одним из персонажей, постепенно охватывает всех участников, амплитуда движений увеличивается, доходя до шаманской экстатичности,— безусловная кульминация спектакля. Финал оказался звуковым: живой хохот одной из героинь, пройдя множество модуляций, трансформируется в надрывный, но еле слышный рев, затихающий в полной темноте.
Возможно, полновесное исследование смеха, его защитной и освобождающей роли, его агрессии, его коммуникативных функций еще не полноценный спектакль: "Застывший смех" слишком очевиден и статичен. Скорее, это профессорский мастер-класс, учитывающий уровень аудитории. В данном случае — невысокую квалификацию артистов. Однако благодаря педагогическому мастерству постановщиков они сдали экзамен весьма пристойно, на удивление лихо справившись с заданием. Экзаменаторы в лице молодой публики Центра Мейерхольда отметили успех исследования одобрительными воплями и смехом, причем вовсе не застывшим.