В "Инженерном корпусе" Третьяковской галереи в Лаврушинском переулке открыта ретроспектива Марлена Шпиндлера, художника своеобразного даже в рамках прежнего нонконформистского "другого искусства". Представить его творчество помогло спонсорство московского отделения швейцарской фирмы Credit Suisse. Для экспозиционной же программы Третьяковки эта выставка — редкая удача в обращении с современным искусством.
На московской художественной сцене, казалось бы, уже нечего открывать: все действующие лица давно известны, как известны и их амплуа — абстракционист, экспрессионист, минималист, концептуалист... Творчество Марлена Шпиндлера — открытие. Но это вовсе не значит, что художник выявлен неким прозорливым куратором или любителем искусства — сотрудником Третьяковки или культуртрегером зарубежной фирмы. Шпиндлера в московских артистических кругах знают давно. О нем еще в обзоре нонконформистских выставок 1974 года писал критик Евгений Барабанов, имя художника включено в "гроссбух" советского неофициального творчества — двухтомный каталог "Другое искусство", — работы Шпиндлера периодически выставлялись и выставляются. И тем не менее Марлен Шпиндлер всегда оставался в стороне. За ним зарезервирована определенная графа в художнической табели о рангах, однако устроители больших выставок современного искусства обычно пробегают ее по диагонали ("Фи, опять живопись, как это старо"). А напрасно.
Живопись Шпиндлера близка к "иконной" живописи Шварцмана, но она не столь закрыта и эзотерична, более непосредственно-импульсивна; художник занимается абстрактным экспрессионизмом, но он неизмеримо далек от ученических штудий школы Белютина. Автор, неизменно сосредоточенный на своих темах (христианско-иудаистско-языческих) и одновременно раскрепощенный в их воплощении; живописец, мечтающий о монументальной фреске, но вынужденный довольствоваться куском отстиранной упаковочной мешковины; фигуративист и нефигуративист; художник, самостоятельно открывший для себя нечто новое в пластике и в то же время (возможно, не до конца веря в свой радикализм) упорно продолжающий писать с натуры — провинцию, деревню, выселки, церкви... Таков Марлен Шпиндлер и ныне, в свои 65 лет. Гигант с львиной гривой, теперь прикованный к креслу-каталке (последствия инсульта). Вспоминаются мексиканская авангардистка Фрида Кало (та же судьба), кубинец Вифредо Лам (это о раскрепощенной пластике, по поводу которой Пикассо некогда сказал: "Ты, конечно, не интеллектуал, но перед твоей дикой метисной мощью даже я пасую"), чилиец Матта с его "промискуитетом" форм и тел. Словом, нечто латиноамериканское — оргиастически свободное, понаслышке авангардное, но при этом — религиозно сосредоточенное (и здесь не важно, что главное — христианские ли символы или тотемы).
В кругу друзей Марлена в шутку и по-дружески называют "русским инком", "ацтеком" или "русским latinos". Действительно, то, что он создает, — искусство метиса. Само его имя — метисный феномен. Безумная, но красивая советско-европейская смесь: женское имя, неприемлемое для мужчин, но при этом — аббревиатура, понятная советским пенсионерам: Маркс + Ленин = Марлен. Еврей, родившийся в Киргизии, живший в Самарканде и Ташкенте, пленэрист, работавший в полях Малаховки и Краскова, фанат древнерусской живописи (фрески Ферапонтова монастыря для него до сих пор недостижимый эстетический идеал). Другим он не мог бы и стать. Его живописное странное барокко, где христианский крест уживается со знаками то ли "вуду", то ли сантерии, впечатляет. Видимо, Марлен Шпиндлер — последний из художников этого чудного евро-азиатского региона, именуемого СНГ, и первый художник некоего виртуального евразийского государства. И здесь не знаешь, как приветствовать художника — то ли "Шалом!", то ли "Salud, Марлен!".
МИХАИЛ Ъ-БОДЕ