В Пушкинский музей приезжают хиты из собрания Академии Каррара в Бергамо. Валентин Дьяконов радуется этому, как умеет.
Джованни Беллини. "Мадонна с младенцем"
Фото: Академия Каррара, Бергамо
В России любят бессюжетные выставки со словом "великий" или с круглой датой в названии. Особенно это касается непререкаемых ценностей вроде живописи Ренессанса, как и в случае с выставкой из Академии Каррара, некрупного, но интересного собрания из Бергамо. У выставки нет ни темы, ни сюжета, кроме обязательных в таких случаях указаний на то, что полотен такого-то и такого-то нет на территории России. Радость музейщиков понятна: заполучить в гости парочку настоящих Джованни Беллини — это как посидеть на кухне в компании нобелевских лауреатов. Но в нынешнем мире всеобщей зацикленности на кровавых и потных реконструкциях прошлого, псевдоисторических (сериал "Борджиа") и целиком фиктивных (сериал "Игра престолов") стоит, наверное, слегка поперчить, благо и повод есть.
26 апреля, за три дня до открытия "Великих живописцев Ренессанса из собрания Академии Каррара в Бергамо", исполняется 536 лет со дня так называемого заговора Пацци. Это одно из ключевых событий политической жизни Флоренции на пороге Высокого Ренессанса. Семья Медичи враждовала с папой римским, а он искал союзников как вокруг города, так и внутри. И нашел — конкурентов Медичи, банкиров Пацци. Сначала Пацци дали денег на выкуп Римом стратегически важного города Имола, за что Сикст IV дал им право на разработку месторождения квасцов, химического вещества, используемого в важной для Флоренции текстильной промышленности, и передал в ведение банка Пацци все доходы папского двора. Затем благословил Франческо де Пацци на смещение Медичи. Франческо организовал команду недовольных и попытался убить Лоренцо и Джулиано Медичи прямо во время мессы во флорентийском Duomo. Дело, правда, не выгорело: на месте умер только Джулиано, заговорщиков быстро схватили и повесили, сам дом Пацци лишился герба, и все планы старых врагов Медичи были расстроены — сосед, герцог Урбинский Федерико да Монтефельтро, был готов вводить войска, чтобы помочь Сиксту установить контроль над республикой. В искусстве этот заговор почти не отражен: исторической живописи как таковой в то время не было, так что нам остается довольствоваться рисунками Леонардо (он изобразил одного из заговорщиков, Бернардо Барончелли, повешенным) и упоминаниями о фреске Боттичелли, будто бы изображавшей усопших врагов республики в назидание будущим. Зато у нас есть портрет трагически погибшего Джулиано Медичи кисти Боттичелли, который как раз и везут из Бергамо в Москву. Было бы интересно воспринимать этот портрет в контексте бесконечных микро- и макрополитических свар эпохи Возрождения, хотя художники и их произведения, конечно, были островком стабильности, простите за выражение, в океане ужаса. Гении легко меняли порт приписки, выбирая заказчиков по кошельку, а не экономическим интересам в том или ином регионе. Повиновались они и массовым настроениям: тот же Боттичелли, например, обратился в религиозного фанатика под влиянием Савонаролы, монаха, с подачи которого семью Медичи таки изгнали из Флоренции. В Москву везут позднего Боттичелли, "Христа Спасителя" (около 1500 года), и в нем уже не увидишь ни легкости Венер, ни золотистого сияния Джулиано Медичи. Такое ощущение, что в мастерской отдельно взятого живописца за 500 лет до знаменитой статьи Умберто Эко наступило Новое Средневековье.
Радость музейщиков понятна: заполучить в гости парочку настоящих Джованни Беллини — это как посидеть на кухне в компании нобелевских лауреатов
Савонарола, кстати, родился в Ферраре, которой правил (правда, до рождения самозваного пророка) Лионелло д'Эсте, один из великих заказчиков эпохи. Его портрет кисти Пизанелло по праву считается шедевром Проторенессанса. Перед нами первые шаги в освоении богатств итальянского чернозема, то есть создании нового искусства на основе рельефов и камей Древнего Рима, которые к тому моменту тщательно собирались в аристократические коллекции. Лионелло изображен в профиль, крайне реалистично — с учетом того, что художники в те времена старались льстить заказчикам, страшно и подумать, как герцог выглядел на самом деле. Деталировке Пизанелло мог учиться у голландцев: портретируемый покровительствовал, в частности, Рогиру ван дер Вейдену.
Антонио Пизанелло. "Портрет Лионелло д`Эсте"
Фото: Академия Каррара, Бергамо.
Линия выдающихся покровителей могла бы завершиться, собственно, самой Академией — было бы желание. Ее основатель, конечно, не столь яркая фигура, как Медичи, д'Эсте и Пацци, но времена-то были другие. Академия возникла на основе завещания графа Джакомо Каррара (1714-1796), коллекционера и эрудита, с характерным для итальянцев патриотизмом собиравшего художников итальянского Севера. Вдохновленный примером галереи Уффици, Джакомо Каррара превратил свой дворец в открытую для публики галерею, заказал местному историку книгу о северном Ренессансе, а после смерти подарил свое собрание городу вместе с крупной суммой на открытие Академии живописи.
Собрание Академии насчитывает около 1300 полотен, в Москву приедут 58. Выборка неровная: помимо непререкаемых гениев вроде уже упомянутого Боттичелли и Джованни Беллини здесь есть и просто легенды, в которых принято видеть двойное дно, Козимо Тура и Лоренцо Лотто. Тура опять же связан с Феррарой: он пользовался покровительством Эрколе д'Эсте, сводного брата Леонелло, и расписал местный палаццо Скифанойя сложной политико-метафизической аллегорией, о смысле которой до сих пор спорят историки. В Пушкинском покажут суровую Мадонну с младенцем. Лотто у нас уже показывали на крупной по российским меркам персональной выставке в том же ГМИИ. Забавно, что "Мистическое обручение святой Екатерины" (1523), которое москвичи уже видели в декабре 2012-го, снова вернется в Пушкинский музей. Наверное, это символично в нынешней политической ситуации: картина известна в первую очередь тем, что французские солдаты во время итальянской кампании Наполеона вырезали из нее кусок с пейзажем, оставив сюжетную часть — собственно обручение и богобоязненного донатора — в целости и сохранности. Теперь на месте итальянских далей красуется кусок серого холста, хорошее напоминание о том, как во время войны перемещаются ценности. В общем, сюжетов вокруг бергамского собрания предостаточно, копнешь глубже, и все зашевелится, даже волосы на голове, но нам бояться нечего — мы пришли в Пушкинский отдохнуть, и мы отдохнем.