Фестиваль танец
Герой "Пассажира" в исполнении Владимира Варнавы с максимальной физической наглядностью демонстрирует свою не человеческую, а метафорическую природу
Фото: Дмитрий Лекай, Коммерсантъ / купить фото
В Театре наций в рамках основного конкурсе "Золотой маски" был представлен проект "Пассажир", получивший три номинации: "Лучший спектакль современного танца", "Лучший хореограф" (Владимир Варнава) и "Лучшая мужская роль в балете" (он же). ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА оценила многогранность соискателя.
Владимир Варнава молод, но уже опытен, замечен и отмечен. Танцевальная карьера выпускника Ханты-Мансийского филиала Московского института культуры началась всего шесть лет назад в Музтеатре Республики Карелия. Уже в 2010-м талантливый юнец получает "Золотую маску" за роль трагического клоуна Меркуцио, оставив за бортом премьеров Большого и Мариинки. На следующий год он дебютирует как хореограф, причем сразу с целым балетом — "Пульчинеллой" Стравинского. И становится востребованным: ставит номера для ведущих артистов академических театров (в частности, для Светланы Захаровой), презентует свой новый балет на сцене Мариинки, получает диплом на Московском международном балетном конкурсе, награду (право пройти стажировку в Париже у знаменитой Каролин Карлсон) на фестивале Context.
И вот теперь сразу три номинации. Причем вполне заслуженные, потому что из формы "золотомасочный" артист Варнава не вышел, напротив, прибавил — к классическим азам привольную и невероятную подвижность лица и тела. Как балетмейстер, он сполна использовал эти качества, равно как и профессиональную истовость своего партнера Владимира Дорохова, экс-танцовщика Балета Эйфмана (третья участница, Марина Зинькова, играющая роль убиенной любовницы героя,— слабое, но не столь важное звено проекта). Режиссер Максим Диденко, тоже не чуждый танцевальному ремеслу благодаря работе в театре Derevo, направил фонтанирующую фантазию автора Варнавы в твердое русло: хотя "Косметика врага", повесть в диалогах Амели Нотомб, при превращении в танцспектакль существенно трансформировалась и обрусела, суть ее уцелела.
И форма тоже: спектакль, как и повесть, сохраняет структуру диалога, в ходе которого приставучий незнакомец, преследующий героя Владимира Дорохова на почти пустой сцене, с максимальной физической наглядностью демонстрирует свою не человеческую, а метафорическую природу. Хореография не оставляет ни малейших сомнений в том, что эта парочка составляет единое целое: инфернальный тип то зеркально повторяет движения героя, то буквально вжимается в его тело, то оплетает свою жертву паутиной невидимых нитей, разрыв которых приводит преследователя к весьма живописной и длительной агонии. В исполнении Варнавы этот, по выражению писательницы, "внутренний враг" принял облик вертлявого мелкого беса в розовой рубашечке и с самурайским пучочком на затылке, мимика которого настолько омерзительна и разнообразна, что надолго отвлекает внимание от более предсказуемых, но не менее резких телесных гримас.
Их едва ли можно причислить к contemporary dance из-за избыточной театральности: балетное прошлое постановщика и исполнителей напоминает о себе не только диковатыми в этом контексте перекидными и классическими партерными rond de jambe, не только поддержками, перекочевавшими с традиционной сцены, и акробатическими фляками и переворотами, давно присвоенными балетом. Сам тип театральной игры — с интенсивным акцентом на мимику, гипертрофированной истошностью жестов и мизансценами, иллюстрирующими суть происходящего,— характерен для таких почтенных мэтров балетного театра, как Борис Эйфман.
Юный Варнава, конечно, искреннее и трогательнее: раздвоение личности, природа зла, бесконтрольные патологические выходки, таинство суицида и прочие болезненные проявления души и тела завораживают его, заставляя искать телесные аналоги пограничных состояний. Его актерский дар намертво впечатывает эти картинки в сетчатку зрителей: рожа черта с черным высунутым языком, изменчивое и наглое тело химеры, отталкивающие физиологизмы вывороченных конечностей. Конечно, хореограф Варнава по молодости нередко перегибает палку: в финале, когда тело героя Владимира Дорохова конвульсивно дергается в ошметках раздавленной вареной свеклы и багровые потеки исчерчивают потное тело артиста, становится скорее смешно, чем страшно. Но как ни криви рот, балетный трэш, смачно слепленный из податливых профессиональных тел, все равно зажигательнее, чем концептуальный трактат, вымученный деревянными туловищами фанатичных поборников "чистого" contemporary dance.