В вашингтонской Национальной галерее открылась выставка "Жорж де Ла Тур и его мир". На ней представлено тридцать пять работ художника, по большей части из американских музеев. Такого рода уклон не случаен: сегодня картины Ла Тура являются одним из самых желанных приобретений для американских коллекционеров. Косвенно выставка связана с тем, что второй по богатству в Америке после музея Поля Гетти "Кимбелл арт музеум" сравнительно недавно купил "Оплакивание святого Себастьяна", считавшееся копией круга Жоржа Ла Тура. После расчистки многие, в первую очередь американские, специалисты стали утверждать, что это подлинник. Выставка в Вашингтоне, собравшая вместе шедевры художника, должна способствовать доказательствам подлинности "Оплакивания святого Себастьяна".
Жорж де Ла Тур принадлежит к классическому типу заново открытых мастеров. Достаточно известный при жизни, в первой половине XVII века, вскоре после смерти Ла Тур был забыт, и его имя совершенно исчезло из истории искусств. Его картины при этом продолжали привлекать внимание и даже висели в музеях на почетных местах, однако подписанные совершенно другим именем. Так, в музее в Нанте с начала XIX века висела картина "Слепой музыкант", отмеченная в 1835 году Проспером Мериме. В каталоге она тем не менее шла под именем Мурильо. Несколько позже той же картиной восхитился Стендаль, предположивший ни больше ни меньше как авторство Веласкеса.
Имея такие веские рекомендации, как похвальные отзывы Мериме и Стендаля, картины Ла Тура привлекли внимание других любителей живописи. Ипполит Тэн посвятил восторженные строки работе "Новорожденный", считая, однако, что это произведение неизвестного голландского мастера. Из небытия Ла Тура вернул немецкий историк искусства Герман Фосс в 1915 году, впервые связав имя лотарингского художника, известное по опубликованным документам, с некоторыми известными картинами. После его публикации начинается победное шествие Ла Тура по истории искусств, и на сегодняшний день он считается чуть ли не крупнейшим художником Франции XVII века, уступая место лишь Никола Пуссену, да и то не всегда: многие любители изящного находят его произведения гораздо более значительными и интересными, чем слишком разумный классицизм Пуссена. Сегодня картины Ла Тура стоят миллионы, и он один из самых дорогих и желанных мастеров на мировом антикварном рынке.
Ла Тура, великого художника XVII века, с полным правом можно определить как порождение века ХХ. Парадоксальным образом этот реально существовавший живописец оказался как бы вновь изобретенным, возникшим из небытия, и история признания и трактовки его творчества в большей степени отражает историю мысли нашего столетия, чем историческую объективность. Начиная со времени открытия Германа Фосса и вплоть до 50-х годов о Ла Туре говорили как о художнике-реалисте, особенно акцентируя внимание на его ранних вещах и на свойственной живописной манере художника тщательной фиксации малейших деталей предметного мира. Толкование Ла Тура в терминах в большей степени подходящих Гюставу Курбе, чем художнику эпохи барокко, было вполне объяснимо.
Борьба с нормативной эстетикой, столь увлекшая критику в XIX веке, была направлена на разрушение идеального в академическом понимании этого слова. Реализм выступил главным противником классицизма, и в конце века любители искусства только и говорили, что о хлебопашцах Толстого и крестьянах Милле. Несмотря на рассуждения об искусстве для искусства и башне из слоновой кости, эстеты наслаждались пьесами типа "На дне" и считали своим долгом сочувствовать коммунизму в России и во всем мире. Ла Тур со своим реализмом оказался столь же к месту, как "Броненосец Потемкин" Сергея Эйзенштейна. Его искусство было наделено несвойственной ему социальностью, и в писаниях многих искусствоведов он выглядел просто как стихийный прототроцкист.
В 50-е годы, когда в Европе восторжествовало абстрактное искусство, чей авторитет еще не был поколеблен американским поп-артом, Ла Тур вдруг стал воспеваться как чистый живописец. Его произведения потеряли реалистичность и религиозность и стали рассматриваться как торжество формального абсолюта. В эффектах ночного освещения, столь милых сердцу сторонников народного Ла Тура, так как они напоминали о хижинах забитого крестьянства, вдруг увидели ирреальность, и из предшественника Курбе Ла Тур превратился в Матисса семнадцатого века. В семидесятые годы художника стали называть "богом чистой живописи".
По мере того как в качестве последнего достижения мысли все большую силу набирал концептуализм, деление искусства на чистое и нечистое устаревало. Любое художество было признано заведомо нечистым, так как художественное произведение, хочет того автор или нет, является суммой определенных тенденций, характерных для данной культурной ситуации, и даже если творец вступает с ними в полемику, то самим фактом отрицания он эти тенденции подтверждает. В свете новых идей живопись Ла Тура подверглась еще раз переоценке.
Картины художника все более тесно стали связывать с различными идеологическими устремлениями его эпохи, находя в них разнообразные отклики на творчество других художников. Все большую актуальность стал приобретать вопрос о поездке Ла Тура в Италию и его связи с художественной жизнью времени. Особенно пристально стала изучаться духовная атмосфера родной Ла Туру Лотарингии, и художник, раньше бывший чистым реалистом или чистым живописцем, стал рассматриваться как феноменальное явление, впитавшее различные французские, фламандские, немецкие и итальянские влияния, столь странно смешивавшиеся в Лотарингии в бурную эпоху французских религиозных войн. Примером такой трактовки Ла Тура явилась выставка в Вашингтоне, так много внимания уделившая конструированию мира, породившего его искусство.
После огромного успеха, выпавшего на долю выставки Вермера Делфтского, Национальная галерея явно пытается повторить такой триумф. В этом случае Ла Тур выбран необычайно удачно. При том что, на первый взгляд, затворника из Делфта с его светскими жанровыми сценами из жизни буржуазных голландцев и лотарингского художника, отображавшего строгую религиозность и сумрачный быт французского народа (в данном случае аристократия входит в это понятие), мало что объединяет. Однако оба живописца довольно близки по своей судьбе.
И Вермер, и Ла Тур были забыты своими ближайшими потомками, и оба стали невероятно популярны в ХХ веке. Оба заслужили восхищение снобов и эстетов и были награждены титулом "чистого живописца". Картины и того, и другого сейчас совершенно бесценны, и при необычайной скудости документальных данных об обоих художниках многие произведения, им приписываемые, вызывают жаркую полемику. И в том, и в другом случае выставки в Вашингтоне, посвященные художникам, не свободны от корыстных соображений. На постере, рекламировавшем экспозицию Вермера, красовалась сомнительная "Девушка в красной шляпе", против чего выступали многие европейские искусствоведы. Однако Вашингтонская галерея была заинтересована в подтверждении этого авторства. Выставка Ла Тура выдает заинтересованность спонсоров в подтверждении принадлежности "Святого Себастьяна" из "Кимбелл арт музеум" кисти лотарингского мастера.
Какими бы побочными соображениями ни руководствовались устроители выставки, великолепная возможность увидеть шедевры Ла Тура, собранные вместе, будет оценена всеми любителями живописи. Обладающее магическим величием, сообщающим любой бытовой сцене мистериальность, его странное искусство, которое потомки вольны переживать и трактовать сколь угодно глубоко и подробно, сродни готическим соборам Лотарингии. В последнее время такую работу Ла Тура, как "Святая Ирина у тела святого Себастьяна", склонны рассматривать через призму любовно-религиозных приключений Маргариты Наваррской, знаменитой королевы Марго из романа Дюма и нашумевшего французского фильма, воспевшего грязь, кровь и страсть парижского двора времен гугенотских войн. Круг ассоциаций, связанных с живописью Ла Тура, к концу века решительно изменился. Что ж, хотя фильм Шеро и несравним с "Броненосцем Потемкиным", это ничуть не умаляет достоинств живописца герцогов Лотарингских.
АРКАДИЙ Ъ-ИППОЛИТОВ