Выставка стрит-арт
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лекай / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лекай / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лекай / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лекай / купить фото
В Московском музее современного искусства открыта выставка "Наше дело подвиг!" — первая музейная ретроспектива Паши 183 (Павел Пухов, 1983-2013). Более того, это вообще первая в России музейная выставка уличного художника. Ее сделали друзья и коллеги покойного — художник Кирилл Лебедев (Кирилл Кто), идейный вождь отечественного стрит-арта, и Полина Борисова, куратор, специализирующийся на уличном искусстве. Рассказывает АННА ТОЛСТОВА.
Сразу при входе у касс — реконструкция телефонной будки, из которой можно было, наверное, позвонить доктору Фаусту. Все, кому посчастливилось видеть ее "живьем" в самом начале Нового Арбата, должны помнить это невероятное первое впечатление — удивление, восхищение, восторг, те самые сильные эмоции, о каких мечтал романтизм и какие совершенно неприлично испытывать от искусства современного. Конечно, мифология стрит-арта как раз и строится на романтической героике. Но в случае Паши 183 смысл уличного искусства не исчерпывается ни романтическим вызовом обывательскому миру, ни социальной критикой городской цивилизации и урбанистическим анархизмом — понятно, почему налепленный британскими журналистами ярлык "русский Бэнкси" так раздражал его и его друзей, тематически он был шире, философски — глубже английского стрит-артиста. Телефонная будка на Новом Арбате казалась порталом в иное измерение, как классическая картина кажется окном в другой мир. В приросшем к стенке подсвечнике оплавился огарок, возле засаленной адресной книги, которую атласная алая закладка с золоченой подвеской-брошью моментально превратила в книгу заклинаний, стояла чернильница с гусиным пером и череп, служивший подставкой для второй, тоже догоревшей свечи, и весь этот кабинет алхимика, возникший на улице посреди людского и машинного потока, был оплетен благородной древней паутиной.
Ретроспектива выстроена очень толково, с умом, нежностью и без патетики, к которой располагает первая годовщина смерти. И эта будка неслучайно помещена в начале. Во-первых, она показывает, что любая, даже столь бережно и любовно выполненная реконструкция (а выставка большей частью, естественно, состоит из реконструкций) не может воскресить оригинала, хотя кураторы и архитектор экспозиции Сергей Ситар сделали все возможное и невозможное. Во-вторых, она показывает, что уличное искусство, особенно когда оно еще и site specific art, теряет почти все свое обаяние, попав в музей. Что такое телефонная будка на Новом Арбате, как не типичный барочный натюрморт vanitas, какими набиты все музеи старого искусства, но только когда кабинет алхимика вдруг является вам среди уличной толчеи во всей своей красе и театральности, он становится чудом. И в-третьих, она показывает, что только так, собирая по крупицам исчезнувшее и воссоздавая утраченное, мы можем теперь составить представление о смысле искусства Паши 183. Скажем, о столь важной для него теме vanitas vanitatis, суеты сует, непременные атрибуты которой — часы как символ времени и деньги как символ его бездарной траты — так часто появляются в работах Паши 183.
Другой аллегорией vanitas выставка и заканчивается: в последнем зале — восстановленная командой RUScrew по эскизу Паши 183 черно-белая фреска "Who was all becomes anybody" с человеком в черной балаклаве, указывающим на циферблат. Времени художнику было отпущено мало, но сделано много. Здесь есть оригинальная живопись, объекты и фотографии, и по ним видно, что никаким таким диким чертополохом, который вдруг зацвел чайными розами, Паша 183 не был: и рука у него весьма культурная, хорошо обученная рисунку и графическому дизайну, и пространственное мышление как у театрального сценографа (он и правда пробовал работать в кино и музыкальном театре), улица же стала его сознательным выбором. Среди авторских оригиналов есть предсказуемые для художника уличной специализации: портреты-иконы рок-кумиров или фотографии урбанистических джунглей, природной среды стрит-арта. Но есть и совершенно неожиданные. Например, почти что соц-артистские коллажи, построенные на столкновении языков старой советской марксистско-ленинской пропаганды и новой глобально-капиталистической рекламы, причем столкновение это не столько эстетическое, сколько идеологическое. Работа "Наше дело подвиг", давшая название ретроспективе, как раз из этого ряда: в картинку — не то книжную иллюстрацию, не то плакат — с салютующими пионерами 1970-х вторгается предводителем отряда их ровесник 2000-х — лицо закрыто до глаз черной банданой, в высоко поднятой руке баллончик с краской. К неожиданностям надо отнести и серию фотографий с какого-то заброшенного полигона, проникнутую меланхолическим осознанием того, что вся наша земля есть поле боя минувших и продолжающихся войн, горячих и холодных. Все это вполне могло бы быть выставлено в музее, и никому бы не пришло в голову, что это почерк стрит-артиста.
Собственно уличное искусство, уже утраченное или исчезающее, представлено документацией (фотографии стенной живописи, лайтбоксы со снимками световых проекций, видео с записью разного рода акций и средовых интервенций) и реконструкциями — где-то в натуральную величину, где-то макетом, как знаменитые очки на снегу с дужкой в виде фонарного столба. Весь город — не только стены, но и дорожное полотно, покрытые снегом газоны, засыпанные осенними листьями тротуары, мосты, реки, груды строительного мусора, забранные лесами дома и временные переходы — превращался в его холст. Глаз цепляла какая-нибудь деталь, тот же фонарь как дужка очков — и из визуальной метафоры рождалась поэтическая инсталляция. Реконструкции, кстати, не только экспозиционный ход, но и музейно-педагогический прием: восстановив мастерскую Паши 183 (в буквальном понимании слова, а не в том, что, дескать, ночью улица моя мастерская) и выставив трафареты и видео, демонстрирующие, как это делается, музей (или по крайней мере выдающийся просветитель в своей области Кирилл Лебедев), похоже, воспитывает новое поколение стрит-артистов.
Однако поэзия не исключает политики — речь не об одной лишь известной работе к 20-летию августовских событий 1991 года, когда на двери станции метро "Красные ворота" были наклеены прозрачные фигуры омоновцев, так что пассажирам пришлось проходить сквозь призрачный милицейский кордон. Речь об общем анархо-левацком духе искусства Паши 183, где революционные лозунги 1968-го органично сочетаются с ностальгией по СССР, символом которой становится образ шоколадной "Аленки". Нет, не с ностальгией по тоталитарной империи, которой он не застал, а с ностальгией по собственному детству и по вымышленному, в сущности, образу утопического счастливого детского общества, наивно верящего в светлые идеалы и не знавшего власти денег. Что естественно сопряжено с некоторым морализаторством и с романтическим пафосом борьбы с глобальным капиталом, который путем несложных манипуляций можно подать как дешевый антиамериканский патриотизм. В последние годы Паша 183 все активнее участвовал в разного рода выставках, фестивалях и конкурсах уличного искусства, но друзья сетуют, что институциональной поддержки и признания было до обидного мало. Иногда думаешь, как хорошо, что государственные культур-креативщики не успели обратить на Пашу 183 свое идеологическое внимание и не попытались взять на службу чистоту, искренность и волшебство его искусства. Впрочем, им это и не удалось бы.