В Новом музее в Санкт-Петербурге обновили постоянную экспозицию. Один из двух частных музеев современного искусства в городе решил сфокусироваться на «Другом искусстве 1960-х—1980-х». Рассказывает КИРА ДОЛИНИНА.
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков / купить фото
Советское нонконформистское искусство в Петербурге смотреть почти негде. В постоянной экспозиции Русского музея оно существует фрагментарно, по воле случая или немецкого коллекционера Петера Людвига, подарившего свою коллекцию ГРМ и тем самым выбившего для «другого искусства» этаж в Мраморном дворце. Открывшийся летом 2010 года Новый музей полностью эту лакуну закрыть не в состоянии, но значительную долю удара готов взять на себя. Музей этот абсолютно частный. Более того, это единоличное хозяйство бизнесмена Аслана Чехоева, чья обширная коллекция и стала Новым музеем.
Чехоев любит искусство второго русского авангарда. То, которое надо было собирать по мастерским, которое если кто и видел, то на мимолетных показах в окраинных домах культуры или на квартирных выставках. То, которое укладывается в промежуток между 1950-ми и серединой 1980-х, между оттепелью и перестройкой. Но это скорее номинально. На самом деле в коллекцию попадают вещи, сделанные и чуть раньше, и много позже заявленного периода,— Чехоева интересует скорее дух этого «другого искусства», чем строгие цифры. Отсюда и лучшие выставки Нового музея (Арефьевский круг, Борис Кошелохов, Евгений Михнов-Войтенко), отсюда и его подход к постоянной экспозиции.
Когда в Новом музее проходят большие выставки, постоянная экспозиция стирается как класс. В остальное время музей решил выставлять свою коллекцию, тасуя карты в колоде для разных пасьянсов. Это будет серия постоянных экспозиций музея, примерно по полгода каждая. Нынешняя при всей нейтральности названия — «Другое искусство 1960-х—1980-х»,— почти полностью совпадающего с основной темой самого музея, рассказывает не столько об указанном периоде, сколько о том, каким его видит коллекционер Чехоев.
Имена в экспозиции почти все хрестоматийные, как по учебнику: Михаил Шварцман, Лев Кропивницкий, Эдуард Штейнберг, Оскар Рабин, Лев Нусберг, Олег Васильев, Дмитрий Краснопевцев, Анатолий Зверев, Дмитрий Плавинский, Леонид Соков, Владимир Яковлев, Лидия Мастеркова, Евгений Михнов-Войтенко, Евгений Рухин, Владимир Немухин, Франциско Инфанте, Владимир Янкилевский, Олег Целков, Леонид Пурыгин, Виталий Комар и Александр Меламид, Михаил Рогинский, Виктор Пивоваров, Александр Косолапов. То есть сильная нота лианозовской школы, ленинградский абстракционизм, соц-арт, сюрреализм, метафизика, гении-одиночки. При столь тотально правильном отборе важны акценты, прежде всего экспозиционные. Самым большим полотном на выставке, которое бьет не в бровь, а в глаз только зашедшего в залы музея зрителя, является огромная абстракция Михнова-Войтенко — «русский Поллок» тут разошелся не на шутку. Вторым смысловым ударом может считаться легендарный «Суд Париса, или Ялтинская конференция» Комара и Меламида — вещь, обеими ногами стоящая в соц-арте, но телесной избыточности которой могли бы позавидовать петербургские неоакадемисты. А третьим — две витрины с фарфоровыми тарелками от Виктора Пивоварова, Павла Пепперштейна и Владимира Янкилевского, своей правильной музейностью как-то сразу выводящие два скромных в общем-то выставочных зала в разряд настоящих музеев.
Эта часть собрания Чехоева ничего не скажет нового об истории любимого им искусства, тут нет тематического отбора или изыска в художественной идеологии. Постоянная экспозиция музея как букварь второго русского авангарда. Шаг вроде бы слишком простой, но от этого не менее необходимый.