Вопрос о том, как могло общество равнодушно взирать на покушения, которые привели к убийству величайшего русского реформатора — Александра II, был загадкой для потомков, но не для современников. В марте 1880 года, за год до гибели императора, в России началось нелегальное распространение рукописи с претензиями вполне лояльных подданных к власти, наиболее значимые выдержки из которой мы публикуем.
Фото: Коммерсантъ / Росинформ
Фото: Коммерсантъ / Росинформ
Фото: Коммерсантъ / Росинформ
"В узких пределах дозволенного"
Бедствие современной (в марте 1880 г.) России состоит в том, что в среде русского общества образовалась и действует с большою неумностью партия, выступившая на борьбу с правительством в такой форме, которой никто из людей здравомыслящих, без различия их образования и положения, сочувствовать не может. Это — борьба крамольная, выраженная в ряде насильственных действий над представителями власти. Спрашивается, как устранить это зло?
Чтобы ответить на вопрос, надо открыть действительные причины зла. Нижеследующее имеет своею целью показать, что:
I. Главная причина болезненной формы борьбы заключается в отсутствии в России свободного развития общественной мысли и самодеятельности.
II. Никакими репрессивными мерами искоренить зло невозможно.
III. При современном положении общества, вследствие неудовлетворения многих из важнейших потребностей его, существует обильный источник для недовольства, которое за отсутствием свободных путей для его выражения по необходимости выливается в формы болезненные.
IV. Для устранения причин широко распространенного недовольства недостаточно одних правительственных мероприятий, но необходимо дружное содействие всех живых сил русского общества...
В отсутствии способов для правильного и свободного выражения недовольства кроется корень болезненной формы борьбы с правительством. Недовольство не может выражаться путем печати. Печать значительно стеснена в обсуждении мер правительства. Предостережения, закрытие изданий, тяжкие штрафы в виде запрещения розничной продажи и печатания объявлений действуют в этом отношении самым подавляющим образом. Вопросы первостепенной важности изъемлятся целиком из обсуждения как раз в то время, когда они наиболее занимают умы. Так обходились и обходятся со множеством разнообразных вопросов: в последнее время (в конце 1879 г. и в начале 1880 г.) подобная участь постигла вопросы среднего и высшего образования — классическая система, университетский устав. Вследствие того меры настолько важные, как университетская реформа, проводятся как бы тайком, скрытно от общества. О других вопросах предписывается говорить "лишь с особенною осмотрительностью и осторожностью" — фраза, которая на языке цензуры равносильна почти запрещению. Не дозволяется обнаруживать в печати факты хотя бы справедливые, но так или иначе компрометирующие правительственные органы. Всем памятен хотя бы недавний случай с "Голосом", который подвергся тяжелой каре за то только, что обнародовал совершенно справедливое известие о противозаконном заключении раскольничьих архиереев. Остается или молчать, или лицемерить, или, наконец, выражаться языком иносказательным. Но такой язык развращает литературу и нередко понапрасну волнует общественное мнение. Когда печать осуждает правительственные мероприятия в узких пределах дозволенного, читатель ищет между строк еще большие, скрытые осуждения. Когда же в печати появляется похвала правительству, ей не верят, считая ее лицемерною. Полная откровенность остается уделом только представителей крайних направлений, и мы встречаем ее действительно, с одной стороны, например, в "Московских Ведомостях" и родственных им органах, а с другой — в подпольной печати...
Правительство нередко относится с пренебрежением к заявлениям и ходатайствам вполне компетентного происхождения. Представители самых законных интересов выслушиваются им с неохотою. В отчетах любой земской управы можно найти указания, как многочисленные ходатайства земских собраний остаются не только без удовлетворения, но даже без ответа. Нечего говорить о ходатайствах ученых обществ, съездов и т. п...
Все это рождает в умах то неизбежное заключение, что правительство не желает прислушиваться к голосу самого общества, не терпит правдивых указаний на свои ошибки и промахи, пренебрегает мнениями сведущих людей, как бы преследуя какие-то особые, чуждые потребностям народа цели...
В этом виде недоверие к правительству образовалось вполне. Рассеять такое недоверие администрация неспособна... Ее бессилие не ускользает от внимания общества и еще более раздражает его, ибо для людей нет ничего унизительней и оскорбительней, как чувствовать себя в обязательном подчинении лицам, которые, за редкими исключениями, не внушают к себе ни уважения, ни доверия. При таких условиях, что бы ни делала власть в видах принудительного восстановления своего авторитета, ее усилия будут оказывать лишь раздражающее действие. Не в состоянии помочь здесь и то, что посягательство на свой авторитет правительственные органы склонны выдавать за посягательство на самую Верховную Власть. Фальшивость этого приема не ускользает от внимания даже простолюдина и только усиливает накопляющуюся злобу.
Невозможность высказываться открыто заставляет людей таить мысли про себя, лелеять их втихомолку... Таким образом создается весьма важное условие для распространения крамолы — известное послабление со стороны людей, которые при иных обстоятельствах отвернулись бы от нее с негодованием.
В обществе есть запас сил, ищущих простора для деятельности. Есть запас самостоятельных суждений, стремящихся к свободному выражению. Чем сильнее будут стеснять это законное стремление, тем скорее оно бросится по пути не законному; и чем резче обнаружится несоответствие между стремлениями общества и образом действий власти, тем распространеннее и ярче станут формы незаконного протеста; и чем ярче будут они, тем заразительнее. Когда в обществе нет средств для спокойного и гласного заявления и обсуждения своих нужд (а спокойствие возможно только при гласности), тогда активные слои общества, бросаясь в тайную и страстную деятельность, постепенно отвыкают от разумного способа действий. Что прежде было уделом голов особенно горячих и заблуждающихся, то наконец станет достоянием и других категорий людей, ибо у этих других не будет почвы для образования лучших качеств.
"Страсти — орудие обоюдоострое"
В настоящее время (в начале 1880 г.) в ходу мысль, что возможно искоренить зло исключительно мерами репрессивными. Многие полагают, что прежде, чем думать о чем-либо ином, необходимо сосредоточить все внимание на таких мерах и лишь потом, когда они достигнут ожидаемого от них результата, обратиться к дальнейшему развитию общественной жизни в России.
Между тем никакими репрессивными мерами искоренить зло невозможно.
Кроме того, следует сказать, что меры репрессивные, нисколько не исправляя существующего зла, родят еще новое зло. Меры репрессивные неизбежно сопряжены с произволом органов власти. Можно было бы примириться при известных условиях с произволом высшей власти, но произвол наверху родит произвол внизу. Исправник, становой, урядник или жандарм, понимая каждый по-своему спасение отечества, ставят себя выше всех законов и учреждений. Правительство разрушает таким образом одною рукою то, что создало другою, в конце же концов подрывает всякое уважение к власти, ибо ничто не вредит так авторитету власти, как распространение в обществе убеждения, что она не желает подчиняться никакому определенному порядку. Произвол грозит далее чрезмерным расширением круга преследуемых лиц. Произвол открывает путь к применению правила "кто не за нас, тот против нас". В устах административных органов это правило получает особенно опасное значение, потому что объявляет врагами отечества лиц, на самом деле спокойных и полезных, но только не во всем согласных со взглядами администрации. Всем известно, как в последнее время без всякого серьезного основания наброшена тень на лучшие силы нашего общества. Развернулся ожесточенный поход на интеллигенцию, в котором не безгрешно и само правительство. Забыли, что заклейменная интеллигенция есть продукт самой русской истории, что, начиная с Петра Великого, само правительство создавало эту злосчастную интеллигенцию, что, какова бы она ни была, в ней одной сосредоточивается сознательное мышление русского народа. Подавляя это мышление, рассчитывают на страсти, забывая, что страсти — орудие обоюдоострое и что, однажды развив их в одном направлении, нельзя будет сдержать их, когда они, под влиянием толчка, который никогда не может быть предугадан и вовремя устранен, сами двинутся по другому пути. Напротив, сознательное мышление, образованность — лучшая опора для порядка. Далее, развивая страсти взамен разумного обсуждения, произвол разрушает чувство законности, которое и без того стоит у нас не на высокой ступени развития. Произвол порождает взаимные столкновения органов власти, столь вредные для здоровой государственной жизни. Только господство законности в состоянии установить планомерность в действиях власти, согласие ее органов, их дисциплину.
Помимо того никакие репрессалии не в состоянии убить свободного развития мысли. Прошлое царствование (1825-1855 гг.) служит убедительным тому доказательством. Такое же доказательство представляют последние годы. Идея народного представительства, например, сделала громадные успехи в последнее время, проникла даже в глушь провинции, хотя гласное обсуждение этой идеи было запрещено безусловно. При отсутствии свободной печати образуется изустная передача идей молвою, особый вид проповедничества... Подпольная печать получает особенный вес при таких обстоятельствах. И с другой стороны, кто не знает, как сразу потерял свое обаяние "Колокол" и другие подобные издания, когда России была дарована, хотя и относительная, свобода печати?..
"Достаток даже падает"
Недовольство, проникающее все русское общество и обусловленное неправильным направлением всей внутренней политики, может быть устранено лишь мерами общими... Потребности государства растут с каждым годом, государственный бюджет в течение 20 лет увеличился более чем вдвое и должен был бы еще подняться, если бы не откладывалось удовлетворение некоторых важных государственных нужд. Последняя война потребовала чрезвычайных расходов, из которых значительная часть не покрыта прочным образом до сей минуты. Выдержать громадное и постоянно возрастающее бремя государственных повинностей при настоящей системе податей и сборов наша страна решительно не в состоянии даже в течение немногих лет. Хотя вследствие новых выпусков бумажных денег и временного оживления промышленности после войны и удалось в последние два года заключить смету без дефицита, но на такие благоприятные результаты нет возможности рассчитывать даже в текущем году. Ясно для каждого и давно уже сознано самим правительством, что России нужна податная реформа, и притом реформа, состоящая не в частичной переделке кое-каких старых и в измышлении некоторых новых сборов, а в основательном и систематическом пересмотре всей нашей налоговой системы, с крупными переменами в распределении тяжести сборов между отдельными классами общества. Но и этого мало. Никакая реформа податной системы не выведет нас из беды, пока не увеличатся производительные силы народа и не возрастет его достаток. А между тем все, кто имели случай внимательно наблюдать хозяйственную жизнь наших провинций, в один голос утверждают, что этот достаток не только не возрастает, а даже падает. В настоящую минуту треть России страдает от скудного продовольствия; кое-где дело дошло до настоящего голода. В южном крае хлебный жук готовит новые опустошения. В целом ряде губерний свирепствует дифтерит и другие повальные болезни. В мануфактурных округах, по отзывам сведущих людей, производство уже начинает несколько ослабевать и готовится в недалеком будущем к новому кризису. В заграничной торговле конкуренция Соединенных Штатов с каждым годом суживает обычные рынки России. Внутри России распространяющаяся дороговизна сокращает потребление и путает обычные расчеты торговли и производства. Везде, во всех углах, во всех сферах хозяйственной жизни чувствуется какая-то болезненная расшатанность, которая подрывает производительные силы страны.
Эта расшатанность не есть только преходящее явление минуты. Напротив, она составляет естественное последствие того факта, что наш государственно-административный механизм остается неприноровленным к изменившимся и усложнившимся потребностям обширной страны. Теперь, как и в доброе старое время, центральное правительство ревниво устраняет общество от участия в государственной жизни и берет на себя трудную задачу думать и делать за него. Мудрена была эта задача даже в то время, когда народная жизнь шла издавна установившимся патриархальным порядком, к которому давно применились как общество, так и правительство. Но кто же не знает, что этот привычный порядок потерпел в течение последнего времени столько существенных перемен, сколько, быть может, не выпадало их на долю ни одной страны в течение одного поколения. Крестьянская реформа изменила в самом корне экономический быт и отношения всего русского земледельческого класса крестьян и помещиков. Искусственные пути сообщения переработали сложившиеся искони направления производства и торговли, уничтожили прежние промыслы и вызвали новые, поставили судьбу целых местностей в зависимость от распоряжений железнодорожных властей. Многочисленные кредитные учреждения, выросшие в наши дни, связали отдельные местности цепью взаимной задолженности. Эти перемены, осложненные и дополненные другими, им подобными, вызвали в каждой местности тысячи новых вопросов, новых нужд, прежде вовсе неизвестных... При таком усложнении жизни одна центральная администрация, если бы даже она обладала нечеловеческою мудростью и энергией, не в состоянии справиться со всеми бесчисленными задачами, которые, по отсутствию самодеятельности общественной, по необходимости падают на нее. Целый ряд нужд или вовсе остается неудовлетворенным, или удовлетворяется шаблонным способом, без соображения местных интересов, или же влечет к ряду бессистемных, одна другой противоречащих мер. Каждый из этих способов действия подрывает уважение к власти и вызывает горькое недоверие к ней...