Фестиваль / Кино
Фото: outnow.ch
Завтра в столичном кинотеатре "Киев" стартует фестиваль современного датского кино. Его откроет "Охота" Томаса Винтерберга, претендующая на "Оскар" в номинации "Лучший фильм на иностранном языке", а до этого отмеченная несколькими призами, в том числе — за лучшую мужскую роль Мадсу Миккельсену на Каннском фестивале. В новой работе одного из ведущих режиссеров Дании, соавтора знаменитого манифеста "Догма" ТАТЬЯНА АЛЕШИЧЕВА не обнаружила особых формалистических вывертов, однако оценила ее животрепещущее содержание.
Учитывая тему "Охоты" — жители небольшого городка сообща травят соседа по навету маленькой капризной девочки, которая выдумывает, что он к ней приставал,— сразу закрадывается подозрение, что фильм Томаса Винтерберга — это пламенная публицистика. Но на поверку оказывается, что режиссера и его соавтора, сценариста Тобиаса Линдхольма (кстати, на фестивале будет показана и снятая им по собственному сценарию картина "Заложники"), гораздо больше актуальной темы охоты на скрытых педофилов занимает история распинаемой невинности, которая вполне умещается в традиционную христианскую парадигму. Вот только трактуют они ее совсем не в духе христианского смирения — никакого тебе "подставь другую щеку". Рассказанная в фильме история откровенно транслирует мысль о том, что добро должно быть с кулаками, и что обывателей, которые в неправедной травле сливаются в одно неприятное коллективное тело, никогда и ни в чем не убедить, пока не дашь кому-нибудь из них по морде. Только этот аргумент почему-то сразу вызывает уважение, а вот святым и даже просто добрым и вежливым быть невыгодно — иными словами, тяжело в деревне без нагана.
В благопристойном обывательском раю люди так быстро и легко соглашаются поверить в худшее, будто судят о других по себе
Мадс Миккельсен, типаж которого на первый взгляд больше подходит для брутальных ролей, здесь неожиданно выступает в роли доброго и мягкого воспитателя детского сада Лукаса, этакого очкастого интеллигента в маминой кофте. Раньше он был школьным учителем, но местную школу закрыли, и теперь Лукас нянчится с крошками, одна из которых оказывается вполне себе на уме. Малютке Кларе (Анника Веддеркопп) Лукас вообще-то очень нравится, потому что когда ее родители собачатся друг с другом, споря, чья очередь вести ее в детский сад, тихий и ласковый дядя Лукас всегда готов отвести ее сам, поговорить с ней и поиграть. Поэтому Клара дарит ему открытку с сердечком и пытается поцеловать в губы, на что осторожный Лукас честно объясняет ребенку, что такие нежности приличны только с собственными родителями. Малютка Клара, чувствуя себя отвергнутой, ведет себя как маленькая обиженная женщина: рассказывает старшей воспитательнице Грете, что Лукас якобы плохой и что он-де показывал ей половой орган, который торчит (на самом деле Клара услышала, как мальчишки постарше обсуждали торчащий пенис из какого-то непристойного ролика, который смотрели на айфоне). Грета мгновенно бьет тревогу, и мытарства ни в чем не повинного мужчины начинаются. Отныне его будут травить всем колхозом, отовсюду гнать, оскорблять, бить в его доме стекла, а Винтерберг с Линдхольмом — рифмовать все происходящее с охотой на оленя.
Здесь любопытен сам механизм преследования, которому подвергается ни в чем не повинный человек. Бдительная воспитательница считает своим долгом разобраться в ситуации, но она и остальные исходят из странной предпосылки, что дети якобы "никогда не врут". А поскольку у страха глаза велики, то взрослые решают, что "теоретически возможны и другие случаи" развратных действий Лукаса в отношении детей. И хотя перепуганная девочка уже поняла, что сболтнула что-то не то, и все отрицает, взрослые решают, что она таким образом подавляет травму, и помогают ей "вспомнить", фактически навязывая ей собственные представления о том, как было дело. Полиция, выслушивая россказни остальных детей про какой-то подвал в доме Лукаса, не обнаруживает никакого подвала, но такое понятие, как презумпция невиновности, обывателю не указ. Единственный адекватный персонаж во всей истории — крестный сына героя, который верит Лукасу и даже находит в себе силы пошутить. При виде того, как Лукас обнимает собственного сына, он комически одергивает его со словами: "Ну, хватит обнимать мальчишку, а то того и гляди опять упекут!" Именно так обычно общество и реагирует на непроверенную, но шокирующую информацию — никто не желает ничего выяснять, зато все охотно присоединяются к общему воплю: "Ату его!" И пока Лукас не начинает защищать себя кулаками и не устраивает драку сначала в супермаркете, где ему отказываются продавать продукты, а затем в церкви прямо во время службы, его пассивных оправданий никто не хочет слушать. Речь, по сути дела, идет о том, что в благопристойном обывательском раю, славном своим чадолюбием, взрослые и вроде бы разумные люди так быстро и легко соглашаются поверить в худшее, будто судят о других по себе. Эти люди мысленно наделяют других собственными пороками, будто снова и снова хотят распять кого-то за собственные грехи.