Математика во всех позах

Премьера балет

Уэйн Макгрегор, без сомнения, главный интеллектуал современного хореографического театра. Его "Тетрактис", который имеет более человечный подзаголовок "Искусство фуги", вдохновлен работами американки Таубы Ауэрбах, работающей с мертвыми глифами и живыми математиками. А теперь — и с живыми артистами. Ее дебют в качестве сценографа и художника по костюмам оказался по-хорошему балетным. Пронумеровав свои семь инсталляций и назвав их "контрапунктами" и "канонами", автор с мировым именем все же не стала тянуть на себя одеяло, оставив хореографу и танцовщикам обширное пространство для самовыражения. Разноцветные вертикали ломаных линий, геометрических узоров, всевозможных лесенок, горящие неоном во тьме черного кабинета сцены и меняющиеся с каждой сценой, сообщают эпизодам балета загадочность некоего зашифрованного кода, однако не мешают артистам танцевать, а зрителям — изучать формулы самой хореографии. Лаконичные костюмы — облегающие комбинезоны, то с размытыми границами красок, рассеченные надвое вертикалью цветов, то безапелляционно однотонные — позволяют рассмотреть все хитросплетения поддержек и прихотливые изломы сольных фрагментов.

Сам Макгрегор, похоже, в этой постановке увлечен не столько самовыражением, сколько разгадкой гармонии сфер: соотношением священной нумерологии пифагорейцев и высшей математики композиций Баха. Во всяком случае, в "Тетрактисе" его фирменный навороченно-вывороченный язык претерпел явные изменения: хореограф чуть ли не впервые сочинял свои комбинации, исходя из физических и технических особенностей конкретных артистов. А поскольку дюжина танцовщиков "Тетрактиса" — это сплошь "принципалы" и ведущие солисты Королевского балета, то получился коллективный портрет лидеров труппы с яркими индивидуальными чертами.

Мужчины, правда, оказываются в тени — и романтические красавцы, и присяжные виртуозы. Сложная полифония этого балета, как пифагорейский тетрактис, складывается из взаимодействия чисел (количества танцующих и соотношений их групп), и доминирует в нем все-таки дуэтный танец. А согласно английской традиции, там, где есть поддержки, главная — всегда дама. Так и получилось, что женские портреты выписаны Макгрегором гораздо детальнее, а три из них оказались особо выразительными. Вот Сара Лэмб — хрупкая, точеная, стремительная, ас поддержек и бисерных па: весь каскад ее достоинств предъявлен в шутливом трио, где два партнера едва успевают отловить, скрутить, помять и выбросить ее на волю — продолжать молотить ножками в сумасшедшем темпе. Вот Марианела Нуньес — балерина со стальной спиной и волей, с арабеском геометрической правильности и отрегулированной как часы техникой: ей предназначен дуэт, разъятый на позы-точки, со стоп-кадрами балеринского баланса, дуэт, в котором партнеры взаимодействуют, как поршни идеально смазанного механизма.

Но главной персоной "Тетрактиса" стала Наталья Осипова, танцующая в "Ковент-Гардене" первый сезон. Макгрегор, не стесняя балерину канонами позиций и правилами пор-де-бра, всласть использует ее экстраординарные природные данные и темперамент, позволяя работать без оглядки и наотмашь — и Наталья Осипова с наслаждением вгрызается в эту хореографию, сделанную по ее безразмерной мерке. Дуэтная обводка, в которой рабочая нога балерины закинута на 270 градусов,— еще не самый ошеломительный момент. Тело Осиповой, кажется, вообще не знает преград: корпус, руки, ноги ходят по немыслимым, почти нечеловеческим траекториям, однако ее три дуэта с разными партнерами как раз самое человечное, что есть в этом балете. Эмоциональное содержимое трех адажио — опасливая настороженность первого, расслабленная эротичность второго и доверчивая открытость последнего — заставляет забыть и о нумерологии, и о математически выверенной композиции балета, и о неразгаданном шифре хореографии. Интеллект с облегчением отключается, прячась за спасительные чувства. Кажется, Уэйн Макгрегор переоценил свои силы: невозможно математически просчитать ни гениальность музыки Баха, ни непостижимость танца Натальи Осиповой.