В прокат вышел новый "Робокоп" — голливудский дебют бразильца Жозе Падильи и перезапуск франшизы о первом в культуре роботе с депрессией. Теперь у него все хорошо
Фото: AFP
Фото: AFP
Фото: AFP
Людей 1980-х настойчивее, чем предыдущие и следующие поколения, мучил кошмар о человеке-машине. Что остается человеческого, если механизмы думают и действуют как мы? Можно ли превратить нас в роботов? Могут ли они заменить нас? "Бегущий по лезвию" (Ридли Скотт, 1981), "Терминатор" (Джеймс Кэмерон, 1984), "Тецуо — железный человек" (Синъя Цукамото, 1989) — список можно продолжить. "Робокоп" Верхувена (и его продолжения) существует в этом же восторженно-параноидальном большом нарративе. Однако пробивается он в него на не совсем законных основаниях. Если шедевр Ридли Скотта был Большим Фильмом с идеями, фильм Кэмерона — архетипическим блокбастером, гротеск Цукамото — трансгрессивным артхаусом, то "Робокоп" — это откровенный трэш, наслаждающийся своей принадлежностью к категории Б и будто бы не претендующий на большое. Голландец с репутацией жестокого эстета, Пол Верхувен, впервые оказавшись в Голливуде и заполучив историю о полицейском-роботе, был, кажется, счастлив возможности снять максимально бесстыдный и кровавый кич. Рубеж 1980-х и 1990-х был последней (до введенной Тарантино с Родригесом моды на грайндхаус) точкой, когда это было возможно: массовое, предназначенное для всех кино могло быть нелепым, сырым и яростным.
Вспомним: Детройт будущего, погрязший в преступности — с одной стороны, и почти целиком находящийся во власти мегакорпорации "Омникорп" — с другой. "Омникорп" занимается разработкой оружия, среди ее проектов — вооруженный робот, в основе которого — человеческий мозг. Между тем погибает при исполнении хороший полицейский Алекс Мерфи. Его тело и используют для первого Робокопа. Память Мерфи стерта, он превращен в машину — и тем не менее, вопреки планам создателей, в нем пробуждается личность. Как если бы части трупов, из которых было составлено чудовище Франкенштейна, обрели фантомную боль, сохранили фрагменты памяти.
Фото: AFP
Мерфи не может быть ни человеком, ни машиной, ни мертвым, как хочется его боссам, ни живым — как хотелось бы друзьям. Он завис в состоянии полуотмененной смерти и сам превращен в аппарат по бесперебойной доставке смерти на каждую улицу родного города. У него будто бы есть свободная воля, но она вновь и вновь ставится под вопрос — могут ли хотеть чего-то шестеренки. Он — мясо и сталь. Душа мерцает в нем: то есть, то нет.
В этом пограничном существовании Мерфи-Робокоп несколько раз спасает город, убивает в кадре несколько сотен негодяев и произносит два десятка впечатляющих фраз. Но героизм, скрежет металла и литры комической крови не спасают зрителя от тревоги. Неопределенность полусмерти все равно сильнее.
И это — еще одна вещь, которая отличала трилогию об Алексе Мерфи от фильмов-сверстников о роботах. У Кэмерона, Цукамото, Скотта грань между человеком и машиной проведена, проходима, дана намеком. В "Робокопе" эта граница навязчиво мерцает, не подлежит ни переходу, ни вытеснению. Это история о тупике рефлексии: Алекс Мерфи так и не узнает, что он такое.
Пропала прекрасная несуразность, пропала кровь, пропала философия
У Верхувена это, конечно, было ощутимее всего, но и средней руки режиссеры сиквелов (второй части — Ирвин Кершнер, прекрасно-идиотической третьей — Фред Деккер) сумели сохранить эту беспокойную ноту. Отчасти это заслуга писавшего сценарии второго и третьего фильмов Фрэнка Миллера, к тому времени известного своей мрачностью автора комиксов о Бэтмене. (Миллеровские сценарии, впрочем, очень сильно переписали, и он надолго проклял Голливуд.) После были два телесериала, мультфильмы, опять же комиксы (в частности, о борьбе Робокопа с Терминатором). Робокоп оставался в массовой культуре, но постепенно превращался в персонажа третьего плана. Хотя пару лет назад поклонники собрали в интернете $50 000 на установку памятника герою в его родном Детройте. Впрочем, с властями города, кажется, договориться пока не удалось.
То, что за реанимацию Робокопа кто-нибудь скоро возьмется, было очевидно (особенно после выхода сомнительного ремейка верхувенского же "Вспомнить все"). То, что это, скорее всего, будет не очень — тоже можно было предположить. Так и есть. Робокоп Падильи — добрый малый в костюме, герой, гражданин, любящий муж, хоть и с железным телом.
Пропала прекрасная несуразность, пропала кровь, пропала философия. Почти пропала и важная в оригинальной трилогии политическая нота. В первом "Робокопе" многие видели практически фашистский фильм о решении социальных проблем железным подавлением. На самом деле это удивительным образом почти левацкое кино: история о капиталистической корпорации, пытающейся приватизировать целый город и сеющей бесконечный кризис и смерть. Сам Робокоп — часть этого антигуманного плана, он не только сам машина, но и часть капиталистической/фашистской машины эффективного управления, минуя человеческое. Часть бунтующая, но не способная изменить свою природу. И эта политическая двусмысленность беспокоит тут не меньше, чем антропологическая.
В фильме Падильи вместо этого — орнаментальная пародия на политические ток-шоу и идея о том, что человеческое всегда побеждает. Он не то чтобы плох, но сказать о нем совершенно нечего. Один из самых тревожащих героев американской массовой культуры превратился, увы, в безалкогольную версию "Железного человека".