Выставка в Мантуе

Печаль барокко — самое естественное настроение сентября

       В Палаццо дель Те в Мантуе открылась большая монографическая выставка итальянского художника XVII века Доменико Фетти. На ней собраны картины и рисунки мастера из музеев и частных коллекций всего мира, а также произведения предшественников и последователей Фетти. Вновь небольшой итальянский город становится художественным центром. Имя Доменико Фетти отнюдь не принадлежит к пантеону суперзвезд, но благодаря сегодняшней моде на живопись барокко каждый любитель изящных искусств должен его знать или по крайней мере делать вид, что знает, — и туристы со всех концов Европы устремляются в Мантую, как во время крупного музыкального фестиваля.
       
       Любой итальянский город — не просто географическое название, а законченная культурная мифологема. Это касается не только Рима, Флоренции, Венеции и Неаполя, но и множества городов, чьи размеры кажутся совершенно несопоставимыми с их значимостью в истории европейской цивилизации. Верона, Сьена, Виченца, Пиза, Бергамо, Брешиа, Падуя, Феррара, Мантуя, Парма — целая россыпь драгоценных названий, одно упоминание которых рождает законченный образ, обладающий физической осязательностью. Можно никогда в жизни не бывать в Парме, но гордое звучание гласных в этом коротком слове соответствует мрачному виду замка, превращенного в тюрьму и крепость одновременно, пронзительному лиловому цвету ранних фиалок и терпкому вкусу знаменитого сыра. Если к этому добавить знание особенностей пармской школы живописи — Корреджо и Пармиджанино — с их повышенной нервно-эротической возбудимостью, можно будет утверждать, что Парма прочно ассоциируется с образом романтичной любви, тягуче-безысходной и страстно-бескорыстной.
       Главная же особенность итальянских городов в том, что их индивидуальность определена отнюдь не только их собственными достоинствами и недостатками, но общей европейской традицией. Так, в Вероне вам покажут балкон Джульетты, хотя он существует лишь как словесная реальность: Шекспир в Италии никогда не был.
       Мантуанский миф в первую очередь связан с Палаццо дель Те, резиденцией мантуанских герцогов, где проходит выставка Фетти. Этот причудливый замок-дворец, выстроенный Гонзага на искусственно созданных островах, объединяет в некое целое средневековую цитадель и ренессансные постройки по проектам знаменитого Джулио Романо. Причудливый архитектурный ансамбль, украшенный фресками, в которых сцены из жизни мантуанского двора перемешаны с похождениями мифологических персонажей, олицетворял собой Элизиум, страну блаженных философов и героев, столь же прекрасных внешне, сколь и внутренне одаренных.
       На острове, где находился замок герцогов, всегда царил Золотой век. Двор Гонзага стал образцом для ренессансной Италии, и изысканная просвещенность, свобода нравов и хороший вкус, свойственный мантуанцам, прославились на всю Европу. Самая элегантная женщина Возрождения Изабелла Эсте была мантуанской герцогиней. В Палаццо дель Те оказалась самая большая и самая знаменитая коллекция живописи: герцоги всегда покупали все самое модное и самое авангардное, что имелось в Италии. Одними из первых они стали покровительствовать молодому Тициану, а в начале XVII века — покупать Караваджо.
       В интерьерах, декорированных разноцветными камнями и слоновой костью, среди знаменитых на всю Европу картин и редкостей протекала жизнь мантуанского двора, исполненная благородной скуки. Совершенно естественно, что итальянская опера зародилась именно здесь. Мантуанским герцогам служил Монтеверди, и среди великих шедевров, украшающих стены Палаццо дель Те, прошли первые "премьеры" итальянской оперы. Три великих художника были теснейшим образом связаны с мантуанским двором: Андреа Мантенья в XV веке, Джулио Романо в XVI веке и Доменико Фетти в XVII-м. Мантенья стал символом бурного цветения Мантуи, Джулио Романо — ее зрелости, а Доменико Фетти — увядания.
       Бурные события Реформации и Контрреформации, походы войск Франциска I и Sacco di Roma — разграбление Вечного города наемными войсками императора Священной римской империи, потрясшее весь цивилизованный мир, — не слишком сильно отразились на Золотом веке мантуанского двора. Герцоги продолжали собирать живопись и наслаждаться музыкой почти без помех. Для молодого Рубенса, некоторое время пробывшего при дворе Гонзага, Мантуя была олицетворением счастливого и просвещенного юга, воплощенной мечтой северян.
       В 1627 году умер последний прямой наследник Гонзага герцог Виченцо, и началась война за мантуанское наследство, в которой приняла участие чуть ли не вся Европа. В 1630 году Мантуя была разграблена, знаменитые коллекции вывезены и распроданы, и Золотой век кончился. Только фрески остались на стенах Палаццо дель Те, превращаемого то в казарму, то в конюшню — жизнь ушла из города, ставшего обыкновенной глухой итальянской провинцией. Тем не менее прекрасный миф остался, и остался, как заколдованный замок в сказке о спящей красавице, Палаццо дель Те. Он будто создан для того, чтобы искусная искусственность духа Гонзага вновь возродилась в больших экспозиционных международных проектах. Несколько лет тому назад в Мантуе состоялась выставка Джулио Романо, приведшая в экстаз всю художественную Европу, а теперь открылась выставка Доменико Фетти.
       При том что до нас дошло сравнительно много произведений Фетти, и в семнадцатом-восемнадцатом веках он был очень знаменит, о его биографии известно не слишком много. Точную дату рождения, так же как и смерти, установить не удалось. По некоторым косвенным свидетельствам, его кончину можно датировать примерно 1624-1625 годами. Если так, то он умер в возрасте тридцати шести лет — роковом для многих творцов. Предполагается, что он родился в Риме или где-то около и учился у своего отца, малоизвестного второстепенного живописца. Раннюю юность он провел в Риме, где добился некоторой, не слишком громкой известности, и был замечен мантуанским герцогом Фернандо, в 1614 году увезшим его в Мантую, где он и проработал вплоть до самой своей смерти.
       Интенсивность художественной жизни в Риме первого десятилетия семнадцатого века не имеет аналогов в Европе того времени. Четыре художника определяли ее: ломбардец Микеланджело да Караваджо, болонец Аннибале Карраччи, немец Адам Эльсхаймер и фламандец Питер Пауль Рубенс. Различные национальные и стилистические импульсы слились в единый мощный порыв, получивший название "римское барокко" и давший миру размах колоннад Бернини и фресок Пьетро да Кортоны. Кроме этого замечательного стилистического порыва, в Риме начала XVII века были сформулированы две основные тенденции всего современного искусства: авангард Караваджо и традиционность Карраччи, как бы столкнувших и противопоставивших революционность и консервативность.
       Искусство Фетти стало общим знаменателем римской школы. В своих ранних произведениях резкость Караваджо он растворял в мягкости манеры Аннибале Карраччи. Все противоречия примирялись невероятной виртуозностью кисти, творящей чудеса. В какой-то мере искусство Фетти можно назвать эклектичным, можно даже — постмодернистским, но все это будет игрой, ничего не объясняющей. Безусловно, что искусству Фетти была в первую очередь свойственна безбрежная открытость и восприимчивость, и каждый его мазок исполнен изощреннейшей культурности, что, видно, и привело в восхищение герцога Фернандо. В Мантуе Фетти познакомился с сокровищами коллекции Гонзага, в первую очередь с великолепным собранием Тициана и венецианской живописи.
       В "Буре", в образе волшебного царства Просперо на далеком острове, воплощена мечта всего Ренессанса о мире просвещенных гуманистов. Это была иллюзия столь же прекрасная, сколь и несбыточная, рожденная в кабинете правителя-отшельника. Уже для Шекспира могущество его героя было лишь властью над духами и фантомами, всесильной и обреченной. Гонзага во времена написания "Бури" владели как раз такого рода призрачным замком, и можно сказать, что Доменико Фетти стал придворным художником великого мага Просперо. Творения Фетти столь же блистательны, сколь и меланхоличны, как блистательна и меланхолична его палитра, серебристо-лиловая, сентябрьская, словно предчувствующая бренность всего — самого незыблемого и совершенного.
       
       АРКАДИЙ Ъ-ИППОЛИТОВ
       
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...