После начала земской реформы, начавшейся 150 лет назад, ее активные деятели с энтузиазмом взялись за переустройство местного самоуправления и всего уклада провинциальной и городской жизни. Но очень скоро выяснилось, что в наследство земцам досталось множество неожиданных, странных, а иногда и страшных проблем.
Фото: Коммерсантъ / РГАСПИ/Росинформ
Фото: Коммерсантъ / РГАКФД/Росинформ
Фото: Коммерсантъ / Росинформ
Фото: Коммерсантъ / РГАКФД/Росинформ
"Должна кормить ребенка в кредит"
Многие из проблем, с которыми пришлось столкнуться земствам в начале их работы, оказались естественными и понятными. Неурожаи, отсутствие у крестьян зерна для весеннего сева, полнейшее отсутствие у большинства землепашцев самых элементарных понятий о правильном земледелии. Хотя откуда им было взяться при повальной неграмотности?
Однако земские деятели столкнулись и с множеством других проблем, о которых прежде не имели представления. В столичном Санкт-Петербургском уезде, например, наблюдалась массовая смертность незаконнорожденных младенцев, которых матери подбросили к церквам или добрым людям. Забота о них, согласно действовавшему законодательству, лежала на воспитательном доме, а это учреждение нанимало кормилиц, обязывавшихся за плату выкормить ребенка.
Вот только на деле, как выяснил известный в XIX веке писатель и публицист Д. Л. Мордовцев, написавший серию статей к десятилетию земств, вместо заботы новорожденные получали совершенно иное:
"Самая глухая, самая бедная провинция не представляет нам иногда примеров такого беспощадного, хотя, конечно, невольного, но, к несчастью, доселе неотвратимого истребления детей, какое мы видим в окрестностях столиц, и преимущественно в районе петербургского уездного земства. Земство по возможности борется против этого избиения младенцев, но не в его силах разом повернуть историю так, как повернуло ее историческое колесо еще в прошлом столетии".
Изменить существующее законодательство, действовавшее с екатерининских времен, не представлялось возможным, а потому на первых порах земство только изучало и констатировало факты.
"Мы,— писал Мордовцев,— говорим о смертности питомцев воспитательного дома... Обыкновенно питомцев берут на выкормку беднейшие крестьянки из уезда затем, конечно, чтобы на выкормку их получить из воспитательного дома известное денежное пособие. Имея своего ребенка, каждая крестьянка, взявшая питомца, конечно, скорее подкладывает к груди свое, чем чужое дитя. Последнему предоставляется питаться коровьим молоком. Но в том-то и беда, что у бедных-то крестьянок еще свое-то молочко иногда и бывает, а уж коровьего — почти никогда: или надо иметь корову, или покупать молоко. Но, принимая из воспитательного дома ребенка, баба на прокормление его получает не деньги, а билет, по которому она может получать деньги только в Петербурге и притом за четыре прошедших месяца. Ясно, что четыре месяца баба должна кормить ребенка в кредит, а потом ехать в Петербург, расходоваться и получать деньги, когда ребенок, может быть, уже умирает от недостатка питания. Чтобы жить в кредит, баба все-таки откуда-нибудь должна получить деньги в ожидании получки их из воспитательного дома. И вот бабьими банкирами в этом случае являются финны. Эти финны, местные содержатели постоялых дворов, а большею частью местные зажиточные крестьяне, из коих некоторые тоже имеют или харчевни, или постоялые дворы, торговля в которых, будучи ведена добросовестным образом, по замечанию земства, не дает особых барышей,— силою обстоятельств сделались ростовщиками и закладчиками, и к ним-то стекаются все билеты воспитательного дома крестьянок-воспитательниц. Эти ростовщики-финны берут с баб по 10% и более в месяц, и притом деньги редко выдаются наличностью, а уплачиваются кормом за весьма дорогую цену и не всегда хорошего качества, с накидкою еще 10% на этот корм".
В своем отчете за 1874 год уездная земская управа с горечью признавала:
"Ни ожидать, ни надеяться, чтобы воспитательный дом принял для этого какие-либо меры,— нельзя".
А потому само земство, как писал Мордовцев, решило взять на себя ответственность за гибнущих младенцев:
"Оно говорит, что выкормка питомцев производится в четырех финских волостях: кюляятской, лемболовской, коркомякской и вартемякской. Всех воспитанников в год бывает от 1200 до 1500. Для земства достаточно было бы иметь капитал в 3000 руб., который при помощи почетных попечительниц г-ж фон-Крузе, Перониус, Кусовой и Кетцлер и раздавался бы крестьянкам-воспитательницам под билеты воспитательного дома, а тем и спасал бы этих воспитательниц от эксплуатации финнами-ростовщиками, а их воспитанников — от верной смерти, потому что бабам было бы на что покупать молоко для детей. Вместе с этим земство желало бы устроить приют, в котором питомцы, за неимением достаточного числа кормилиц, выкармливались бы исключительно коровьим молоком, а не сосками из промозглого хлеба и всякой дряни".
Как следовало из отчета управы, предлагались самые разнообразные варианты исполнения благого начинания, например открытие собственного приюта, где подкидышей выкармливали бы коровьим молоком. Однако против этого мероприятия выступили некоторые местные депутаты — гласные земства, утверждавшие, что ребенок, выращенный не материнским, а животным молоком, начинал впоследствии проявлять животные инстинкты.
Такое утверждение даже из уст солидного человека сочли чушью. Но принялись рассматривать и другой вариант — оставить детей в семьях кормилиц как в приемных семьях до подросткового возраста. Но и этот путь, как оказалось, санкт-петербургским уездным земством уже рассматривался в 1866 году. Тогда был отправлен запрос в вышестоящие инстанции, и ответ, при всей его логичности с точки зрения властей, в немалой степени удивил тогдашнее уездное земское собрание. Воспитание младенцев в приемных семьях запретили потому, что в финских волостях мало православных церквей. А потому дети могут попасть под влияние протестантизма и отпасть от православия. А потому подкидыши продолжали умирать.
"Вбегают в школу дети с криком"
Еще одной проблемой, с которой столкнулись земские деятели, оказалось обучение крестьянских детей. Полное единство в этом вопросе, как и в любом другом, у земств отсутствовало. Одни земские деятели считали подъем культурного уровня крестьян совершенно необходимой задачей. Другие же земские собрания придерживались того мнения, что учить крестьян еще рано, да, в общем-то, и бесполезно. Не в коня, мол, корм. Опросы, проведенные отдельными земствами, показали, что, несмотря на все усилия духовенства, дети, хотя и молились, слыхом не слыхивали ни про Христа, ни про Богоматерь.
Кроме того, во множестве уездов крестьяне-гласные крайне неохотно соглашались тратить деньги на школы. Вот закупка племенного скота — совсем другое дело. Там отдачу от затрат, телят и жеребят, можно было подсчитать сразу. Некоторые земства по бедности уезда и землевладельцев не находили средств на школы или просто не желали тратиться. Так, в Одесском уезде из многих тысяч детей посещало земскую школу только пятьсот. Поэтому очень часто земские школы располагались в том же доме, где и полиция. Как правило, через стенку от арестантской комнаты.
Там же, где деньги находили, возникали неожиданные для земских деятелей, прежде не особо вникавших в детали быта крестьян, проблемы. Детям просто не в чем было ходить в школу. В деревне Волковой Санкт-Петербургского уезда учитель Абрамов собрал и направил земскому собранию свои наблюдения за посещаемостью учеников и главной проблемой, мешающей детям учится,— нищетой родителей.
"Школу,— писал учитель,— дети посещают безусловно все обутые, и вот, разорвись у ребенка сапог или башмак, а тем более износись они, и ребенок не будет ходить в школу до тех пор, пока на ногах его не будет крепкая обувь... Стоит только раз зимою посетить школу и посмотреть на одежду детей, чтобы изумиться привычке детей переносить наши северные морозы. На многих детях не только не увидите меховой одежды, но даже и ватной. Многие прикрываются зимою только одними шерстяными платками, накинутыми на голову, и за отсутствием последних гуляют по улицам прикрытые кофтами и тальмами из летних материй. Как часто в морозные дни вбегают в школу дети с криком, с плачем, с застуженными руками и ногами, а, может быть, и с затаенным проклятьем школе, и долго долго оглашается школа всхлипываньями детей, пока не прекратится боль в руках и в ногах, отходящих от холоду".
В тех же уездах, где население не испытывало подобных трудностей, а крепкое земство могло выделить приличные средства на обучение детей, возникали трудности другого рода.
"На попечении красноуфимского земства,— писал Д. Л. Мордовцев,— находится 29 народных школ вместе с двумя городскими училищами — число, совершенно равное числу школ, находящихся в подстоличном петербургском уезде. Зато учащихся в захолустном красноуфимском населении больше, чем в подстоличном, и, что особенно замечательно — в то время когда петербургское земство ассигнует на народное образование своего уезда только 7 500 р., нечесаные красноуфимцы для своих неумытых ребятишек ассигнуют 25 000 р., т. е. петербуржцы дают на керосин и на газ для освещения голов своего крестьянского молодого поколения только по 5 р. в год, а красноуфимцы на лучину для освещения курных головенок своих ребятишек светом образования отваливают по 16 руб. в год на каждого постреленка. Мало того, за неимением в Красноуфимске книжной лавки земство озаботилось завести свой склад книг — учреждение, как выражается земство, помимо пользы школьному делу, полезное еще и в том отношении, что оно дает возможность во всякое время покупать книгу и постороннему лицу. Но есть и больные места в жизни провинциальных земств... Провинциальному земству нередко приходится искать учителей для молодого крестьянского населения. Да и кому охота забираться в глушь, и в особенности в далекую глушь? И вот в провинциальных земствах нередко встречаются такие примеры, которые красноуфимское земство называет "тормозами" своего дела. В июле 1872 года в бисертское училище определяется преподаватель из воспитанников ярославской военной прогимназии, г. Рыбников, получивший диплом на звание учителя из пермской гимназии, а в ноябре того же года, ровно через четыре месяца, исчезает неизвестно куда, предварительно "утратив дела и учебников на 10 р. 52 к."".
"Врачи не посещают больных"
И все же самой проблемной областью заботы земств оказалась медицина. Здесь картина мало отличалась от того, что происходило в школах. Шли споры, лечить или не лечить крестьян и сколько выделять на это средств. В некоторых земских собраниях гласные приходили в ужас от того, что в земской больнице больных крестьян кормили белым хлебом и давали им пить молоко. Но при подсчете обнаруживалось, что каждый больной съедал около четверти фунта — чуть больше 100 граммов хлеба. А молока истрачено меньше стакана в день на больного.
В целом же земская медицина во многих случаях оказалась прекрасной кормушкой для тех, кто взялся ею руководить. В Золотоношском уезде Полтавской губернии при рассмотрении отчета уездной земской управы один из гласных, Белуха-Кохановский, рассказал присутствующим на уездном земском съезде об истинном положении вещей в земской медицине:
"Я со всех сторон слышу о неудовлетворительном состоянии этой важной части, врачи не посещают больных поселян, фельдшера ничего не делают, и за ними никакого контроля нет. Желая проверить, насколько возможно, эти слухи, я прибыл в свое имение, в село Вознесенское, и по праву члена губернского по крестьянским делам присутствия потребовал от волостного старшины сведений об этом. Старшина мне донес, что с 1-го января по 1-е июня Вознесенская волость не была посещаема врачем, а оспа не привита более чем 400 младенцам. Между тем из отчетов управы и доклада ревизионной комиссии видно, что медицинская часть идет успешно. Поэтому я вправе полагать, что цифра, показанная в отчете управы о больных, только существует на бумаге, а не в действительности. Я полагаю, что устройство медицинской части в нашем уезде требует безотлагательных коренных преобразований".
В Весьегонском уезде Тверской губернии в те же годы случилась еще более неприятная история, о которой гласный уездного земства Л. А. Кисловский докладывал коллегам:
"Вследствие неправильного и несвоевременного отпуска лекарств из управы должен был оставить службу врач Попов. Лекарства присылались ему распечатанными, без каталогов; одних лекарств, которых вовсе не требовалось, присылались фунты, а лекарств необходимых либо совсем не высылалось, либо дозы да граны".
Варианты тех же злоупотреблений наблюдались повсеместно. А вместе с острой нехваткой врачей непорядки в медицинских делах приводили к тому, что крестьяне лечили свои болезни у знахарок и колдунов. А то и вовсе занимались умопомрачительным самолечением. В земствах возникали самые разнообразные проекты решения затруднений в здравоохранении. К примеру, предлагалось создавать мини-аптеки в церквах, чтобы священники в местах, где не было ни врачей, ни фельдшеров, выдавали крестьянам лекарства.
Однако, как показал опыт, вместо несбыточных проектов от местного самоуправления требовалась упорная ежедневная работа. Учить школьников, воспитывать из них рачительных и культурных хозяев, отправлять наиболее способных на учебу, а потом использовать их знания в интересах уезда. И лишь через полвека после начала деятельности земских учреждений, в 1913 году, на медицинском съезде русские врачи констатировали, что отечественная земская медицина стала одной из лучших в Европе.