"Это о том, как пережить ад"

Наталья Шергина беседует с балетмейстером Борисом Эйфманом

27 января 1944 года была окончательно снята блокада Ленинграда. К 70-летию великой даты приурочена премьера спектакля "Реквием" Академического театра балета Бориса Эйфмана. Как "станцевать" про блокаду, объяснил сам хореограф

Фото: Евгений Матвеев

— Ваш "Реквием" почему-то был анонсирован как социально-культурный проект. Это был госзаказ на патриотизм?

— Моему театру 36 лет, и за всю свою историю мы никогда не выполняли никаких госзаказов. Ни социалистических, ни капиталистических — никаких. Мы занимаемся тем, что нужно для души, для творческого самовыражения, для зрителя. Одноактный балет на "Реквием" Моцарта я поставил более 20 лет назад, в 1991 году. Его премьера была назначена на 19 августа. Случился путч, спектакль отменили, и мы два дня не знали, в какой стране будем жить и будем ли снова творить. А 21 августа премьера все же состоялась. И это было событие невероятной силы: люди, пережившие переворот, исполненные ощущения братства, с особым чувством восприняли это произведение. Никогда не забуду тот переполненный огромный зал... Потом спектакль почти на 20 лет ушел из нашего репертуара.

— Так хореография становится политикой. Но блокада — настолько трагическая тема, что даже эмоции периода путча в рассказе о ней неуместны...

— Воссоздавать "Реквием" я начал давно. Была тоска по музыке Моцарта, по бессюжетному, но содержательному балету. Моя творческая и духовная потребность. Хотелось сделать людям подарок — мы довольно часто приглашаем на свои спектакли пожилых горожан. Потом появилась идея посвятить обновленный "Реквием" конкретной дате — 70-летию полного снятия блокады. В первом отделении, поставленном по мотивам ахматовского "Реквиема", звучит Камерная симфония "Памяти жертв фашизма и войны" Шостаковича. Получился удивительный симбиоз музыкального искусства, хореографии и поэзии (хотя стихи в спектакле не звучат). Второе отделение — "Реквием" Моцарта, о том, как трагические страницы истории нашей страны сливаются со всемирной историей. Это праздник высокого искусства и он не может быть устроен по социальному или политическому заказу, на потребу дня.

Если бы не было этой крупной даты, мы все равно сделали бы людям такой подарок, потому что меня очень беспокоит продолжающееся отчуждение целых слоев населения от высокого искусства. В первую очередь это касается пожилых людей, интеллигенции, которые в силу своего возраста и материального положения не могут посещать театры. Во вторую очередь — молодежи, у которой зачастую нет ни денег, ни навыков общения с искусством. Ради них мы и даем благотворительные спектакли.

— В какой момент к акции подключился Владимир Спиваков?

— Владимир Спиваков откликнулся, когда узнал о том, что премьера "Реквиема" состоится 27 января. У него есть личный мотив: его мама была блокадницей. Он приезжает со своим оркестром, с хором, с солистами. Это дорогой проект. Я благодарен Владимиру Теодоровичу, который нашел средства для участия московских музыкантов и певцов в нашей общей премьере. Для нас это приятно вдвойне, потому что у нас нет оркестра. Возможность показать спектакль с "живой" музыкой (тем более с таким знаменитым дирижером) — большое событие для нашего театра.

— Как вы соединили в одном спектакле двух таких разных композиторов и такую разную музыку?

— В композициях Шостаковича есть моменты, очень органично перекликающиеся с музыкой Моцарта. Я это подчеркиваю, хотя первое и второе действие — по сути, совершенно разные спектакли. По драматургии, по хореографии.

— Безусловно, ваш "Реквием" будет понятен зрителям старших поколений. Но что он скажет молодому поколению, у которого нет "блокадной памяти"?

— Но ведь не зря же говорят о генетической памяти, о чувствах, живущих в уголках подсознания человека. В них отражены наши общие потрясения, отголоски которых передаются из поколения в поколение. И эта память призвана сближать поколения — отца и сына, деда и внука. Что нас может сегодня объединить, сделать нацией? Не только семья, обязательства перед детьми или родителями, но и эмоциональная историческая память. Я уверен в том, что для ленинградцев память о блокаде — не просто история. Наш зритель, особенно молодой, насыщен информацией. Он знает, что блокадники голодали, что погибли сотни тысяч человек. Бывал на Пискаревке. Но у нас на спектакле он прочувствует всем сердцем то, что почерпнуть в "Википедии" невозможно. Поймет, как человек способен пережить ад и победить самого себя. Познание силы духа человеческого — вот, что будит генетическая память.

Как художника меня больше волнует именно эта тема: сила духа, преодоление искушения злом. Мне очень интересны люди, сумевшие превозмочь себя,— Орфеи, анти-Фаусты...

— Вам понравилась идея устроить на Итальянской улице реконструкцию "с участием горожан"? С воем сирен, стуком метронома, с полевыми кухнями, с установкой противотанковых "ежей"?

— Конечно, я не знаком со сценарием, не слышал о "ежах" в центре города, и наверняка те, кто все это придумал, хотели воссоздать блокадную атмосферу... Я вообще не люблю исторических реконструкций. Наша сегодняшняя беда в том, что мы стараемся во что-то рядиться. Вырядились в блокадников — вроде бы показали страдания своих предков. Маскарады на тему человеческой трагедии — это фарс.

— Есть ли своя, блокадная, история у вашей семьи? Какие у вас воспоминания о войне?

— Я родился на Алтае и первые лет пять или шесть вообще жил под землей — отца послали туда строить танковый завод. Вырос в землянке, при температуре минус пятьдесят на улице. Потом отец строил тракторный завод в Кишиневе, а я вскоре приехал учиться в Ленинград. Вот тут и окунулся в живую историю, в среду людей, для которых блокада была личной драмой и мукой, преодолением.

— Помните времена, когда ко всем ленинградцам, куда бы они ни приехали, везде в СССР относились как к особенным людям? Плоды государственной пропаганды?

— Не в пропаганде дело. Дело в способности к сопереживанию. Мы умели сострадать ближним. Сегодня это чувство сопереживания выхолощено. Пропагандируй не пропагандируй — оно не появится. Новые поколения уже воспринимают Великую Отечественную войну примерно так, как мы в свое время воспринимали войну России со Швецией, как исторический факт, лежащий вне мира эмоций. Когда современные молодые люди смотрят фильм Бондарчука "Сталинград", то видят лишь удачный блокбастер и сравнивают, какая картина круче: наша или американский фильм "Спасти рядового Райана". Они не ощущают, что "Сталинград" — история их родителей, их страны. Потому что они живут, к сожалению, в другой стране.

Беседовала Наталья Шергина

Балет на виду

Визитная карточка

Борис Эйфман родился в 1946 году в городе Рубцовске Алтайского края. Окончил балетмейстерское отделение Ленинградской консерватории. В 1977 году организовал "Ленинградский Новый балет" (ныне — Санкт-Петербургский государственный академический театр балета Бориса Эйфмана) — единственный в СССР авторский театр современной хореографии. В его творческом списке — более 40 постановок. В 2013 году открылась Академия танца Бориса Эйфмана. Он является лауреатом премий "Золотой софит" и "Золотая маска", Государственной премии РФ, кавалером ордена Искусств и литературы Франции, обладателем звания "Народный артист России", ордена "За заслуги перед Отечеством" (IV, III и II степеней) и многих других наград и титулов. Среди последних работ хореографа, получивших мировое признание,— "Реквием", "Чайковский", "Я — Дон Кихот", "Карамазовы", "Красная Жизель", "Мой Иерусалим", "Русский Гамлет", "Дон Жуан, или Страсти по Мольеру", "КТО есть КТО", "Мусагет", "Анна Каренина", "Чайка", "Онегин", "Роден".

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...