Последняя книга популярного немецкого писателя Кристиана Крахта (в России выходили его "Faserland", "1979" и еще пара вещей) "Империя" — на первый взгляд вполне классический исторический роман. Его герой — Август Энгельхардт. Этот немецкий мечтатель, приверженец нудизма и вегетарианства, разработал на заре XX века собственную теорию обновления человека — через "кокофагию", питание кокосовыми орехами, плодами произрастающими ближе всего к солнцу и способными передать алчущему чистую, божественную энергию. Накопив денег, Энгельхардт отправляется в немецкую Новую Гвинею, покупает небольшую кокосовую плантацию, основывает там Солнечный орден, зазывает и почти сразу выставляет последователей, впадает в долги, заболевает проказой, сходит с ума.
Крахт делает из Энгельхардта идеального персонажа колониального повествования — человека, несущего с собой Европу и постоянно бегущего от нее, мечтающего о растворении в природе и манифестирующего власть носителя цивилизации, грандиозного шизофреника, величественное ничтожество. Одновременно он мимоходом сталкивает своего героя (и некоторых из его компаньонов) с чередой знаковых фигур эпохи: от Фрейда и Эйнштейна до Кафки и Томаса Манна, плетет отчетливо пародийную сеть "Большой истории", чья призрачность усугубляется встречами с выдуманными персонажами романов и даже комиксов (главным образом, "Корто Мальтезе" Хьюго Пратта). Исторический роман оборачивается постмодернистским коллажем. Хотя сам этот жанр тут как-то блекнет, трескается как старая карта.
Что больше всего интригует в романе Крахта — это его, скажем так, радикальная неоригинальность. Прекраснодушная Утопия и порочная Империя, модернизм и тоталитаризм, культура и бегство от нее как бесконечные зеркала друг друга — за последнее столетие эта колода разыгрывалась бесчисленное количество раз. Крахт, впрочем, и не делает вид, что первым берет ее в руки. Наоборот — ему явно нравится играть затертыми до неразличимости и одновременно будто бы краплеными картами. Зачем? Чтобы по-набоковски обыграть читателя? (Русский писатель, еще один беглец между империями,— в романе постоянный объект отсылок.) Нет, это не нужно, партия разыграна уже много раз, и очередная победа не доставит никому удовольствия. Чтобы в маньеристском мелькании отражений найти место для настоящей трагедии? Но единственная действительно драматическая судьба в романе — у персонажа, выписанного из комиксов. Скорее речь идет о некоем месмерическом сеансе — вызове призрака Империи. Реальный Энгельхардт умирает в 1919 году, у Крахта он переживает Вторую мировую и оказывается в роли подобного назидательного привидения. Так и сама книга "Империя" со всеми ее бесцельными аллюзиями и пыльными откровениями — это что-то вроде призрака большого романа (колониального, постколониального — уже не различить). Он неприятен, довольно бесполезен. Но что поделать — призраки и должны быть такими. И все же он способен вызывать тревогу.
М.: Ad Marginem, 2013