В галерее "Кино" при Киноцентре открылась выставка мэтра современного московского искусства Франсиско Инфантэ Inside. Почти что ретроспектива, поскольку на ней демонстрируются лишь работы эпохи "артефактов", начавшейся в 1975 году, выставка интересна несколькими моментами: она показывает не только готовые произведения, но и "кухню" (фотосъемку рабочих моментов), в которой они создавались, афиширует взнос не всегда упоминаемого соавтора Ноны Горюновой (жены и коллеги художника) и демонстрирует на мониторах виртуальную галерею произведений Инфантэ, созданную в системе Internet российско-британской фирмой Comstar Telecommunications, генеральным спонсором выставки.
Где-то в конце 70-х годов, будучи еще студентом-искусствоведом, я зашел в известный выставочный зал на Малой Грузинской. Юношески-снобистски подготовленный к тому, что ничего особенно оригинального не увижу в подвальном помещении, кроме "подвальных" же художников (и уже заранее готовясь дать им "фору"), обнаружил до странности мастеровитые работы. Висела живопись — некие светящиеся спирали, но какая-то нерукотворная, слишком рафинированно-чертежная и по-западному "холодная". Фотографии вроде бы натурные, но с какими-то странными мизансценами: геометрические зеркальные фигуры подобно скальпелю врезались в естественный ландшафт, "сбивали" восприятие. Однако ничего из него не изымали, а напротив, нечто в него добавляли. Ловкий коллаж, подумалось вначале. Видимо, это было высказано вслух, так как подошедшая смотрительница с укором указала на снимках еле заметные веревочные крепления-растяжки, с помощью которых в чащах и кущах парили все эти треугольники, круги и спирали... Трудоемко и сделано, что называется, чисто вымытыми руками. Словом, не наш художник. На выходе плакат — "Франсиско Инфантэ". Понятное дело — приезжий иностранец, наверное, испанец или латин. И с верой в свою "прозорливость" вышел на Грузинскую. Позднее с улыбкой вспоминал свой первый визит на ту выставку, и когда листал каталоги Инфантэ, и когда приходил к нему в квартиру-мастерскую. Однако решить, "наш или не наш" художник Франсиско Инфантэ, до сих пор не берусь. Да сейчас это уже и не существенно.
Инфантэ — по своему счастливый художник. Поле деятельности (метафора, имеющая реальную отсылку: Инфантэ — редкий у нас "полевой" художник, работающий всегда на натуре), которое он за собой закрепил, не поддается определениям "актуальное--неактуальное" искусство. Ветеран отечественного кинетизма (коллега Нуйсберга и Колейчука), он в середине 70-х годов словно бы выпал из местного актуального творчества. Что по библиографии "другого искусства" совсем не так: известный критик Борис Гройс отметил его как одну из принципиальных фигур "московского романтического концептуализма". Определение, к слову, странное, но верное.
В конце 70-х и в начале 80-х Инфантэ можно было бы упрекнуть в индифферентности к политической проблематике (соц-арт и всевозможные молодежные фронды). Сейчас же это — на нашем-то всеядном фоне — вообще нелепо. С изобретением персональной концепции "артефакта" — искусственного объекта, вживленного в природу и одновременно полемизирующего с ней, — он как бы задраил за собой люк, впуская интересующихся в свой герметически защищенный отсек "по договоренности". При этом Инфантэ отнюдь не гуру (как Шварцман), не наставник и не директор новой гимназии искусств (как Белютин). Он принципиальный одиночка. На Западе он воспринимается как современный цивилизованный русский (что показало его присутствие, например, в коллекциях Ленц-Шенберг, Бер-Гера и др.), наследник Малевича, Габо и Певзнера, у нас — как... да мы уже говорили на собственном примере, как. Лично для себя я представляю Инфантэ как ведущего художника странного южнорусского государства, описанного в известном романе Василия Аксенова, где новая Россия — хай-вей, жилища — хай-тек, природное окружение — непроходимый гуманизм. Художника по-западному высоко технологичного, рафинированного и по-западному же гринписно-либерального (ибо он подобно своим британским коллегам — Нэшу и Голдсуорси — не отягощает природу отходами, всегда устраняя следы своего артистического вмешательства).
В творчестве Инфантэ нет времени. В его концепции "артефакта", подобной некоей конфессии, время исчисляется ритмически, витками. Некогда начав с "Супрематизма на снегу" (в честь Малевича), он продолжает это близким hard edge — жесткой абстракцией 60-х, и вновь в последних "зимних" работах 1996-го (вырезанных из снега, как из пенопласта) настаивает на своей причастности к местной традиции. Не случайно, наверное, нечетное количество работ — 49. Видимо, продолжение следует. Такое же стабильное.
МИХАИЛ Ъ-БОДЕ