Как российские школы помогут властям в борьбе с экстремизмом и терроризмом? Кто из учеников может попасть в группу риска? Как изменится методика преподавания после принятия нового образовательного стандарта? На эти и другие вопросы в рамках программы "Действующие лица" ведущему Андрею Норкину ответил директор департамента государственной политики в сфере воспитания детей и молодежи Минобрнауки Александр Страдзе.
Фото: twitter.com/AStradze
–– Александр Эдуардович, я посмотрел формулировку, если я правильно, конечно, нашел, сказано про "воспитание неприятия терроризма и экстремизма". Я хочу понять, что это такое и как эти качества можно воспитывать.
–– Вы совершенно правильно нашли. Я, единственное, сразу хотел оговориться, что, наверное, все-таки не новость, что в системе образования мы на сегодняшний день просто занимаемся воспитанием неприятия экстремизма и терроризма лишь внесением изменений в постановление правительства Российской Федерации в виде проекта, который мы внесли.
–– Я думаю, после долгих новогодних праздников даже вот это внесение изменений сразу было встречено как новость, и все уцепились за это.
–– Видимо, да, это было как новость.
–– Просто тема больная, на самом деле.
–– Да. Вы прекрасно понимаете, что всегда система образования в своей сути воспитывала и различные антиэкстремистские настроения обучающихся и всегда была основой для того, чтобы человек развивался гармонично и толерантно. Но, тем не менее, вы совершенно правильно подметили, что в сегодняшней транскрипции это звучит именно как воспитательные меры, направленные на неприятие обучающимися образовательных организаций экстремистской и террористской деятельности. Здесь я хочу просто сказать, что на сегодняшний день федеральные государственные образовательные стандарты, которые приняты, постепенно вводятся на всех уровнях общего образования. Они в той или иной степени, естественно, содержат этот контекст, содержат эти принципы.
–– В чем эти принципы?
–– Во-первых, эти принципы побуждают социальную активность ребенка. Они побуждают уважать закон и правопорядок. Они побуждают, соответственно, быть толерантным. Они побуждают соизмерять свои поступки с некими нравственными ценностями. Они побуждают осознавать свои обязанности перед обществом.
Может быть, это пока высокопарные слова, но, тем не менее, мы должны понимать, что эти принципы будут весьма по-разному звучать из уст разных педагогов. Прежде всего, мы должны понимать, что педагог, который сегодня обучает ребенка, должен четко осознавать свою роль и понимать, каким образом в рамках этого самого федерального государственного образовательного стандарта — таким казенным языком говоря — можно проводить ту или иную образовательную политику для того, чтобы ребенок впитывал в себя те ценности и важные качества, которые, собственно, несет образовательный стандарт.
–– Педагогов ждут какие-то изменения? Их будут на курсы повышения квалификации как-то в этой связи направлять?
–– Курсы повышения квалификации для каждого педагога –– это вообще обязательный процесс.
–– Я имею в виду именно в этом направлении.
–– В этом направлении, без сомнения, у каждого педагога должна быть своя потребность повысить свою квалификацию для того, чтобы быть качественным педагогом и нести необходимое в образовательное пространство и среду, в которой ребенок воспринимает те самые посылы, которые мы сегодня считаем очень важными с точки зрения воспитания социально ответственной и очень заинтересованной в развитии различных качеств личности.
Мы должны понимать, что у человека, формирующего эту потребность, у педагога должны быть современные, правильные и, на мой взгляд, очень устойчивые знания самой педагогики как науки и лидерские качества. Ведь ребенок должен пойти за этим педагогом, он должен внять эту информацию, которая из уст педагога исходит. Мало того, любая информация педагога, которая идет из его уст, должна побуждать ребенка к действию. На сегодняшний день мы можем точно совершенно сказать, что вообще любые настроения некой экстремистской направленности –– это следствие замещения вакуума. То есть на сегодняшний день система образования должна предложить формы, должна предложить организационные методики и различные другие вещи.
–– Александр Эдуардович, если ребенок, будем о школьниках говорить в первую очередь, никак не хочет воспитывать в себе неприятие терроризма и экстремизма, это что, означает, что он в некой группе риска находится? Он потенциальный экстремист или террорист? Это как-то будет определяться или нет, на этой стадии?
–– Во-первых, я не думаю, что вы считаете и думаете, что сам курс, о котором вы говорите, воспитывающий восприятие детей против экстремизма и терроризма, будет состоять именно из этих слов. Это не значит, что ребенку будут просто вдалбливать, извините за выражение, понятия, которые должны искорениться из его слов и поступков.
Что такое вообще система образования в соответствии с новым федеральным законом? Под образованием понимается целенаправленный процесс воспитания и обучения. То есть это двуединый процесс, который мы не можем отделить друг от друга. Когда мы говорим, что созданы федеральные государственные стандарты, то мы понимаем, что эти федеральные государственные образовательные стандарты, любая предметная часть этого стандарта, любая деятельность, которая в этом плане преподается, должна в любом случае нести воспитательную компоненту.
–– Александр Эдуардович, государственная политика, если можно как-то тезисно, в чем заключается в сфере воспитания детей и молодежи?
–– Мы с вами как раз об этом и говорили, что государственная политика заключается в организации образовательного процесса. Прежде всего, если мы говорим применительно к системе образования, организации образовательного процесса как в форме учебной, так и в форме неучебной деятельности для того, чтобы ребенок был занят любимым делом, реализовал свою потребность в той или иной деятельности, которая, в любом случае, будет направлена на его духовное, нравственное развитие как личности.
Спорить никто не будет, что ребенок никогда не может родиться потенциальным бездельником или, того хуже, маргинальной личностью, убийцей, не дай бог. Это все происходит в процессе его взросления, в процессе его социализации. От того, каким образом общество создаст условия для того, чтобы деятельность ребенка была плодотворной, важной, прежде всего, для него, от того, как он сможет себя реализовать и от того, кто сможет его в этом плане окружить, какими условиями, какие институты будут способствовать его социализации, и зависит государственная политика.
Главным социальным институтом воспитания ребенка является институт семьи. Здесь формируются основные ценности ребенка. Когда он приходит в образовательную организацию, даже в дошкольную, в детский садик, затем школу и так дальше, он несет в себе тот потенциал, который заложен у него некими семейными ценностями. Как этот потенциал будет развит или, наоборот, не развит, во многом зависит от педагога, который и работает в этих образовательных организациях.
–– То есть воспитывать все-таки изначально должна семья?
–– Однозначно. К сожалению, я вынужден это констатировать, что не все дети сегодня могут в семьях воспитываться. Это большая проблема любого современного общества.
–– Почему?
–– Потому что они просто не обладают семьями. Я говорю о тех детях, которые, к сожалению, лишены возможности воспитываться в семье.
–– Есть и полные семьи, где есть и папа, и мама, но они вынуждены работать.
–– Это тоже большая проблема.
–– Так как же тогда быть?
–– Здесь нельзя быть со всей страной. Здесь нужно индивидуально к каждой истории подходить.
–– Я и не хочу здесь простого решения.
–– Здесь и не может быть простого решения. Но я еще раз говорю, что если мы не сможем создать качественные образовательные институты, и дошкольные, то проблема только усугубится.
–– "Мы" –– это кто?
–– "Мы" –– это государство. Мы же сейчас с вами говорим о государственной политике.
–– Я себя просто позиционирую сейчас как представителя семьи, понимаете, поэтому я и спрашиваю, "мы" –– это кто. Ну, допустим. Самая распространенная точка зрения тех, кто сразу начал критиковать эту меру, что не надо ничего, это все профанация, все эти рекомендации и так далее, и так далее. По словам многих, тут вообще нечего здесь изучать, потому что всем очевидно, что дети предоставлены сами себе, причем, не только после уроков, когда они болтаются на улице, потому что им просто некуда пойти, но и чаще в школах. Вот пока школу оставим чуть в стороне. А как создавать эти условия, чтобы ребенок был лишен этой возможности самостоятельно передвигаться после уроков, где хочет, сколько хочет?
–– Давайте начнем с того, что это совершенно не очевидно, что ребенок предоставлен после школы сам себе. На сегодняшний день существует достаточно много различных форм занятия ребенка во внеурочное время.
–– Что значит "достаточно много"? Это размытая формулировка.
–– Я не могу сказать в цифрах конкретных, сколько таких форм существует. Я немножко поясню, я уточню, конечно, что я имею в виду. На сегодняшний день мы разрабатываем и активно внедряем систему дополнительного образования детей. Она существовала. Этой системе в этом году исполнилось, кстати, 95 лет. Это система, которая призвана дополнить основное образование так называемым дополнительным, можно сказать, стержневым образованием, для каждого ребенка необходимым. Это может быть как в процессе обучения, так и после этого обучения. Я имею в виду в процессе обучения как в данной образовательной организации, будь это детский садик, школа или даже какое-то послешкольное заведение, так и во внешкольном пространстве, в учреждении дополнительного образования, в других различных организациях, которые могут реализовать программы так называемого дополнительного образования. Вот на современном этапе задача государства и регионов эту программу дополнительного образования создать, вдохнуть в нее новый смысл.
–– "Дополнительное образование" –– это что, Александр Эдуардович?
–– Дополнительное образование –– это, можно сказать, стержневое образование. Оно не очень правильно названо дополнительным, потому что по смыслу русского языка оно должно дополнить какое-то некое другое образование.
–– Вот я поэтому и спрашиваю, потому что, глядя на нынешнюю программу, я вообще не понимаю, как дети что-либо ухитряются усваивать в школе. Поэтому мне не очень понятно, зачем нам нужно какое-то дополнительное образование, пусть даже стержневое. Я бы понял для себя, если бы как раз здесь возникало некое дополнительное воспитание, а не образование ребенка в таких учреждениях, о которых вы говорите.
–– Я бы тоже тогда с вами поспорил, я не понимаю, что такое термин "дополнительное воспитание".
–– Ну уберите слово "дополнительное".
–– Я согласен, я оговорился, что это, наверное, не очень удачно подобранное прилагательное. Я хочу сказать, что это образование, не которое дополняет какое-то образование там иное, общее. Но это и не факультатив, например. Это то образование, которое выражает потребность ребенка в получении тех или иных компетенций или реализации тех или иных его потребностей. То есть если ребенок хочет петь, то он будет петь, независимо от того, организовать ему это в форме какого-то факультатива или еще чего-то, он просто будет петь постоянно или заниматься спортом и так далее. Вот, собственно, это образование должно быть единым.
–– Здесь у вас, мне кажется, некорректное немножечко обобщение. Петь, можно по-разному: вот ребенок пошел шляться, извините, по улицам, ходит он и поет. А спортом заниматься, понимаете, он же не может просто так. Если он любит играть в футбол, как минимум ему нужна ровная площадка, где он может мячик гонять. Скажите, пожалуйста, а есть понимание у вас, у коллег, а чего, собственно, дети хотят, им что необходимо? Сколько детей, грубо говоря, хотят петь, а сколько заниматься спортом, а сколько, не знаю, моделированием, если такие еще есть дети?
–– Вы же как родитель понимаете, что каждый ребенок индивидуален, у каждого ребенка есть потребность выразить свои, так сказать, скрытые способности.
–– Естественно. Но когда я был маленьким, я мог прийти во Дворец культуры или в Дом пионеров и любую компетенцию мог реализовать, потому что был кружок такой, кружок такой и кружок третий. Причем, все они были бесплатны.
–– Знаете, сейчас вы можете прийти в московский Дворец пионеров, бывший, и тоже реализовать свою потребность в том или ином направлении или любой ваш талант. Ну, не вы конкретно, конечно, а ребенок. Сейчас существует достаточно разветвленная сеть различных учреждений дополнительного образования, учреждений, которые могут предоставить услуги дополнительного образования. Сейчас как раз наша задача и государственная политика заключается в том, чтобы предоставить ребенку минимальный набор услуг, которые он может получить на бесплатной основе, то есть бесплатно, за счет средств государственного или муниципального бюджета.
–– А нельзя минимальный набор как-то расширить все-таки? Дети –– наше будущее.
–– Можно и нужно. Вот сейчас как раз департамент, которым я руковожу, занимается созданием и реализацией этой политики.
–– А что вы делаете?
–– Я начал уже говорить о создании, о модернизации системы дополнительного образования детей. И часть этой системы, основная часть этого вопроса будут заключаться в реализации указа президента Российской Федерации от 7 ноября 2012 года, где предписаны две вещи: во-первых, нам необходимо создать такие условия, чтобы охват детей увеличился до 70-75% в перспективном будущем. Во-вторых, 50% из этих детей должны получать услуги дополнительного образования на бесплатной основе, замещать эти услуги средствами федерального бюджета.
–– А остальным что делать? Искать деньги?
–– Я еще раз подчеркну, бюджет бывает совершенно разный. Есть средства и муниципального бюджета, и федерального. Но мы с вами прекрасно понимаем, что если вы записываетесь, например, в танцевальный кружок, то вряд ли мы сможем, позволить себе на бесплатной основе костюмы для танцев.
–– Это я понимаю.
–– То есть все равно есть какая-то тема, в которую нужно вложиться.
–– Скажите, пожалуйста, а какие направления будут доступны? Потому что даже в нашем разговоре возникли пение, хореография. Но, допустим, вы ничего не говорите о военно-патриотическом воспитании. А мне кажется, эта история как раз к неприятию терроризма и экстремизма имеет самое прямое отношение.
–– Хочу начать с того, что на сегодняшний день существует перечень направленностей дополнительного образования, который утвержден. Этот перечень подразумевает шесть основных направленностей, в числе которых эколого-биологическое, физкультурно-спортивное, научно-техническое, музыкальное, в том числе и военно-патриотическое воспитание, скажем так, гражданско-патриотическое воспитание. Я, честно говоря, не очень бы активно применял приставку "военно-" к слову "патриотическое".
–– Почему?
–– Потому что не обязательно патриотическое воспитание должно быть военным. Патриотом можно стать, не обязательно основываясь на военных традициях.
–– С этим я согласен. Но тут есть определенные наработки, потому что я, например, до сих пор, так и не понимаю, почему в свое время произошел отказ от практики НВП в школах.
–– Она заменилась практикой основ безопасности жизни в какой-то степени.
–– Но это разные вещи. Понимаете, это мое представление о воспитании. Я не вижу ничего плохого в том, чтобы мальчики и, может быть, даже девочке в школе на этих уроках учились разбирать автомат Калашникова, не потому что я милитарист или страшный консерватор, ортодокс, но почему нет? Потому что на этих примерах, как мне кажется, как раз легче воспитывать людей, которые потом будут считать себя патриотами своей родины.
–– Я с вами совершенно согласен, потому что должны быть конкретные примеры для людей, которые хотят стать патриотами. Сейчас могу сказать, что разбирать автомат на уроках, даже если они называются уроками основ безопасности жизни, ничего не мешает ребенку, если он сможет это сделать.
–– Александр Эдуардович, основы безопасности жизни и автомат Калашникова, по-моему, это нонсенс. Начальная военная подготовка и автомат Калашникова –– это логично.
–– Это вопрос названия предмета.
–– Хорошо. А вот скажите мне тогда, то есть эти направления я бы понял, а есть ли какое-то, не знаю, уместно ли тут вот слово "гендерное", может быть, лучше "половое" распределение? Понимаете, у нас сейчас очень часто дети в школах настолько равны, как ни какой либеральной европейской стране не снится, поэтому мальчики вынуждены записываться или на бисероплетение или на что-нибудь типа вышивания гладью…
–– А девочки на бокс?
–– Нет, а девочки тоже там, потому что, на самом деле, есть дикая нехватка кадров, дикая нехватка мужчин в школах. Если в школе есть боевые искусства –– спасибо президенту Путину, потому что когда у нас президентом стал человек, увлекающийся боевыми единоборствами, у нас стали развиваться эти направления спорта, как было при Ельцине с теннисом. Но, на самом деле, мальчикам, а я вам говорю, потому что из четверых моих детей трое –– это парни, нечем заниматься, понимаете?
–– Вы сейчас говорите о том, что им нечем заниматься в рамках школы?
–– Школы и дополнительные учреждения больше предлагают кружки для девочек. Я специально сегодня, когда готовился к программе, посмотрел некоторые выкладки работ психологов, которые озабочены этими проблемами. Они говорят: мальчики, причем, подростки, то есть это уже средняя школа и ближе к старшей, 6-ые и 8-ые классы, называют важнейшими чертами хорошего человека прилежность, усидчивость, аккуратность. Безусловно, это важные качества, но совершенно нет таких качеств, как смелость, самоотверженность. Мальчик обязан обладать этими качествами.
–– Я хочу сказать, что действительно эта проблема существует, что некоторые мальчики не могут записаться в те кружки и секции, в которые им хотелось бы, для того, чтобы воспитывались такие важные качества для ребенка, как смелость, выносливость, ловкость. Безусловно, это, прежде всего, спортивные секции, и кружки, которые отражают патриотическую направленность. Но, тем не менее, для меня эта проблема не то, чтобы новая, но достаточно удивительная –– что вы говорите, что ваши дети, сыновья, не могут найти себе такое занятие, скажем так, по душе для того, чтобы они смогли воспитать свои качества.
–– Немножечко не так, наверное, вы меня немножечко неправильно поняли.
–– Может быть.
–– Проблема в том, что, на мой взгляд, не готовы все-таки сами школы. Понимаете, в школах практически отсутствуют педагоги-мужчины, думаю, что вы с этим согласитесь. Тут как раз мы возвращаемся к тому, с чего начинали, к неполным семьям, тут еще для многих как бы накладывается один минус на другой, а плюса вовсе нет, то есть когда нет отца в семье и нет мужчины-педагога в школе. Понимаете? Мы сталкивались с разными вещами, которые очень долго не могли для себя объяснить, например, старший сын, когда маленький был, слава богу, он уже взрослый человек, ему уже 28 лет, мог приходить из школы поколоченный, с синяком, потому что он боялся дать сдачи, потому что он очень мягкий человек и говорил: "Я боюсь просто ударить человека, причинить ему боль". Были у него такие сложности. Со средним, например, сыном другая история, потому что он более жесткий, и он когда давал в морду, извините за выражение, однокласснику, который оскорблял маму, мы, например, получали ответную реакцию педагога, который сразу же делал замечание нашему ребенку, не разбираясь с первопричиной, что у нас он дерется. Конечно, это крайние какие-то моменты. Мне вспоминается "Бриллиантовая рука": "А где же ему еще гулять?". Помните, там был такой эпизод? Мужиков в школах не осталось, а женщины с этими вопросами не справляются.
–– Это очень серьезная, системная проблема.
–– Серьезная, конечно.
–– То что, как вы говорите, мужиков в школах не осталось –– это действительно существующее гендерное некое несоответствие в педагогическом составе. Но, тем не менее, я все-таки считаю, что в системе так неправильно называемого дополнительного образования все-таки мужчины имеются.
–– Да, в результате у нас так и получилось.
–– Но я считаю, что эта проблема в принципе, конечно, должна решаться достаточно серьезно на уровне вообще подготовки кадров и на уровне переподготовки, повышения квалификации. Как ее решать в глобальном масштабе? Вряд ли мы можем на сегодняшний день сказать человеку, который готовится выбрать свою будущую профессию, что "ты должен стать педагогом, и ничего тебе в этом помешать не может".
–– Безусловно. А я думал, что вообще никто не вправе говорить человеку, что он должен стать педагогом. Мне кажется, что педагог –– это как врачи.
–– Да, педагогика –– это призвание.
–– А что на самом деле с кадрами у нас происходит? Потому что то, что я слышал накануне о том, что там будут изменены сроки подготовки для педагогов, как-то не внушает оптимизма.
–– Вы знаете, все-таки когда мы говорим о некой модернизации системы образования, мы, конечно, прежде всего, говорим и о том, что должна быть масштабная подготовка и переподготовка кадров. Учитель сегодня должен быть другой, он должен отвечать требованиям времени.
–– Каким он должен быть?
–– Он должен знать психологию современного ребенка, ведь она другая и соответствует времени. Он должен быть, может быть, такой же педагог, как всегда, то есть всегда были гениальные педагоги, за которыми, в общем-то, стояли целые школы. И сегодня эти гениальные педагоги есть: и в Москве, и по всей стране, и в мире. И этими гениальными педагогами могут быть как мужчины, так и женщины.
–– Согласен абсолютно, здесь это не имеет значения.
–– Поэтому для того, чтобы этим гениальным педагогом стать, естественно, должно быть призвание какое-то. Для того чтобы у человека появился вкус к профессии, нужно много, наверное, составляющих, но все равно, это история, конечно, должна быть на государственном уровне поддержана, должна быть государственная программа подготовки педагогов.
–– Каким образом поддержана?
–– С помощью государственной программы подготовки педагогов.
–– В чем она должна заключаться? Вы же сами только что сказали: это призвание. Как вы можете подготовить призвание? Это внутреннее ощущение.
–– Подготовить призвание нельзя. А подготовить систему можно. Вот сегодня модернизируется и педагогическое образование, потому что мы сегодня говорим о том, что для того, чтобы человек пришел в школу, в вуз, в дошкольное образовательное учреждение, он должен располагать определенными компетенциями, навыками, знаниями, он должен быть адаптирован к современной жизни, он должен понимать, кто такой современный ребенок и каким он приходит в эту образовательную организацию.
–– Современный ребенок –– очень проблемное существо.
–– Безусловно.
–– Вы прекрасно знаете, какое количество детей с синдромом дефицита внимания, гиперактивности и так далее.
–– Конечно.
–– Кстати говоря, поскольку мы действительно много занимались с женой этими проблемами, очень многие педагоги крайне отрицательно относятся к таким детям и стараются просто свалить на кого-нибудь другого решение этих вопросов.
–– Знаете, я сам очень всегда волнуюсь, задерживаясь на работе, как там мой ребенок себя чувствует, например, в детском саду. И я всегда с большим трепетом отношусь к тому, что он говорит, когда приходит из детского сада, и чему он научился, и что ему сегодня сказали, и как это сделано. Поэтому я считаю, что здесь у каждого нормального родителя, конечно, возникает естественное желание узнать и понять, что ребенку дается в этом образовательном учреждении дошкольном, школьном или даже высшего образования.
Мы прекрасно понимаем, что именно в образовательном учреждении, в образовательной организации, в этом пространстве, ребенок может как получить что-то хорошее, какие-то хорошие навыки, так и не получить, еще, не дай бог, и потерять. Поэтому у любого цивилизованного общества, у любого нормального родителя, живущего в цивилизованном обществе, конечно, естественное желание, чтобы все образовательные организации замещали внимание ребенка.
–– Нет, я не думаю, что нужно, чтобы прямо так замещали, я думаю, что естественное и единственное, наверное, требование, которое у каждого нормального родителя должно быть к педагогам, –– это то, чтобы педагог тоже любил этого ребенка. Не так, как любят родители, а так, как должны относиться к нему взрослые. Потому что мне кажется, что вот с этим дефицит сейчас, Александр Эдуардович. Почему я и спрашиваю: как вы будете готовить людей по призванию. Я же говорю, что это какой-то душевный порыв. Я вот, например, никогда не пойду в педагоги, потому что я поубиваю их там всех, я со своими могу как-то справиться, но я не могу идти работать с чужими детьми. Хотя, с другой стороны, сейчас столкнулся с новой практикой, со студентами, это все-таки первый курс, это уже не дети, но иногда их тоже хочется треснуть чем-нибудь по одному месту. А в школах сейчас ответ один у учителей: "У меня их 30 человек в классе, мне некогда с ним заниматься, он сидит, не слушает". Вот ребенок, допустим, не слушает, он что-то не понял, а в результате у ребенка начинает накручиваться эта проблема, что на него не обращают внимания, ну и прекрасно.
–– В любом случае, как бы мы ни рассуждали, всегда есть какие-то вещи, некие ценности, в том числе и материальные, которые определяют сознание человека, его заинтересованность в работе. Мы сегодня, конечно, не должны обходить стороной заработные платы этих педагогов, которые сегодня работают.
–– Насколько я понимаю, в этом направлении очень серьезные меры предпринимались в последнее время.
–– Движение идет, и поэтому точно так же идет продвижение по организации престижа педагога. Престижа, который сегодня должен быть, в том числе, и в поднятии его материального статуса. Но мы же с вами прекрасно понимаем, что сегодня, когда мы вкладываем определенные деньги в модернизацию региональных систем образования, дошкольного образования, строим новые школы, новые детские сады, оснащаем их соответствующим образом, что-то меняется.
–– Ужасно медленно строятся, да и не везде.
–– Я думаю, что за последние годы беспрецедентно быстро мы это делаем и все-таки бытие определяет сознание.
–– Есть другая история, на мой взгляд, негативная, когда ребенок учится в так называемых платных, частных школах, хотя некоторые школы оказываются по документам бесплатные, но берут деньги, и в них прописано как раз как посещение этих всяких факультативов и так далее. Проблема заключается в том, что когда в таких школах дети начинают никого не слушаться, педагоги ничего и не пытаются делать, потому что иначе существует шантаж со стороны родителей: "Мы тогда уйдем из вашей школы, заберем наши деньги". С такими вещами мы тоже сталкивались. Как это все увязать с финансовой стороной?
–– Это сложный социальный клубок.
–– Так они все сложные.
–– Конечно, они все сложные. Я считаю, что очень многое зависит от педагога. Наверное, универсального рецепта, как подготовить педагога и что должно общество и государство сделать, нет. Но, тем не менее, мы прекрасно с вами понимаем, что как только мы не сможем готовить квалифицированных педагогов, как только эти педагоги перестанут приходить в образовательные организации и учить наших детей, у нас возникнет весьма плохая перспектива в будущем. Поэтому на сегодняшний день есть комплекс мер, которые государство предпринимает для того, чтобы профессия педагога стала нужной, важной, востребованной, престижной, в том числе. Мы не можем сказать, что этот процесс здесь и сейчас, он не сиюминутный. Мы делаем это постепенно, и я еще раз подчеркиваю: на сегодняшний день.
–– Я сейчас от вас не требую конкретных ответов, мне хочется понять, что вы работаете в том направлении, которое мне кажется правильным. Я не жду от вас ответа, что "через неделю будет вот это, через месяц вот это", понятно, что это невозможно.
–– Говоря общими словами, мы сегодня направляем меры, создаем комплекс мер, чтобы полностью заместить возникающий вакуум у ребенка в реализации его талантов, потребностей, возможностей. Потому что этот вакуум сразу заполнится какими-то либо другими желаниями, либо другими элементами. Потому что самый важный, мне кажется, самый трепетный возраст у ребенка –– это возраст его становления, взросления, это возраст поисков идентичности, возраст поисков некой самореализации, сознания. Никто не может заместить содержательно его потребность в реализации тех или иных талантов –– это очень плохая история. На сегодняшний день мы должны создать все, чтобы этой истории не произошло.
–– Еще одна вещь, которая есть в школе, –– детская, подростковая агрессивность. Может ли педагог вдруг, не дай бог, увидеть в этом некое потенциальное проявление экстремизма? Что ребенок неуправляемый, он не слушает, бегает или что-то такое делает еще нехорошее, и на ребенке тогда вдруг новый крест: он экстремист. Как можно быть уверенным, что этого не будет происходить?
–– Не дай бог, педагог поставит крест на ребенке как на неком экстремисте. Такого быть не может. Агрессия есть у детей, современный ребенок такой, современное общество такое. У нас очень оно агрессивное. Среда агрессивная, и, естественно, ребенок в агрессивной среде тоже становится неким агрессором. Здесь задача основных институтов –– семьи, образования –– эту агрессию подавить или заместить ее другой активной, позитивной деятельностью. Я плохой пример, потому что я воспитывался в советское время.
–– Почему? Я в то же время воспитывался и не считаю, что меня плохим человеком воспитали, извините за нескромность.
–– Сейчас можно сказать, что времена, наверное, другие были. Но когда воспитывался мой старший сын, мы занимались спортом, и спорт, например, очень хорошо давит агрессию, какой бы она ни была.
–– Естественно, потому что дети энергию должны куда-то выбрасывать.
–– Да, спорт замещает энергию. На мой взгляд, выявление потенциального агрессора –– это тоже задача педагога в процессе образовательной деятельности, задача в процессе какой-то дополнительной внеобразовательной деятельности, потому что, на поверку, сегодня выходит очень много ребят, которые не получают от общества того, чего они хотят. Любой человек хочет развития.
Нет такого человека, который бы не хотел стать талантливым, показать себя с той или иной стороны. И если мы не даем –– педагоги или другие общественные деятели –– возможности ребенку в том плане себя показать, то он показывает себя, как он считает нужным, развивается, как он считает нужным. В послании президента, которое было еще адресовано Федеральному собранию в конце 2012 года, было требование или поручение вернуть в школу воспитательную компоненту. Мы разработали такую компоненту.
–– В чем она будет заключаться?
–– Эта компонента содержит некие принципиальные и ярко выраженные требования к формированию, содержанию образовательных программ, которые должны быть направлены на воспитание толерантности, любви к Родине, патриотизму и так далее, то есть тем ценностям, которые присущи каждому человеку.
–– А толерантность в школе в чем заключается? Тем более, сейчас, когда огромное количество конфликтов происходит в школе на национальной почве, причем у самых маленьких детей. То есть в третьем-четвертом классе может быть аргументация на уровне "чурка"-"не чурка". В некоторых вузах Москвы несколько лет назад, не сейчас, преобладали студенты из республик Северного Кавказа, и там доходило до гораздо более серьезных конфликтов, в том числе с применением холодного и огнестрельного оружия. Тут какая толерантность может быть?
–– Толерантность же все-таки воспитывается. Она может, конечно, впитаться с молоком матери, она, наверное, впитывается с молоком матери. Но, тем не менее, когда человек проходит какой-то жизненный цикл и приходит в различные социальные институты, эта толерантность может по-разному у него развиваться или совершенно исчезать. Поэтому задача педагогического процесса эту толерантность воспитать, если ее нет, или укрепить, если она есть.
–– Это, конечно, все замечательно, но мне кажется, у нас есть некий перебор сейчас с толерантностью, мы как-то очень быстро бежим за европейскими странами.
–– Мы много о ней говорим.
–– Да, очень много о ней говорим. Многие очень часто толерантность приравнивают к понятию абсолютного какого-то равенства, в том числе, например, полового. Мне это не нравится, я не хочу, чтобы девочки и мальчики были одинаковыми. Я хочу, чтобы мальчиков воспитывали так, что они должны быть рыцарями по отношению к женщинам. Хочу, чтобы девочек воспитывали так, чтобы они осознавали, что есть мужчина, который ее защитит, а не просто они равны, и чтобы мужчина потом не думал, что я не буду ей руки подавать из автобуса. Ну какие-то такие элементарные вещи. Мне кажется, что идем именно в этом направлении, и меня это пугает.
–– Вы знаете, я с вами совершенно согласен, мне тоже это очень не нравится. Но я знаю очень большое количество различных образовательных организаций, школ и вузов, где совершенно точно воспитываются качества рыцарские.
–– Александр Эдуардович, это прекрасно, что вы знаете их, но они все должны быть такие, понимаете.
–– Давайте брать все-таки достойные примеры: их становится все больше и больше.
–– Становится, да?
–– Конечно. Это во многом зависит от администрации, от руководства этих образовательных организаций: от директора школы или от ректора учебного заведения. Если он сможет организовать образовательный процесс таким образом, чтобы ребята, которые туда приходят, стали рыцарями, а девочки, которые туда приходят, так сказать, настоящими женщинами, скорее всего, так и будет.
–– Институт благородных девиц.
–– Может быть, не "благородных девиц", все-таки он немножко "современных благородных девиц" должен быть институт.
–– Хорошо, пусть будет "современных".
–– Это очень, мне кажется, правильная позиция. Очень много зависит от самого педагога и от руководителя коллективом этих педагогов. Нельзя сегодня сбрасывать ответственность с них, потому что на сегодняшний день мы с вами много очень, знаете, говорим о том, что замучили там те же школы, так сказать, отчетами различными.
–– Естественно.
–– Но если мы не требуем отчетов, мы, конечно, сейчас уходим от того, чтобы требовать эти отчеты, но мы должны понимать, что каждая образовательная организация, каждая школа взяла на себя ответственность за реализацию той самой воспитательной компоненты, о которой я говорил.
–– Скажите, пожалуйста, а вот сейчас школы будут как-то обращать внимание на дефицит профессии, с которым мы сталкиваемся сейчас? Ведь еще несколько лет назад старшеклассники шли просто потоком в вузы, связанные с финансами, с юриспруденцией, с управлением, а сейчас получается, что, в общем, они никому и не нужны на рынке, а есть нехватка специалистов совершенно другого профиля.
–– Да, есть проблема, о которой вы говорите, что человек выходит, так сказать, получив определенную профессию, на рынок, однако не может себя реализовать в этой профессии.
–– Так их надо в школе подготовить тогда к тому, чтобы они какой-то выбор делали.
–– Это профориентация, которой, конечно, нужно тоже заниматься. Мы сегодня эту историю должны очень четко интегрировать в образовательный процесс средней школы. Ранняя профориентация очень важна сегодня, она тоже зависит от педагогического коллектива, от школы самой.
На сегодняшний день я знаю на примере многих регионов, в том числе, и Москвы, что созданы при вузах определенные центры профессиональной ориентации. Они всегда были, но на сегодняшний день просто немножко их качество другое –– именно профессиональной ориентации, когда школьники могут прийти в высшее учебное заведение и попробовать себя в той или иной профессии.
А если говорить уже о подготовке специалистов, как вы называете, так сказать, массовых на сегодняшний день профессий: юристы, экономисты и так далее, то, знаете, сегодня система образования перенастраивает эту историю в сторону подготовки востребованных технических, рабочих профессий.
–– Вы не боитесь, что мы время упустили? Потому что эти профессии теперь считаются непрестижными.
–– Нет, они становятся все престижнее.
–– За счет чего?
–– За счет того, что ребята понимают то, что руки им все-таки нужны. Я могу привести один маленький пример: есть такой молодежный лагерь, он называется "Машук".
–– Слышал.
–– Когда мы были в этом лагере, ко мне подошел один молодой человек, попросил, чтобы я так или иначе отнесся к его проекту, который он подготовил. Проект называется "Клуб молодых специалистов". Я попросил его рассказать суть проекта, в чем он заключается. Молодой человек, кстати, родом из Дагестана, и он рассказал, что его проект о том, как на базе их высшего учебного заведения, в Дагестанском госуниверситете он учится, готовят людей рабочих профессий. Я спросил: "Подожди, а что у вас в Дагестане нет специальных учебных заведений, которые могут это делать?". Он мне тогда сказал фразу, которая мне очень запомнилась: "Это непрестижно". В Дагестане важно получить образование высшее, а вот это непрестижно. Если человек понимает, что ему рабочая профессия нужна и она принесет ему, в конце концов, какое-то удовлетворение и доход –– эта профессия будет все престижнее и престижнее. Общество меняется.
–– Вы осознаете объем всего, что на вас и на ваших коллег сейчас навалилось? Какие-то временные себе рамки намечаете, каких добиться все-таки сдвигов, которые не стыдно будет назвать сдвигами через год, через два?
–– У меня, во-первых, внутри себя существует некий план развития себя как руководителя, как ответственного человека. Во-вторых, у нас существуют, конечно, различные планы работы, "дорожные карты", которые, так сказать, отмеряют наши истории.
–– Не говорите "дорожные карты". Знаете, я как журналист могу сказать, что процентов 80 всего, что пытались сделать по "дорожной карте", не получалось. Придумайте какой-нибудь другой термин.
–– Для меня гораздо роднее просто "план работы", "план развития". От слова "план" я не отойду, мне оно нравится. План работы, который, собственно, у меня существует, план развития, который существует в направлении, которым я руковожу, позволяют мне сделать оптимистический вывод, что все-таки все меняется и будет меняться к лучшему, мы будем через какое-то время жить все в более и более цивилизованном гражданском обществе, станем добрее и толерантнее, как мы это с вами обсуждали. Но, тем не менее, сегодня предстоит очень много работы сделать, и мы эту работу делать, наверное, все-таки не боимся и осознаем, как это важно.
–– Точно могу сказать, что вы, конечно, плохой пример, потому что я сейчас абсолютно вижу, что разговаривал с человеком, который воспитывался в советское время, точно так же, как и я. Спасибо за то, что пришли. Я хотел бы вам удачи пожелать, потому что, честно говоря, я в ужасе от того, сколько надо делать, и меня успокаивает только то, что внуки пока, вроде, не планируются в ближайшее время, но они будут через какое-то время, а вы за это время успеете решить эти проблемы.
–– Вы знаете, если бы я сейчас рассказал, как все у нас хорошо, вы бы мне не поверили бы еще больше.