След Бульдозера

Сыновья Ариэля Шарона уверены, что их отец умер, как жил: когда сам посчитал это нужным

Владимир Бейдер, Иерусалим

Был полдень. Середина зимы. Солнце высоко стояло над Иерусалимом. Припекало не сильно, но слепило нещадно, отражаясь в сливочном золоте иерусалимского камня. Смотреть можно было, лишь прищурившись до слез. Впрочем, многие и так плакали.

На вымощенную иерусалимским камнем площадь перед Кнессетом гроб с телом Ариэля Шарона вынесли восемь генералов: командующие ВВС, ВМФ, сухопутных войск, Южного и Северного округов, начальник военной разведки, замначальника Генштаба и бывший военный секретарь премьера. Так началась церемония прощания с самым прославленным военачальником Израиля и самым непредсказуемым политиком из всех, кому довелось возглавлять эту страну. Она длилась двое суток.

Карантин

Израиль прощался с Шароном так, будто он ушел только сейчас. А это неправда. Его не было с нами уже восемь лет. В январе 2006-го, в разгар предвыборной кампании, где 78-летнего Шарона ждала очередная победа, его хватил удар, с тех пор он был в коме, не мертвый, но и не живой.

Сыновья не давали согласия на прекращение этого кошмара. Только они, все эти годы ежедневно приходившие к постели отца, и русскоязычные медсестры, Марина Лившиц и Полина Розенберг, дежурившие там постоянно, находили у больного признаки сознания и надеялись, что однажды он придет в себя. Больше никто. О Шароне говорили в прошедшем времени. И смысла в продолжении вегетативного существования не видели.

Но был в этом, видно, и божий промысел. Восемь лет прощания понадобились израильтянам, чтобы осознать весь масштаб личности и проводить его, как он того заслуживает.

В 2005-м Ариэль Шарон, ястреб, непримиримый воин, которого в арабской прессе любили изображать пожирающим палестинских детей охапками, вдруг резко повернул влево и попер в этом, противоположном всей своей жизни, направлении со свойственной ему решимостью — оправдывая свою давнюю кличку Бульдозер. Силком выселил 8 тысяч евреев из их домов. Сравнял с землей поселения, которые сам же основал. И на месте цветущих оазисов возникли лагеря террористов и площадки для ракет, обстреливающих с тех пор Израиль. Возможно, это был маневр, начальный этап хитрого плана, вызревшего в его склонном к нетривиальным решениям мозгу, но лопнувший там же сосуд превратил нежданное отступление Шарона в венец его жизни.

Уйди он тогда, восемь лет назад, когда рана кровоточила, израильтянам не хватило бы ни великодушия, ни объема памяти, чтобы не плюнуть вслед. Это была бы ужасная несправедливость, но Бог, сыновья и сопротивление уже умирающего организма уберегли Шарона от того, чтобы его жизнь была перечеркнута последним поступком, а израильтян — от крушения легенды. Это стало бы большей потерей, чем смерть 85-летнего старика.

Не секрет ведь, что большинство тех, кто выбирал Израиль на жительство, ориентировались именно на легенду. Шарон — один из создателей этой легенды, сам — часть ее. Весь его образ жизни, поступки — и добрые и дурные — неотделимы от этой легенды. За то и был любим, несмотря на промахи, противоречия, даже хулу. Живых таких больше нет.

Когда его младший сын, Гилад, вышел во двор больницы "Шиба" объявить о смерти репортерам, он сказал:

— Папа ушел, когда посчитал нужным.

Фермер

Сионистская мечта — земля, сионистский идеал — работа на земле. С такой маниакальностью можно стремиться лишь к тому, чего не просто нет, а не может быть в принципе. У евреев земли не было тысячелетиями, в Российской империи им запрещено было ею владеть. За одним исключением: кантонисты.

Этот жуткий институт придумал Николай I, решив с его помощью приобщить евреев к цивилизации. Он ввел для них особый тип рекрутчины. Еврейских мальчиков из местечек отнимали у родителей и отдавали фельдфебелям. По достижении призывного возраста (кто доживал — мерли и кончали собой массово) им начинали отсчитывать 25-летний срок. А после него удостаивали крестьянского сословия, как дворянства. Давали право жить вне черты оседлости, наделяли землей.

Странно ли, что когда началось возвращение евреев на Святую землю, самые справные крестьяне получались именно из потомков кантонистов — остальные работать на земле не умели. Из них же — лучшие солдаты. И — генералы.

Так вот, по линии матери Шарон из кантонистов — единственная еврейская семья в деревне под Могилевом. А по отцу он городской. Местечковый. Шейнерман, что на идише значит "красавчик". Дед по отцу, Мордехай, организовал первую сионистскую ячейку в Брест-Литовске. Бабка была повитухой: в 1913-м приняла роды у жены главы местной общины, Зеэва Бегина. Мальчика назвали Менахемом. Через 64 года он станет премьером Израиля.

Во время Первой мировой евреев из прифронтовых губерний выселили — чтобы не шпионили. Родители Шарона оказались, каждый своим путем, на Кавказе. Познакомились в Тифлисском университете. Шмуэль Шейнерман учился на агронома, а Вера Шнейерова — на врача. В 1921-м они уехали в Палестину. В поселении получили участок, построили дом и разбили сад. В 1928-м у них родился второй ребенок — Арик.

Фермер он по рождению. Крестьянствовал с детства. Строптивый, очевидно, в отца. А властный, очевидно, в мать. Она управляла домом жесткой рукой. Иврит не освоила: с братьями и сестрами переписывалась по-русски. В доме читали русские книги. Отец играл на скрипке. Крестьяне.

Свою ферму — "Шикмим" ("Платаны") — Шарон построил на юге, почти на границе с сектором Газа. Хозяйство было серьезное. Держал овец и коров. Разводил бычков. Знал в этом толк. На племенном материале, как говорят, заработал миллионы. Эта ферма была его любимым местом: даже став премьером, он здесь собирал ближний круг — "форум фермы", принимал важнейшие решения. Сюда приезжали именитые гости — Джордж Буш, Кондолиза Райс...

Здесь же он завещал себя похоронить — рядом с покойной женой, Лилей, на Холме анемонов.

Латрун

С площади у Кнессета траурная процессия двинулась в "Шикмим". Остановилась в 30 км от Иерусалима, в крепости Латрун: там прошло траурное заседание Генштаба и еще одна церемония (Шарону положены две: государственная — как премьеру, и военная — как генералу). Место важное: в 1948-м здесь был самый кровопролитный бой войны за независимость.

Латрун перекрывал дорогу на Иерусалим. Новорожденная израильская армия (в основном ополченцы и новобранцы — бывшие узники концлагерей, которых с кораблей, доставивших их из Европы, отправляли на фронт) пытались отбить у подготовленного английскими офицерами иорданского Арабского легиона Латрунскую крепость. И не смогли. Иорданцы оставались в цитадели до Шестидневной войны 1967 года. Бой за Латрун сыграл ключевую роль и в судьбе самого Шарона.

Он, 20-летний комвзвода бригады "Александрони", был в нем тяжело ранен: сутки лежал один, с вываливающимися внутренностями. Почти весь его взвод уничтожили. По полю ходили легионеры и достреливали раненых. Пошевелиться не мог. Ночью его чудом вытащили.

Год валялся в госпиталях, получил стопроцентную инвалидность. Никто и не ждал, что вернется в армию. Но он вернулся, и он не забыл. Когда лет через пять Шарон возглавит новое подразделение, он внедрит одно из главных моральных, а затем и уставных требований ЦАХАЛа (Армии обороны Израиля): раненых и убитых на поле боя не оставляют, даже если для их спасения требуется рисковать жизнью других солдат. Подразделение называлось "отряд 101".

"Отряд 101"

В 1952-м 25-летний майор Шарон взял отпуск — и поступил на истфак Еврейского университета в Иерусалиме. Вскоре его вызвал командир Иерусалимского округа полковник Шахам:

— Твой отпуск кончился.

— А как же экзамены? — взмолился отпускник. Как раз начиналась сессия.

— Одно из двух,— сказал полковник,— либо ты будешь всю жизнь изучать, что сделали другие, либо другие будут изучать, что сделал ты.

— Уже выбрал! — ответил Шарон. Шахам его взял на слабо.

ЦАХАЛ переживал худшие времена. После войны за независимость премьер Бен-Гурион распустил самые боеспособные части — ПАЛЬМАХ: боялся, что они станут самостоятельной политической силой. Обиженные бойцы и командиры разошлись, а армия деградировала без элиты. Чуть не каждую ночь федаины — арабские боевики и просто бандиты из Иордании и Египта — совершали набеги, безнаказанно грабили, убивали. Ответить не удавалось: плохо подготовленные солдаты теряли дорогу, трусили. Шахам дал Шарону карт-бланш:

— Бери, кого хочешь, вооружай, чем хочешь, только дай результат. Первая операция сегодня ночью.

Шарон отобрал, кого знал. Шломо Баума, служившего когда-то в разведке бригады "Голани" под его началом, застали за работой в поле — он пахал. Еще позвал земляка из деревни, трех студентов, сослуживца по войне за независимость, пару знакомых разведчиков — семь человек. Им предстояло взорвать дом главаря террористов в иорданской деревне. Дом они не нашли, взорвали, что могли, устроили веселую перестрелку с арабами, но главное — вернулись невредимыми. Причем Шломо Баум успел еще допахать борозду и получить нагоняй от матери за то, что шляется ночами по девкам.

Ни Шарон, ни его ребята не понимали, какую роль сыграла их операция, толком даже не выполненная. На самом же деле они решили исход спора в верхах о том, как развиваться ЦАХАЛу. Начальник оперативного отдела Генштаба Моше Даян тут же пошел к премьеру Бен-Гуриону и убедил взять курс на создание спецподразделений, действующих на вражеской территории.

Шарон собрал самых отчаянных по всей армии, поначалу 25 человек, натаскивал их на ночном ориентировании, стрельбе, подрывном деле, давал непомерные физические нагрузки. На задания выходили каждую ночь. Страху на федаинов нагнали немерено. Но главное — отработали принципы, по которым в Израиле воюют до сих пор.

Кроме "своих не оставляем", их не так много. Первое: каждая операция должна быть спланирована до мелочей. Второе: командир всегда впереди (в ЦАХАЛе нет команды "Вперед!", только — "За мной!"). И третье. Группа не возвращается на базу, не выполнив задания. Если в эту ночь не удалось — пойдете в следующую и сделаете, это неотвратимо. "Он стер из нашего лексикона фразу "Не могу"",— сказал на церемонии прощания с Шароном один из бойцов "отряда 101".

Конечно, они были головорезами. Легендарный израильский коммандо Меир Бар-Цион, который с первых дней был в отряде, проверяя новичков, говорил: "Это не фокус убить врага из пистолета. Пока не зарезал ножом — ты еще не готов". Моему коллеге, Марку Зайчику, который интервьюировал Шарона у него на ферме, тот рассказал, как однажды арабский бандит изнасиловал и убил сестру одного из солдат отряда. Через несколько дней они прислали его товарищам стеклянную банку с отрезанными яйцами этого гада. Шарон показал эту банку-- она стояла на полке в гостиной.

Десант

Одним из поводов роспуска "отряда 101" было слишком вольное отношение бойцов к субординации. Но что тут сетовать, когда их командир этим сам отличался? Все его победы, включая те, что спасали Израиль, достигнуты в нарушение приказов начальства.

В канун Шестидневной войны 1967-го военные настаивали на ее немедленном начале, а правительство не решалось. Генерал Шарон, взбешенный этой медлительностью, подбивал коллег из армейской верхушки арестовать кабинет, начать войну (военные были уверены в быстрой победе) — и тогда уже отпустить трусливых министров.

В той войне он командовал танковой дивизией. Двумя клиньями взрезал египетский фронт на Синае — и за часы вышел к Суэцкому каналу. Эту операцию, совершенную в плане взаимодействия родов войск, до сих пор изучают в военных академиях. А бывший советник Шарона, Раанан Гисин, рассказал мне, как во время визита в Москву Шарону показали в академии Генерального штаба макет этой операции в учебном классе.

— Все было не так,— сказал Шарон и стал поправлять рекогносцировку...

В канун войны Судного дня он ушел из армии из-за разногласий с начальством. Считал оборонительную линию на границе с Египтом пустой затеей. Так и оказалось: ее смяли с ходу. Покойный журналист Ури Дан, друг и биограф Шарона, рассказывал мне в интервью на 9-м израильском канале, как они сидели с Шароном через несколько часов после начала войны на ферме. Тот уже был в походной генеральской форме, его назначили командиром дивизии резервистов. То и дело звонил телефон: сообщали о падении очередного укрепленного пункта.

— Арик, так что будет?

— Будет то, что должно быть,— мрачно ответил Шарон.— Мы закончим войну на том берегу Суэца.

Израиль был накануне разгрома. Премьер Голда Меир велела секретарше достать яду для самоубийства. Министр обороны Моше Даян предрекал "падение Третьего Храма". А Шарон, возглавив дивизию, велел извлечь из песка понтонный мост, который заныкал еще в бытность командующим Южным округом, и по этому мосту повел бронетехнику через Суэц, в египетский тыл. Командующий фронтом требовал прекратить операцию, грозил трибуналом. Шарон кричал в трубку, что ничего не слышит — никудышная связь.

Египетская артиллерия била по ним прямой наводкой. Ури Дан был с Шароном в штабной палатке. Вдруг увидел: сидящий на стуле генерал склонил голову, из нее хлещет кровь на армейские брюки. Начальник штаба, говоривший по рации, закричал в трубку: "Командир ранен! Мы проиграли войну!"

Шарон очнулся от этого крика, тихо сказал:

— У кого есть бинт?

— Я сам его перевязал,— рассказывал мне Ури,— а потом сделал снимок — Арика с забинтованной головой, который известен теперь в Израиле всем.

Этот рывок на другой берег Суэца решил исход войны.

Закономерность

У него была еще одна победная война — Ливанская 1982 года, которую в Израиле стыдятся вспоминать и за которую на него повесили всех собак.

Боевики Арафата, изгнанные королем Иордании, окопались в Ливане, превратив эту страну в арену междоусобиц. Шарон, в то время министр обороны, инициировал и блестяще провел операцию, в ходе которой ЦАХАЛ вывел из строя единственную серьезную силу — сирийскую армию, за несколько дней дошел до Бейрута и осадил отряды ООП. Посол США требовал выпустить палестинское воинство. Шарон настаивал: только вон из Ливана. США согласились с условием: при депортации Арафата не тронут.

При погрузке на корабль он был на прицеле у снайпера, но Шарон дал приказ — не стрелять. Я думал, это легенда.

— Нет,— сказал мне Ури Дан.— Так все и было. Арик — человек слова.

А потом случилась трагедия лагерей беженцев Сабры и Шатилы — и все военные успехи были перечеркнуты этой резней, к которой ЦАХАЛ непричастен (убивали христианские фалангисты). Но ответил за все Шарон. Госкомиссия запретила ему пожизненно занимать пост министра обороны. Он стал прокаженным.

— Это тогда я сказал,— гордо произнес Ури Дан, сидя передо мной в студии,— тот, кто не хотел видеть его начальником Генштаба, увидел его министром обороны, тот, кто не хочет видеть его министром обороны, увидит его премьером.

Так оно и было. Но вот как будет теперь?