Фестиваль танец
Фото: Коммерсантъ / Александр Миридонов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Василий Шапошников / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Миридонов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лекай / купить фото
Международный фестиваль театров танца ЦЕХ, проходивший в Москве с 1 декабря, завершился серией гастрольных спектаклей из Нидерландов, монотонный пессимизм которых опечалил ТАТЬЯНУ КУЗНЕЦОВУ.
После феноменального драйва спектакля "Альфа-бойз" — жизнеутверждающего опуса про компанию аутсайдеров (см. "Ъ" от 12 декабря) голландские труппы, составившие по случаю культурного года Россия--Нидерланды ядро 13-го ЦЕХа, единодушно озаботились судьбами мира и конкретного человека.
Самый юный из авторов — Юри Дуббе, получивший превосходное академическое образование, но забросивший карьеру танцовщика ради балетмейстерского самовыражения,— в спектакле "Хроно" на музыку Тейса Калденбаха и Марвина Бовена обрисовал бескрайнюю вселенную человеческой души. Это темная дыра, освещенная лишь гирляндой лампочек-звезд и населенная черными призраками без лиц и индивидуальных примет — нашими страхами, комплексами и одиночеством. Пять исполнителей, пол которых сразу не разберешь (артисты одеты в грубые башмаки, черные штаны и закрывающие лица толстовки с капюшонами), две трети спектакля танцуют спиной к залу, пульсируя и качаясь на широко расставленных ногах: вся изобретательность хореографа сконцентрирована на движениях корпуса и белеющих во тьме кистей рук. Формальная задача по самоограничению решена автором на "отлично" — пластика тел и рук импульсивна, богата ритмически, выразительно передает все разнообразие угнетенного состояния души, от истерики до полной апатии. Но, в сущности, спектакль выглядит затянувшимся упражнением на заданную тему. И если бы не финальный дуэт разнополых и наконец-то скинувших толстовки партнеров — прекрасный и несентиментальный дуэт, в котором потерявшую желание жить девушку парень удерживает от побега во тьму,— было бы непонятно, почему сами голландцы чтят молодого Дуббе как главную надежду национальной хореографии.
Осевший в Нидерландах бразилец Самир Каликсто поставил свой спектакль-дуэт "Времена года" на музыку Вивальди и сам станцевал его с партнершей Иреной Мизирлик. Тускло-золотой линолеум, желтоватые прозрачные комбинезоны, сквозь которые просвечивают тела, золотистая пелена проницаемого задника, сумрачная желтизна света, прерываемая полной тьмой, разделяющей эпизоды,— золото в спектакле символизирует солнце, животворящее и уничтожающее. Но "времен года", хотя бы как метафоры этапов человеческой жизни, нет в этом долгом и печальном дуэте: он монотонен. Здесь нет расцвета и заката, а промежуток между начальным оцепенением и финальным мраком заполнен страхом, отчаянием, физическими муками и тщетными попытками стряхнуть свинцовое давление внешнего мира.
Хореография (насколько можно судить, не зная остальных работ Самира Каликсто) исчерпывающе использует личную пластику автора-танцовщика, его сдержанную телесную экспрессию, умение одной дернувшейся мышцей выразить душевный порыв. Лексика, заданная исходной позой партнеров (свесившаяся голова, ссутуленные плечи, присогнутые колени, безвольно повисшие руки), обрисовывает беспомощность человека на жизненном пути, пожалуй, с излишней прямолинейностью. С той же прямотой выдержан фундаментальный принцип балета-дуэта — полное отсутствие поддержек и вообще физических контактов (в крайнем случае обессиленный партнер может приникнуть головой к груди дамы). Хореограф, добровольно лишивший себя права на разнообразие, вызывает уважение: действительно, трудно более наглядно выразить человеческое одиночество и тщетность попыток найти родственную душу в мире, полном угроз и агрессии. Однако этот мир уж очень однообразен, хоть и упакован в музыку барокко и золото.
Последним на фестивале — и с хореографической точки зрения самым беспомощным — оказался броский опус Анук ван ден Брук и ее компании WArd/waRD с не менее ярким названием "The Red Piece" ("Цвет: красный"), поставленный на музыку Dez Mona. Бельгийка, обладательница множества престижных призов, а также прозвища "enfant terrible", начала спектакль в полном соответствии со своей репутацией. Окутанный снежной кисеей периметр сцены, ярко-красные табуреты в центре, на которых восседает некая парка в черном платье, вяжущая красный чулок; на авансцене — объятья однополых пар, спеленутых суровой веревкой, и экзотически стреноженные полуголые одиночки. Собственно, на этой эффектной мизансцене можно было бы и закончить, поскольку дальнейшее зачеркнуло все надежды не только на скандальность, но и на элементарную внятность повествования. В одном из эпизодов персонажи марионеточно маршировали под стук собственных каблуков, то прогибаясь дугой, то сгибаясь пополам — до тех пор пока не попадали на пол. В другом фрагменте девушка волевыми пассами гипнотизировала своих коллег — опять-таки до тех пор, пока они не распластались на сцене, трагически вибрируя позвоночником. В третьей картинке все шестеро самоуничтожались до отключки без видимого внешнего воздействия; конкретнее всех действовала одна из танцовщиц, втыкавшая в вену воображаемый шприц. Чтобы задыхающиеся артисты могли передохнуть, в промежутках между эпизодами включалось магнитофонное пение — с текстами про счастливую-несчастливую любовь и попытки суицида.
В сухом остатке — три хореографа из благополучных Нидерландов разного возраста, происхождения, воспитания и пола. Все они попытались рассказать нам о том, как плохо жить: безнадежно, страшно и просто незачем. Получилось довольно убедительно, но на редкость нудно.