Романтизм столь свойственен англичанам, что неоклассика становится его оправданием
В Британском музее прошла выставка "'Вазы и вулканы'. Сэр Вильям Гамильтон и его коллекция". Она посвящена личности британского посла в Неаполе, знатока и любителя древностей, бывшего одной из самых знаменитых и занимательных фигур неоклассицизма второй половины XVIII века. Острая характерность Вильяма Гамильтона, типичного английского чудака, идеально соответствует причудливости английского национального духа — может быть, наиболее адекватно проявившего себя именно в конце XVIII--начале XIX века, когда эксцентричное смешение рококо, неоклассицизма, сентиментализма, романтизма и неоготики создало великолепную мешанину британского вкуса и делало жизнь пряной, терпкой и скандальной в преддверие скучного викторианского благополучия диккенсовской Англии следующего столетия.
Именно со времени лорда Гамильтона Неаполь стал притягательным местом для всех культурных европейцев. Наряду с Римом, Флоренцией и Венецией он вошел в обойму итальянских городов, которые было необходимо посетить каждому образованному человеку. Нельзя сказать, чтобы до этого Неаполь был неизвестен: в XVI-XVII веках являлся самым большим городом Европы, превосходя размерами даже Париж и Лондон, и был признанным центром Средиземноморья, богатым, оживленным и обладавшим своей особой, необычайно интенсивной культурной жизнью. Тем не менее в Неаполе времени барокко не было античных памятников, столь славных, как римские, там никогда не работали ни Рафаэль, ни Микеланджело, поэтому интересы основного туристического потока северян ограничивались северными границами Неаполитанского королевства. К тому же бурная неаполитанская жизнь, знаменитые разбойники, промышлявшие на дорогах Кампаньи, воспринимались не как экзотическая принадлежность южноитальянского пейзажа, а как реальная угроза кошельку и жизни путешественников, что отпугивало многих от посещения солнечных долин. Еще в середине XVIII века было невозможно себе представить английскую миледи, направляющуюся любоваться побережьем Неаполитанского залива из чисто эстетических соображений. Через несколько десятков лет все изменилось — и поток миледи, миссис и мисс, направлявшихся в город у подножья Везувия, рос и продолжает расти даже сейчас.
Что же сделало Неаполь столь привлекательным? В первую очередь, раскопки в Помпеях и Геракулануме, когда перед изумленной публикой вдруг почти в первозданном виде предстала жизнь, будто специально законсервированная катастрофой для того, чтобы донести до будущих поколений мельчайшие подробности быта Древнего Рима. Как сказал остроумец того времени, ни одна трагедия прошлого не доставляла столько наслаждения потомкам, как гибель Помпеи. Раскопки в двух древнеримских городах в окрестностях Неаполя положили основу научной археологии, ставшей одной из характернейших черт исторического мышления последующего времени. Открытые в Помпеях памятники определили вкус эпохи и оказали сильнейшее влияние на стиль неоклассицизма, так что через некоторое время помпеянские гостиные возникли во всех концах Европы, от Лиссабона до Санкт-Петербурга, от Палермо до Эдинбурга.
Новый вкус, вкус Винкельмана и Гете как бы дублировал те устремления европейского духа, что послужили основой для изменения всего мировоззрения в XV-XVI веках и получили название Возрождения. Однако неоклассицизм кардинально отличался от Возрождения, и одно из главных различий было определено открытием погибших городов, законсервированных вулканическим пеплом. То, что предстало перед взорами знатоков, художников и ученых как неожиданное явление далекого прошлого, как остановившееся мгновение из гетевского "Фауста", недолго подчинило сознание творцов нового стиля. В отличие от Возрождения, творящего стиль посредством переосмысления прошлого, неоклассицизм, узревший подлинную античность, осознал в одно и то же время ее убедительную подлинность и полную потерю этой подлинности, которую уже невозможно возродить, а можно лишь только воссоздать посредством кропотливой и мелочной работы. Благодаря сохранившимся потенциальным силам европейского менталитета неоклассицизм состоялся как вполне самодостаточный и самостоятельный стиль, но исходной точкой для него было желание не стиля, а ситуации. Именно поэтому изначально неоклассицизм настаивал на жесткости своих принципов, имевших больше общего с законченной и четкой научной теорией, чем со столь неопределенным явлением, как художественная интуиция.
Жесткая закономерность неоклассицизма роднит его с программными декларациями авангарда нашего столетия, делая Малевича прямым потомком Винкельмана. Археологичность неоклассицизма определила его пристрастие к естествознанию и для европейской публики хорошего тона Везувий был не менее привлекателен, чем его жертвы. Огнедышащий вулкан воспринимался как огромное научное пособие. Столь же живописное, сколь и поучительное и опасное путешествие к этому отверстию в земной коре стало необходимым, как осмотр археологических раскопок в Помпее и Геракулануме.
Изящное название выставки "Вазы и вулканы" таким образом довольно точно очерчивает круг интересов Гамильтона. Ваза, как символ всего прекрасного и совершенного, и вулкан, как символ всего естественного и непредсказуемого, стали главными объектами восхищения английского джентльмена. За 36 лет своего пребывания на посту посла при Неаполитанском королевстве, Гамильтон не только собрал прекрасную коллекцию антиков и минералов, но и выпустил в свет несколько исследований своего собрания, иллюстрированных прекрасными гравюрами. Он снискал себе славу одного из самых просвещенных знатоков, и его дом в Неаполе стал такой же достопримечательностью этого города, как Везувий. Известность Гамильтона способствовала росту славы Неаполя и привлекала все новых и новых туристов. Во многом благодаря Гамильтону Неаполь, воспринимавшийся как нечто опасное и экзотическое, обрел славу одного из центров цивилизации. Красота Неаполитанского залива и живописность жизни лаццарони создавали чудный фон для исторических и естественнонаучных опытов европейской интеллектуальной элиты. Гамильтон и его вилла, набитая коллекциями, стали воплощением тотального эстетизма английского неоклассицизма, равно наслаждающегося скульптурами Праксителя, живописными лохмотьями на античных телах неаполитанских бездельников, синим небом и извержением вулкана. Тотальный эстетизм и погубил Гамильтона, превратив этого почтительного лорда в персонаж любовной трагедии, которую продолжают смаковать уже двести лет.
Сегодня широкой публике лорд Гамильтон известен больше как муж леди Гамильтон, любовницы адмирала Нельсона, чем как просвещенный любитель древности. Вскоре после смерти своей первой горячо любимой жены лорд Гамильтон, будучи в Англии, познакомился с Эммой Харт, любовницей своего племянника, поразившей его своей красотой. Гамильтон, бывший уже в зрелом возрасте, вообразил себя Пигмалионом и в этой невежественной красавице решил обрести идеальную женщину, заказывая ее бесчисленные портреты всем знаменитым художникам. Племянник через некоторое время предложил уступить свою любовницу дядюшке, и Эмма, немного поплакав, не растерялась и стала леди Гамильтон. Любимым развлечением старого знатока стали живые картины, где Эмма изображала античные персонажи, которыми восхищался Гете во время пребывания в Неаполе. Эмма, однако, не захотела охать и ахать над вазами и вулканами всю оставшуюся жизнь и завела роман с Нельсоном, приехавшим с английским флотом подавлять неаполитанское восстание. У нее хватило ума и прыткости стать любовницей национального героя, а не заурядного секретаря посольства, что и обеспечило ей посмертную славу. Гамильтону от этого было не легче, и, как это водится, бедный Пигмалион не знал, куда деться от своей Галатеи, умоляя ее только оставить его в покое до его скорой смерти. Эмма не обращала на это внимания, продолжала вести роскошный и скандальный образ жизни, и вскоре Гамильтон был вынужден продать свои коллекции, после чего и скончался. Неожиданно погиб и Нельсон, и бедная Эмма, не став леди Нельсон, была вынуждена бежать от кредиторов во Францию, где скончалась в относительной безызвестности, обреченная на скромный образ жизни. Так одно из лучших сокровищ коллекции Гамильтона стало причиной гибели земного Эдема, созданного английским лордом в Неаполе. Зато неоклассическая история приобрела романтический оттенок и скандальный привкус любовного треугольника оживил археологическую познавательность лондонской выставки.
АРКАДИЙ Ъ-ИППОЛИТОВ