16 июля исполнилось 150 лет со дня рождения русского путешественника и исследователя Николая Николаевича Миклухо-Маклая. Авторы серии очерков "Исчезающая планета" (некоторые из них уже были представлены на суд читателей Ъ), путешественники ЛЕОНИД КРУГЛОВ и АЛИК АЛИЕВ посвятили свою очередную экспедицию — в Папуа--Новую Гвинею — памяти великого соотечественника.
На острове Новая Гвинея Миклухо-Маклай провел в общей сложности около пяти лет. Он был первым европейским исследователем этих мест. Путешественник задался целью выучить язык местных племен, добиться доверия и углубленно изучить "одно из последних мест на Земле, где сохранились обычаи каменного века, где люди живут доисторическим укладом". Маклаю удалось стать самым почитаемым человеком на побережье — фактически он был правителем на огромной территории, населенной несколькими племенами папуасов. Миклухо-Маклай стал легендой и богом в этой местности. Каждая его вещь бережно хранилась, папуасы выучили многие русские слова. Его самого воспринимали как посланца Луны, где и находилась, по представлениям туземцев, Россия. На сходе ранее враждовавших племен ему предложили построить по хижине в каждой деревне и получить по жене. Его звали Тамо Руссо — человек из племени русских. Маклая почитают здесь до сих пор.
"Сурат Ялан"
Полицейский участок в столице индонезийской части острова Новая Гвинея Джаяпуре почти расплавился. Казалось, еще чуть-чуть, и стены его растают и растекутся по земле. Мокрые и уставшие от многочасовых переговоров со старшим полицейским, мы уже почти отчаялись получить визу для поездки в центральную часть острова. Размеренно, как будто разговаривая с душевнобольными, пожилой и тучный индонезиец в насквозь мокрой форме в очередной раз вернулся к своей излюбленной теме: "Это все хорошо, вы говорите, что любите папуасов, хотите сделать фильм об их обычаях, хотите пожить среди них, но... — он сделал внушительную паузу, — зачем?" Мы были на грани истерики. Переговоры зашли в тупик. Тогда Алик отлепился от спинки стула и в полной тишине произнес: "Мы едем к Джону Вольфу".
С видом японского генерала, который вышел проводить в путь летчиков-камикадзе, полицейский молча протянул нам какие-то листки. На них было напечатано: правительство Индонезии не несет никакой ответственности за судьбу лица, подписавшего эту бумагу. Я, нижеподписавшийся, осведомлен об опасности для жизни и здоровья, связанной с пребыванием в этом регионе. Дата, подпись. Через пять минут мы были на свежем воздухе и в тени огромной статуи полицейского разглядывали "Сурат Ялан" — разрешение на въезд в некоторые секторы центральной части острова. Можно вылетать в Вамену.
Долина-заповедник
Алик Алиев на правах тренера бежал первым. За ним плотно держался Антон Беляков, без видеокамеры на плече выглядевший непривычно. Затем, крепко сжав губы, перепрыгивал ухабы Сергей Бузов, директор турфирмы "Экспресс-лайн", рядом бежал я. Замыкал забег вокруг Вамены наш технический гений Миша Евдокимов. Наши пробежки для жителей Вамены стали привычными. Две недели — так долго европейцы здесь еще не задерживались. Нас знала добрая половина населения городка. Голые папуасы, во множестве бродящие по улицам, привыкли к нам и перестали приставать, навязывая на продажу свои сувениры из перьев казуари. Вамена-сити и отель "Наяк" были нашим базовым лагерем, в котором мы потихоньку приспосабливались к климату, совершали тренировочные вылазки по окрестностям долины Балием, готовя себя к основному броску на реку Браза.
Раздвигая плотный туман, наш джип выехал из Вамены, и сразу за городом асфальтовая дорога закончилась. Мы остановились у тюрьмы. Добротная и свежевыкрашенная, она высилась среди пальм. Полуголые люди смотрелись естественно, а вот бетонные стены никак не вписывались в пейзаж. Народ стоял в очереди, чтобы передать гостинцы сидящим в тюрьме родственникам. (Как объяснил нам Джон Вольф, старый знакомый Алика, ставший нашим ангелом-хранителем и гидом, был приемный день.) В некоторых плетеных сумочках лежали куски мяса, завернутые в пальмовые листья, маленький мальчик разжал руку и показал нам что-то похожее на жареных кузнечиков, у женщины, одежду которой составляла только плетеная юбка, на бамбуковом прутике висели вперемешку корешки и тушки копченых птичек. "Людям не дают здесь более пяти суток", — объяснил Джон. — Срок один: за измену с чужой женой, за убийство райской птицы и за кражу свиньи". Видя наши недоуменные взгляды, он добавил: "За убийство человека, конечно, дают другой срок". "А сколько убийц здесь сидит?" — спросил я, оглядывая внушительное здание. "Такая статистика не ведется",— пробурчал Джон и поспешил затолкать нас в машину.
Мы тряслись в стареньком джипе уже почти три часа. То, по чему мы ехали, назвать дорогой мог только большой оптимист. Деревня Миагема, в которой очень хорошо и давно знали Джона, была целью нашего пути. Сначала мы несколько раз чуть не опрокинули машину, пытаясь получше разглядеть идущих вдоль дороги голых людей. Такой же неподдельный интерес вызывали у них и мы. Но уже через час мы привыкли и только приветствовали бодро маршировавших папуасов.
"Поход в Вамену — серьезное дело для папуасов. Приходится добираться по нескольку дней, ночуя на дороге. Они готовятся месяцами, собирая заказы и просьбы у всего племени. Отправляют обычно самых выносливых и сообразительных. Случаются курьезны. Например, в прошлом году..." — и Джон рассказал, как сын вождя из деревни Миагема отправился в Вамену и на рынке встретил старого знакомого, который жил там уже месяц. На правах старожила тот пригласил его в кино. Классический вестерн произвел на сына вождя огромное впечатление. Когда он вернулся в племя, то всем рассказал, какие нехорошие белые люди: они постоянно дерутся и убивают друг друга. С ними нельзя иметь дела. Так племя и жило год. Но после возвращения другого посланца племя раскололось: на сей раз гонец посмотрел какую-то сладкую мелодраму.
Из окна джипа было видно, как вдоль обочины шагал папуас с перекинутым через плечо связанным поросенком. Он помахал нам вслед — ему даже в голову не пришло попросить нас подвезти, а идти, возможно, нужно было несколько дней. Джон предупредил, что после того как мы доедем до крайней точки, необходимо еще 2-3 часа идти через джунгли. И попасть в деревню желательно засветло. Как выяснилось позже, несмотря на относительную цивилизованность этих мест, индонезийцам и особенно европейцам не рекомендуется ходить по ночам. "Всякое может случиться", — произнес Джон и вдруг резко затормозил.
Глинистую колею, идущую между стеной леса и крутым склоном холма, перегораживал завал из бревен и камней. Несколько минут Джон внимательно оглядывал склоны холма — все вокруг будто вымерло. Наконец он что-то крикнул в пустоту. В ответ раздался похожий крик, и из кустов появилась лохматая голова женщины. Через несколько минут переговоров Джон вылез из машины и начал разгребать завал. Выяснилось, что несколько дней назад на этой дороге машина задавила свинью. Племя решило перегородить дорогу и, если машина будет возвращаться, потребовать плату за животное. В нашу невиновность они верили, потому что мы ехали с другой стороны.
"Ситуация здесь сложная. В селениях, близких к Вамене, уважают и боятся индонезийскую полицию, но дальше... — Джон помолчал, — люди не признают никаких правил, не желают понимать, что такое деньги — главной валютой остаются свиньи. Кстати, Вамена переводится как 'свинья для тебя'". Власти ведут здесь мудрую политику, не препятствуя миссионерам. На этой территории размером почти 500 000 кв. км живут более 1,5 миллионов человек. Громадные пространства, населенные дикими и полудикими племенами, не на что осваивать. Поэтому работа миссионеров очень важна. Правительство не возражает против присутствия любых конфессий, но зато сурово карает за ввоз спиртного или тем более наркотиков. Неизвестно, что было бы с этими людьми, имей они доступ к спиртному. Но через несколько лет здесь пройдет современная автомагистраль. Это изменит весь регион. Заповедник, почти не имеющий контактов с цивилизацией, перестанет существовать...
Джон съехал с колеи и загнал машину в кусты. Дальше нам предстояло идти пешком. Первый же человек, попавшийся нам на пути, сразу узнал Джона и протяжными криками известил об этом деревню. Когда наш отряд перелезал через плетеный забор вокруг селения, нас встречала толпа. Люди были настроены доброжелательно и почти не вооружены. Когда я почувствовал, как рука вождя мягко и почтительно пожимает мою руку, стало понятно, что в этом племени нас ждет удача. Я посмотрел на довольные лица остальных ребят и прочел на них то же самое.
Люди, рожденные у огня
Удобно устроившись на земле в окружении наших новых друзей, мы с аппетитом поедали печеные корни и сладкий картофель. Устройство деревни было типичным для всей долины: прямоугольная форма, в дальнем конце — хижина мужчин (чтобы контролировать вход в деревню), слева — несколько женских домов, справа — длинная кухня, где и протекает дневная жизнь племени. Кухня с горящим огнем имеет и символическое значение: пока горит огонь, каждый член семьи чувствует себя под защитой. Сидеть в кругу огня — значит быть в безопасности. Сразу после родов женщина приносит ребенка на кухню и как бы отдает его под защиту огня. Деревня обнесена несколькими рядами ограды высотой 50-70 см — для защиты от вторжений, а также животных и своих собственных полудиких свиней, бродящих вокруг деревни. Отношение к свиньям у племен Дани такое же, как к собственным детям. Женщины берут в дом маленьких поросят и иногда кормят их грудью. Свиньи, наверное, самая большая ценность в здешних местах. Различают принадлежность свиней по особым надрезам на ушах.
Человек десять мужчин, элита племени, расположились вокруг. Здесь были все пять вождей — старый, молодой, вождь войны, вождь, отвечающий за погоду, и старший по вопросам питания. Последний пристально следил за приготовлением свиньи в нашу честь и за раздачей корешков и картошки всем членам семьи. Женщины и дети сидели вдалеке, терпеливо дожидаясь получения, мягко говоря, не самых лучших кусков. Полчаса назад вождь Ап Ангох забрал свой почетный кусок мяса, вырезанный кружком вокруг хвоста. Он никак не мог доесть его и, по-моему, мучился, отдавая дань традиции и пытаясь справиться с жестким мясом матерого кабана.
В деревне к нам уже привыкли. Женщины не прятали детей и не убегали в кусты. Мужчины не стояли часами как вкопанные, вцепившись в свои копья. Джон объяснил им, что видеокамера и фотоаппарат — не оружие и бояться их не стоит. Окончательно нам поверили, когда мы устроили раздачу подарков. Племя получило хороший металлический топор, "вождь по кухне" пополнил запасы продовольствия двумя мешками риса, дети и женщины тоже получили много приятных мелочей. Булавки они тут же воткнули себе в нос и уши и были очень довольны.
Мясо свиньи неожиданно оказалось вкусным — приправленное какими-то травами и пропитанное дымом. Папуасы были довольны, что мы сидим с ними и едим то же самое. Слева от меня расположился Аби — крепкий мужчина в расцвете сил. Он занимал непростую должность: если говорить на европейский манер — специалист по безопасности. Приложив ухо к земле, он может слышать приближение людей за километр от деревни. Также он обладает обостренным зрением и со специальной вышки по нескольку раз в день осматривает окрестности. В его обязанности входит заключение браков, но сам он жениться права не имеет.
Рука Аби медленно тянулась к моему лицу. Никогда не знаешь, что от них ждать, и поэтому я замер с куском свинины во рту. Жирные от сала пальцы папуаса сначала бережно потрогали мою голову, затем уши и только потом аккуратно стали стаскивать с меня очки. Похоже, этот предмет, таинственный и непонятный, не давал покоя всему племени. Потрогать его первым решился Аби. Бережно, стараясь не давить на эту штуку, спец по безопасности долго вертел ее в руках, потом осторожно надел на переносицу и замер. Ничего особенного не произошло, только глаза от непривычки заслезились. Тогда со всеми предосторожностями он снял очки, аккуратно вытер их о траву, вернул мне и с независимым видом отправился на свою вышку осматривать окрестности.
Сергей подошел ко мне и заговорщически прошептал: "Видишь вон тех двух девочек в юбках? На самом деле это мальчики!" Оказалось, что мальчики должны носить юбки в знак скорби по погибшему отцу в течение 10 месяцев. Что стоит за этим странным обычаем, Джон вразумительно объяснить не смог: "Все-таки это лучше, чем в знак скорби отрезать фаланги пальцев у женщин или ходить полгода обмазавшись глиной..."
Страна людоедов
Мы шли по еле заметной горной тропе в сторону селения Нинья. Эту область, в которой обитают племена Яли-мо, миссионеры прозвали страной людоедов. За спиной остался форпост служителей церкви в этих местах — деревня Курима. Деятельность миссионеров здесь особенно тяжела. Горные районы малодоступны, люди, выросшие в этих суровых условиях, особенно трудно поддаются воздействию извне. Они не желают отдавать своих детей на обучение, отказываются обрабатывать землю, считая это оскорбительным, не принимают одежду. Народ Яли очень агрессивен, легковозбудим и безжалостен. Два года назад двое молодых людей шли по этой же тропе. В заплечных мешках у них, помимо запасов продовольствия, лежали Библии и семена растений. Они хотели пожить в труднодоступных деревнях вблизи Нинья и попытаться найти контакт с племенами Яли. Ни через месяц, ни через два они не вернулись...
Прошло уже несколько часов, а мы все шагали вдоль горной реки. Картина, которую мы увидели в последнем селении, оставила сильное впечатление: на склоне невысокой горы стояла обыкновенная изба с крестом наверху — христианская миссия. Большая толпа папуасов, одетых в подаренные миссионерами майки и шорты, окружила священника и внимательно слушала его речь. Некоторые ничего не понимали по-индонезийски, и им переводили. Женщины были с детьми, болтавшимися сзади в плетеных сумках. Группа 5-7-летних стояла отдельно; нам объяснили, что это спасенные дети, те, кто имел несчастье родиться близнецом. А близнецы — это плохой знак, их убивают. Оставить жить можно только первого ребенка.
К концу второго дня пути мы увидели два десятка соломенных крыш: самый крупный населенный пункт народности Яли-мо — Нинья. Встретить нас вышел индонезиец в военной форме. "Отчаянный человек и мой большой друг", — представил его Джон. Этот человек, похожий по стилю жизни на папуасского Сухова, жил здесь уже почти два года. А прибыл он в группе индонезийской полиции, которая прилетела на вертолетах выяснять причины исчезновения двух миссионеров. После расследования полицейский получил приказ остаться, следить за порядком и по возможности содействовать миссионерам.
После захода солнца мы устроились около костра послушать нашего нового знакомого. Два года назад, когда полицейские увезли вождя племени, которое убило и съело миссионеров, люди перестали доверять иноземцам. Все знают, что оставшийся полицейский — представитель власти. Ему устраивают бойкоты: стараются не разговаривать, возражают против того, чтобы он посещал деревни. Расследование же было недолгим: люди здесь не умеют врать и на прямой вопрос либо молчат, либо говорят правду. Уже в первый день следователи узнали, в какой из деревень убили миссионеров. Молодой и горячий вождь племени был категорически против того, что несли с собой миссионеры. Он считал, что люди, не знающие элементарных правил поведения, не знакомые с традициями и обычаями папуасов, не могут учить чему-либо. И полагал, что не станет миссионеров — не будет проблем. Но он ошибся: полиция прибыла через два месяца. Выяснила, что мучили и ели миссионеров всем племенем — даже маленькие дети имели право ткнуть в них стрелой. Но увезли только вождя. Скорее всего, как считает наш друг, он не сможет выдержать заточения и погибнет. А завтра, если уж мы так настаиваем, можно попробовать сходить в эту деревню.
Люди в деревне были угрюмыми и враждебными. Женщины молча смотрели из-за ограды, мужчины вышли к нам вооруженные и даже не отвечали на приветствие. В деревню пустить отказались. Мы поняли, что атмосферу враждебности нам не развеять никакими подарками. Они гордо отказывались от столь любимых в других племенах зеркал и перочинных ножей. Мы уже собрались повернуть назад, как вдруг Джон замахал кому-то рукой. По склону горы к деревне спускался преклонных лет папуас. Одежда его была традиционной: юбка из лиан, из-под которой торчал длинный холим. Неожиданно для нас он крикнул приветствие в ответ и помахал рукой. И пока он спускался, Джон пояснил, что, кажется, нам повезло: этот человек несколько лет назад два месяца жил в Вамене, выбрав для сна кусты недалеко от дома Джона. И однажды, когда шел сильный дождь, Джон пригласил его в дом. Так они стали друзьями.
Словарный запас языка яли у Джона и полицейского был очень невелик, и то, что говорил Сут, было понятно только в общих чертах. В деревню войти мы не могли, но походить немного по окрестностям — это пожалуйста. Он поводил нас вокруг, и нам удалось как следует разглядеть местных жителей. На женщинах из одежды — только маленькая юбочка, похожая на большой гребешок-расческу, привязанную спереди. Как мы поняли из объяснений, жена здесь стоит 20 свиней — в этом климате женщины выживают с трудом и поэтому очень ценятся.
Через два часа, когда нам уже пора было прощаться, я попросил Джона спросить его друга, ел ли тот людей. Спокойно, как будто речь шла о чем-то обычном, он ответил: "Да, я ел людей". Выяснять подробности не хотелось. Когда мы стали прощаться, я подарил ему перочинный нож. В ответ старик извлек из своей плетеной сумки длинный костяной нож, украшенный перьями и бусами из каких-то семян. Видя, как бережно я держу вещь, он указал на нож, а потом похлопал себя по бедру — нож был сделан из берцовой кости человека.