Вопрос о создании в России музея современного искусства, обсуждавшийся долго и страстно, остается актуальным и по сей день. Несмотря на обилие разговоров, приблизиться к реализации хотя бы одного из многих проектов не удалось никому. Однако есть те, чьи позиции в этом вопросе наиболее прочны. Среди них лидирует Русский музей, на коллекции которого сегодня возлагаются большие надежды. Мы начинаем цикл публикаций, посвященных проблеме "быть или не быть музею современного искусства в России", с интервью заведующего отделом новейших течений Государственного русского музея АЛЕКСАНДРА БОРОВСКОГО, данного им КИРЕ Ъ-ДОЛИНИНОЙ.
— Почему до сих пор в России не создано музея современного искусства?
— В наше время только ленивый не имеет проекта музея современного искусства. Это естественно: большой стране нужен не один, а десять таких музеев. Полагаю, впрочем, что в ближайшее десятилетие полноценного музея современного искусства в нашей стране не будет — потому, что помимо проблем современного искусства есть еще и проблема кадров. У нас есть несколько профессиональных музейных кураторов и много амбициозных кураторов free lance, которые мыслят выставками, группировками — самореализацией. Они, несомненно, выполняют свою роль в культуре, но музей строится не на самовыражении, а на определенной объективистской программе. По сей день у нас ни в музейной, ни даже в кураторской практике нет четкого разделения на modern и contemporary art: все считается современным, и каждый художник, от академика до самого салонного модерниста, считает себя современным. Одна из задач музейного куратора — создать культурную иерархию имен и явлений и понять, что есть современное, актуальное (contemporary) искусство, а что — пусть важное, респектабельное, но как бы из другого материала сделанное. И к этой иерархии ни в коем случае не должна примешиваться личная амбициозность. Музейщик больше думает о зрителе, чем свободный куратор. Он работает в системе музея, учитывая его положение в культуре, стране, городе. Когда все это принимаешь в расчет, личные моменты отходят на второй план. Это не значит, что наша деятельность имперсональна. Но в какой-то момент важнее становится не то, что именно ты сделал какую-то выставку, а то, что она вообще состоялась.
— Но во многих европейских музеях современного искусства есть кураторы и директора, которые славятся именно подчеркнуто субъективным отношением к возглавляемому ими учреждению. Руди Фукс, директор Штеделик-музея в Амстердаме, постоянно подвергается критике за "неуважение" к зрителю.
— На Западе совершенно иная ситуация. Там в каждом маленьком европейском городке есть свой музей современного искусства. И в таком случае имеется гораздо более широкое поле для самовыражения кураторов.
— Есть ли у вас амбиции сделать первый в России музей современного искусства?
— Амбиции, конечно, есть. И я даже рискну сказать, что какие-то из них удовлетворены уже сегодня. Но не амбиции сделать отдельный музей — это принципиально. Я считаю, что такой большой, неповоротливый "дредноут", как Русский музей, движется именно благодаря современному искусству. Показ современного искусства влияет и на показ старого. Я уверен, что такие мощные, яркие выставки старого искусства, которые делаются нашим музеем, продиктованы и современным искусством. Сами идеи подачи, инсталлирования искусства, концепции экспонирования идут от современного искусства, а не от чистой науки. Ведь музейная наука в чистом, классическом виде связана прежде всего с вещами. Но не с пониманием того, как эта вещь бытует в контексте; это — от современного искусства. Именно поэтому речь должна идти о каком-то филиале-музее современного искусства при ГРМ, но не об отдельном музее. И я полностью согласен с дирекцией Русского музея, что сегодня не нужно выделять современное искусство в отдельную экспозицию. Нужно делать выставки современного искусства и в главных залах, в классическом антураже Русского музея. Иначе его просто отсекут — зритель будет смотреть только традиционную экспозицию. Мне кажется, что в нашей практике уже были очень интересные современные врезки рядом с классическими вещами: выставка фотографий Топольских рядом с академическими залами, "торты" Ольги Чернышевой рядом с Репиным, Африка "рычащий" — с "Освобожденным человеком" Коненкова. Можно и напрячься, взять субсидии, построить здание и сделать музей. Но мне кажется, что идея внедрения современного искусства в исторический контекст не менее важна, чем идея музея современного искусства как института. Когда-нибудь такой музей будет, и не один — будут музеи ЛОСХа, МОСХа, Академии художеств, провинциального модернизма. Это может оказаться неожиданно интересным и актуальным. Ведь главное место в философии современной культуры занимает проблема показа, репрезентации, характера смотрения, характера бытования вещи в культуре. Условно говоря, на любом материале можно делать свой музей современного искусства.
— Какова стратегия руководства Русского музея по отношению к современному искусству?
— Во-первых, это очень грамотная идея контекстуализации русского современного искусства, то есть показа его в контексте значительных явлений западного искусства. И во-вторых, попытка создания иерархии, которая совершенно необходима на уровне музея, по крайней мере. У нас ведь каждый человек может задурить голову и мэру, и президенту. Когда нет культуры отношений власти и искусства, это элементарно. Представитель власти говорит: этот художник самый лучший, давайте дадим ему деньги, давайте поставим его памятники. Необходим все-таки механизм подобных отношений.
— Вы верите, что в такой ситуации музей, как постоянно действующая институция, работающая с современным искусством, мог бы влиять на вкусы власть имущих?
— Мы уже стараемся это делать. Во-первых, стараемся не выставлять самозванцев — в русском андерграунде их полно. А во-вторых, когда показываешь Бойса, Гайгера, немецких неоэкспрессионистов, очень многое становится понятным и в нашем искусстве. Конечно, мы пока не в состоянии показать все, что хотелось бы, в первую очередь большие персональные выставки классиков западного искусства. Но линия самого актуального и сильного искусства уже проведена, и она впечатляет — от Бойса до Брюса Наумана.
— Вы описали почти идиллическую ситуацию взаимовлечения вашего отдела и Русского музея в целом. У вас нет ни малейшего стремления к сепаратизму?
— Нет. И я хочу отдать должное дирекции музея — не каждый решится на выставки, подобные нашим. А давление на них значительное. И что знаменательно — партийное давление как-то естественно сменилось либеральным, когда под разговоры о защите культуры отвергаются эксперименты, радикальное искусство.
— Полтора года назад в Русском музее открылся Музей Людвига. Многие наблюдатели предрекали, что он явится той базой, на которой Русский музей в будущем построит свой музей современного искусства. Отдельный или как филиал — это уже второй вопрос. Сегодня у Русского музея есть для этого уже очень многое. Но будет ли он его строить? Ведь рядом с музеем Людвига до сих пор нет постоянной экспозиции современного русского искусства из фондов музея.
— Это действительно очень важный для нас проект. О нем много говорили и много критиковали. Но это единственное в России место, где можно увидеть работы Пистолетто, Ольденбурга и, кстати сказать, Кабакова в лучших вещах. Вот он и есть — маленький музей современного искусства. Несомненно и то, что Музей Людвига будет развиваться. Появятся еще площади: мы обязательно отдадим их под коллекцию Людвига, лишь малая часть которой показывается сегодня. Конечно, наша задача — провести некую хронологическую линию и конец общей постоянной экспозиции Русского музея сделать современным. Но это не будет и 10% от всех накопленных вещей, и, скорее всего, их надо будет время от времени менять. Потому что для меня любая постоянная экспозиция — это смерть. Другой вопрос — Мраморный дворец. В его развитии сегодня тоже есть своя определенная стратегия. Там не будет только современное искусство, но как полигон для современного искусства он использоваться будет. И не будем забывать, что сейчас усталость от того, что мы считаем современным искусством, такова, что музеефицировать его мне кажется не совсем своевременным.
— Может ли зритель, приходящий на ваши выставки в Русский музей, считать, что он видит не случайные вещи, а то, к чему внимательно относится Русский музей и из чего в будущем сложится его коллекция?
— Несомненно. Внимательный зритель видит несколько выбранных нами направлений: фотография, абстрактное искусство, новые технологии; был хороший показ московских художников, которые находятся на грани между западным и русским искусством. Активно экспонируется петербургское искусство, потому что кроме национального мы поддерживаем и региональный статус музея. Практически после каждой выставки мы покупаем несколько работ. Но музею обязательно нужно помнить, что все быстро проходит. Мода на авторов-кураторов, на группы уходит мгновенно. Как мало, например, осталось от московского неоконцептуализма. Многие счастливы получить маленькие грантики где-то в Баварии и тихо там жить. Мы видим сейчас стремительную десакрализацию и тихую буржуазную институализацию модных недавно явлений.
— Мне представляется, что столь активная выставочная деятельность при отсутствии постоянной экспозиции современного искусства создает иллюзию существования самого музея. Как будто-то за этими бесконечными, разного рода и качества выставками и сам музей существует и действует.
— Если такое впечатление и создается, я этому только рад. Мы на это и рассчитывали.