"Их ломали, высылали, убивали, а они веру свою сохранили"

"Власть" продолжает проект "Другая Россия". Специальный корреспондент ИД "Коммерсантъ" Ольга Алленова побывала на высокогорье Грузии и выяснила, почему здесь до сих пор носят русские платки и какое отношение к местным жителям имеет писатель Лев Толстой.

"Парней здесь больше, чем девушек, им жениться надо, а невест мало"

Серпантин круто уводит вверх, к облакам и разреженному, холодному воздуху. Там, на двух тысячах метров над уровнем моря, в грузинском крае Самцхе-Джавахети живет русское село Гореловка, основанное в XIX веке духоборами, сосланными сюда из российской глубинки.

Средняя школа Гореловки — старое здание с высокими потолками и белыми стенами. По легенде, строительство школы для детей духоборов финансировал Лев Толстой. На самом деле средства от продажи романа "Воскресение" Толстой направил в Гореловку на другие цели — в начале XX века большая община духоборов переселилась отсюда в Канаду. Школа же появилась в 1903 году, по приказу Николая Второго. В те годы школа считалась основным средством борьбы с "сектантским учением" духоборов. Тем не менее школа носит имя Льва Толстого, и в кабинете директора на видном месте висит портрет писателя.

Директор школы Татьяна Карева выросла в духоборской семье, хорошо знает историю села и традиции. Говорит, что раньше Гореловка жила богато: духоборы считают, что жить можно своим собственным трудом, поэтому здесь всегда занимались сельским хозяйством. В советское время колхоз имени Ленина в Гореловке был одним из самых успешных в Грузинской республике, теперь же вместо колхоза — кооператив "Духоборец" и 150 коров.

В начале 1990-х годов, когда Грузия погрузилась в гражданскую войну, голод и безработицу, село стало пустеть: около 300 семей уехали в Россию, в Тульскую область. Их дома местная власть отдавала экологическим мигрантам из Аджарии, чье жилье попало в оползневые зоны. Из 3 тыс. русских жителей Гореловки в селе осталась половина (по переписи 2002 года — 1600 русских). В 2007-м — новая волна эмиграции, уже в Тамбовскую и Брянскую области. Отчего уезжают, расскажет любой житель Гореловки: село оказалось на отшибе цивилизации, до ближайшей поликлиники, расположенной в райцентре Ниноцминда, 25 километров. Школьники, поступающие в вузы, домой уже не возвращаются — в городе легче жить,— и родители уезжают вслед за детьми. У Татьяны дочь учится в Ереване - пока они могут часто видеться, Татьяна не собирается уезжать из Гореловки. Но, если дочь решит уехать дальше, в Россию или в Турцию, то уедет и Татьяна.

Учительница младших классов Ирина Тамилина тоже скоро уедет в Брянскую область. Сначала уехал старший сын, он учится в Москве. Потом об отъезде заговорила подрастающая дочь — Катя заканчивает школу, в Гореловке ей скучно: некуда пойти вечером. "У нашей молодежи проблем много,— считает Ирина,— парней здесь больше, чем девушек, им жениться надо, а невест мало. В России, куда мы собираемся уезжать, хотя бы этой проблемы нет". Сейчас в Гореловке, по словам Ирины, всего 50 русских семей. В школе в 1980-е годы было 800 учеников, сейчас осталось 40. Работает школа в две смены: в первую учатся русские дети, во вторую — грузинские. Обучение, соответственно, идет на русском и грузинском языках.

Пока мы беседуем, к школе подъезжает автобус из Тбилиси — руководитель Союза русских женщин Грузии, писательница Алла Беженцева привезла в Гореловку врачей. Такие акции русская община устраивает регулярно — для того, чтобы живущие в селе старики могли пройти осмотр у докторов. В школе становится оживленно: сюда привозят пожилых женщин в старинных русских платках, из-под которых сползают на спины длинные девичьи косы. Медосмотр затянется до вечера, и мы по приглашению Ирины идем к ней домой пить чай.

Дорога наша лежит мимо брошенных, разрушенных временем старинных изб. Все, что не заняли люди после ухода части духоборов в 1990-е, опустело и сгинуло. "Тогда дома не продавались, шла война,— говорит Ирина.— Люди бросали все и уезжали. А сейчас, чтобы восстановить такой дом, нужны деньги. Проще купить готовый". На соседней улице, напротив, дома добротные, крепкие, с чисто выметенными дворами. Здесь еще живут духоборы. В селе каменные дома стали строить только в 1960-е, поясняет Ирина. Есть семьи, которые до сих пор живут в деревянных дедовских домах, с белыми стенами и резными наличниками.

Над селом летают аисты, на крышах старых домов они давно свили гнезда. Гореловка — уникальная климатическая зона и ареал обитания белых аистов. Несколько десятков километров в сторону — и аистов уже нет, как и чернозема.

В сельском магазине, судя по количеству мальчишек у холодильника, самый ходовой товар — мороженое. Над прилавком — портрет молодой Аллы Пугачевой.

Молодой полицейский на улице тоже ест мороженое. Внимательно нас изучает, спрашивает что-то у хозяина магазина в открытую дверь. Хозяин магазина, дружелюбный армянин, отвечает полицейскому и кричит нам вслед: "Гостям всегда добро пожаловать!"

Останавливаемся возле красивого старинного особняка голубого цвета: сад с высокой беседкой, аккуратно покрашенный забор, чистые газоны, у входа из камней выложен какой-то символ, похожий на цветок.

— Это молельный дом,— поясняет Ирина.— Там собираются наши духоборы рано утром по воскресеньям. Но если хотите, вам его откроют. Вот только Кондратьича надо найти. Кондратьич — наш хранитель. В 1990-е он уехал с семьей в Крым, а потом вернулся вдвоем с дочерью, восстановил дом, работает с утра до вечера: делает ремонты, плотничает, ни от какой работы не отказывается. Вот в округе, говорят, работы нет, а Кондратьич всегда при деле. И дочь воспитывает в строгости. В школу она не ходит — он считает, что для того, чтобы стать хорошей женой и хозяйкой, школа ей не нужна. Обучил ее грамоте, она пишет и читает, стихи сочиняет... Джинсы не носит, отец запрещает. Кондратьич тут основательно решил жить и других отговаривает уезжать.

"Мобилки у меня нет, интернета тоже"

Николай Сухоруков, тот самый Кондратьич, хранитель традиций духоборов, ждет нас у молельного дома. Отпирает входную дверь и в сенях поясняет: мужчины в молельную горницу входят через левую дверь, женщины — через правую. Горница большая, низкая, с цветами на подоконниках и ковриками на полу. В центре комнаты большая русская печь. На стенах — 13 вышитых рушников (духоборы называют их утирками). "Вышивали утирочки девушки до замужества,— объясняет Николай.— На ткани они выкладывали свою судьбу, так что парень не только ее красоту видел, но и ее настроение, внутренний мир. Вот это знак "перуница", а вот квадрат — символ земли и плодородия. Этот означает "окутаю любовью". А этот — "помогу реализовать себя". Эти знаки имеют дохристианские корни".

— Много людей ходят на богослужения? — спрашиваю я.

— Это не совсем богослужения,— поправляет Николай.— Мы Богу служим своими делами. А в молельный дом ходим повидаться с Богом, в вас живущим. Мы любим Бога в человеке. А народу ходит — когда как. В воскресенье на рассвете приходит человек двадцать-тридцать, читают молитвы. Мужчины читают, потому что мужчина в миру главный.

Историю общины Николай рассказывает очень подробно. Сначала духоборов из Тульской и Рязанской губерний переселили в Таврию (нынешний Крым). А когда территория нынешней грузинской Джавахетии была освобождена от турецкой власти, здесь решили строить российский форпост, и сюда в 1841 году сослали духоборов. "Те, кто принял православие, остались в Крыму,— говорит Николай,— а наши предки шли сюда три месяца на волах. После Таврии жить здесь было трудно, климат холодный, жили первые годы в землянках, пока не построились. Много людей умерло". Так на грузинском высокогорье появились Гореловка, Орловка, Богдановка, Тамбовка, Калинино, Ефремовка, Родионовка. В 1877 году началась русско-турецкая война, российская власть потребовала от духоборов помощи в войне, но те отказались — община никогда не брала в руки оружие. "Участвовать в войне — значит лишить кого-то жизни,— объясняет Николай.— Духоборцы ни в одной войне не стояли. Но с обозами армии помогали".

Еще в 1846 году духоборы стали строить в Гореловке сиротский дом — тот самый, в котором мы и сидим с Николаем. "Казак голову сложил в бою, а жена с сиротами осталась,— говорит он,— вот для них и нужен был приют. Да и своих тут сирот хватало в те годы. Духоборцев по острогам сажали, семьям кормиться нечем было. Строили всем селом, каждый помогал. А там и война закончилась. В память об этом событии пушки с Карской крепости повезли в Севастополь, а одну оставили здесь, в Гореловке, в сиротском доме. За то, что с обозами помогали. И эта пушка помогла Гореловке потом уже в 1920 году, во время Гражданской войны. Гореловку тогда никто не брал, ее обходили стороной, потому что все говорили, что в Гореловке есть пушки.

В сиротском доме постоянно жили человек 40-50 — дети умерших и их вдовы, здесь же кормили бедных. Здание, с улицы похожее на беседку, на самом деле оказывается небольшим домом с резной террасой и балконом — здесь жила и умерла директор сиротского дома, Лукерья Калмыкова. Ее духоборы считают святой.

В 1887 году в Российской империи ввели всеобщую воинскую повинность, и духоборов обязали служить в армии. В знак протеста они собрали все имеющееся в селе оружие, облили его керосином и сожгли под пение псалмов. Власти прислали казачий отряд усмирять зачинщиков акции неповиновения — духоборов избили плетьми, и их старейшин сослали в Тифлисский острог. Эта история стала широко известной, за духоборов вступился писатель Лев Толстой. Именно тогда он и решил помочь закавказским духоборам переселиться в Канаду, что и сделал спустя несколько лет. Переселенцев сопровождал в Канаду сын писателя Сергей, врачи и переводчики. До сих пор в Канаде живет большая община, корни которой уходят в Гореловку.

С 1990-х годов в Гореловке все изменилось. Именно с того момента, как часть общины уехала в Россию, а на их места приехали экологические мигранты из Аджарии и Сванетии, а также армянские семьи (село находится фактически на границе с Арменией) — русский язык перестал быть единственным, в селе заговорили на разных языках. "Исчезает язык — исчезает и культура,— говорит Николай.— И в том, что он исчезает, виноваты мы сами. Поэтому я решил вернуться и жить здесь. Я не знаю, смогут ли духоборы сохраниться в России. Но здесь память о духоборах не должна исчезнуть".

Николай собрал у себя дома детский клуб и учит сельских ребятишек плотничать и выжигать по дереву. Сам он делает великолепные иконостасы для православных храмов — и, хотя духоборы не признают икон, Николай не видит ничего зазорного в том, чтобы выполнять такую работу. Потом организовал уборку сиротского дома, сада и сельского родника, который в последние годы превратился в болото. Стал с молодыми помощниками сажать деревья. Когда собирал людей расчищать родник, сказал: "Покажите мне, где здесь живут люди? Я вижу, где живут коровы, а где люди живут?" Эту фразу тут теперь часто повторяют. Нашел единомышленников среди местных армян и грузин — теперь надеется, что совместными усилиями со временем приведут в порядок и здание колхозной конторы, и старинные, брошенные дома. Один из таких домов занял сам Николай — и восстановил, сохранив стиль старой духоборской избы.

"Мы жили плохо, потому что культуры не было,— объясняет Николай.— Гореловку в последние 15-20 лет использовали как промежуточный пункт — здесь люди жили, копили деньги, чтобы уехать. А надо жить так, как будто здесь ты навсегда. Надо вокруг себя создавать красоту, тогда и уезжать не захочется. Сейчас многие это понимают, я рад".

Глядя на Николая, подтянулись другие сельские жители. В Гореловке организовали обучение певчих--- еще пару лет назад здесь оставалось четыре человека, которые могли петь на богослужениях, а теперь их уже 12. Еще в селе восстанавливают спортивный клуб.

А в 25 километрах от Гореловки строят железнодорожную станцию на маршруте Ахалкалаки (Грузия) — Карс (Турция). Николай уверен, что это строительство изменит ситуацию в регионе, и Гореловка расцветет. "Это прекрасная земля, здесь чистая вода и воздух, чернозем,— говорит он.— В последние годы меняется климат, и стала хорошо расти пшеница. Растения тут уникальные, как на Алтае. Заводов нет — и не надо. Я думаю, здесь будет развиваться экологический туризм... Я думаю, здесь будет духовно-культурный центр, он будет не русский, не армянский, не грузинский, а общий. Человечность — она общая. И вернутся сюда духоборцы — не по национальности, а по духу. У духоборцев национальность никогда не была главной: среди нас были русские, мордвины, крымские татары, евреи — в каждом из нас живет Бог".

Прощаясь, Николай приглашает нас в гости через несколько лет, когда в Гореловке будут отдыхать американские туристы. "Мобилки у меня нет, интернета тоже — я жить хочу. А приедете — и так найдете меня",— и машет рукой, уходя по разбитой сельской дороге.

"Жили в землянках, умирали, а не сдались"

Ирина Тамилина собирает в огороде мяту и душицу и бросает в крутой кипяток. Мы пьем душистый чай, хозяйка ставит на стол горячие оладьи с домашней, только приготовленной, сметаной. В доме хранится старая советская мебель и потрясающей красоты расшитые утирочки, скатерти, платки, старинного фасона женские юбки и жакеты. В центре орнамента всегда роза, которую духоборы считают символом жизни и любви. "Это все шила бабушка наша, свекровь моя, она у нас модница в молодости была,— рассказывает Ирина.— Сейчас болеет, из комнаты своей не выходит. Но вам она будет рада".

Худенькая и светлая бабушка протягивает мне с постели свои тонкие, измученные артритом руки. Улыбается: "Ирина, достань-ка мои платки". Платки — особая гордость женщины-духоборки. Она расшивает их всю свою жизнь. В этих платках — история ее жизни, ее семьи. У каждого узора свой смысл: любовь, замужество, дети, старость... Эти палатки хранят дети, внуки и правнуки. А старинные костюмы из льна, хлопка и шерсти, со сложной двойной вышивкой, вообще могут стать предметом музейной гордости.

При переезде в Россию Тамилины оставят здесь и мебель, и вещи, только бабушкины платки да наряды заберут с собой. Без них и бабушка никуда не поедет.

Ирина родилась в грузинском селе Паравани, училась в Тбилиси, в пединституте, в Гореловку вышла замуж. Ее муж Василий из духоборской семьи, но живут Тамилины либерально: Ирина и дочь Катя крестились в Грузинской православной церкви, а старший сын хранит преданность духоборчеству и, живя в России, приезжает на богослужения, которые проводит община в Брянской области.

Василий в молельный дом почти не ходит, но веру предков уважает. Поэтому спиртное на столе появляется только для гостей. Духоборы в Гореловке до сих пор не пьют вино и водку и не едят свинину. "На похоронах я часто помогаю как повар,— говорит Ирина,— никогда не увидишь на столе свинину или водку. Хотя цивилизация и сюда добралась, на свадьбах уже и спиртное появляется... Вот у нас одна семья есть, мама пьющая, сын в 15 лет ко мне в школу пришел, я его грамоте обучила. Но это все же исключения. В селе есть человек пять русских, которые выпивают, но даже они всегда работают, а не лежат под забором".

В мае 2014 года у Ирины и Василия серебряная свадьба, они надеются отметить ее уже в России. Эта крепкая семья не боится переезда: говорят, что историю своих предков увезут с собой. Там, куда они едут, все свои — в Брянской области осела большая община духоборов из Гореловки. "Когда-то духоборов из России гнали, преследовали,— говорит Ирина.— А теперь они возвращаются. Раньше их вера была опасной для власти, а теперь нет. Время стирает все".

Но вычеркнуть из своей жизни Гореловку Тамилины никогда не смогут. "Здесь родина, здесь могилы родителей,— говорит Ирина.— Уезжаем из-за детей, но я знаю, что всегда могу сюда приехать. Соседи наши, грузины из Аджарии и армяне — всегда нам будут рады. Мы с ними жили очень дружно". "Вы об этом обязательно напишите,— поддерживает жену Василий.— Никто нас не притесняет. А то сейчас модно стало все списывать на притеснения — так вроде легче получить вид на жительство. Но мы так не хотим". "Даже во времена Гамсахурдиа в Тбилиси я ни разу не слышала упреков, что я русская,— говорит Ирина.— Люди между собой всегда ладили".

За селом, в чистом поле с белыми аистами, находится старое кладбище духоборов. Василий открывает калитку, справа небольшой молельный дом, слева — захоронения. Над склепами старые могильные надгробия с высеченными в камне датами. Первые захоронения — 1856 года. "Первые духоборы, которые здесь легли, у нас считаются святыми — говорит Василий.— Поклониться им приезжают духоборы со всего мира — даже из Канады, бывало, приезжали. Жаль, что вы приехали не на Рождество или Пасху. Здесь снега наметает по пояс, мы расчищаем дорожки, и вон в том молельном доме все молятся".

— Почему же вы считаете их святыми? — спрашиваю я,— показывая на склепы.

— Потому что они веру сохранили. Их ломали, высылали, убивали, а они веру свою сохранили. Жили в землянках в морозы, умирали, а не сдались.

Мы уезжаем по проселочной дороге. Прямо над старым кладбищем кружит белый аист.