Сочинения в позе

Эдуард Лимонов собрал в книгу себя глянцевого

Ян Шенкман

Лимонов собрал под одной обложкой свои эссе, написанные для глянцевых журналов за последние пять лет: GQ, Glamour, SNC, Rolling Stone и даже Forbes. Набралось на целых 500 страниц. Многих удивит: как это, революционер — и в глянце? Он же против богатых, против истеблишмента, против сытых, бездумных, довольных жизнью?

Да и темы "Апологии чукчей" самые глянцевые: любовные истории, светская жизнь, приключения, крутые тачки, европейские города. Ну да, война, да, тюрьмы, да, политика, но под определенным углом зрения и это вполне гламурно.

Лимонова, впрочем, гламур и глянец ничуть не смущают, даже наоборот — вдохновляют. Он написал отдельное эссе об этом, апологию, почти гимн: "Глянец вдохновляет в борьбе за жизнь. Он — стимул к соревновательности и участию в формировании естественной социальной иерархии". Довольно неожиданно. Не эту ли иерархию он еще недавно хотел разрушить? Много ли в ней национального, не говоря уже о большевистском?

На самом деле никакого противоречия нет. Все становится на места, если вспомнить, что в первую очередь Эдуард Вениаминович не политик и даже не писатель. В первую очередь он романтик. Своего рода лорд Байрон нашего времени. Я не удержался и заглянул в словарь — все сходится вплоть до мелочей. До черепа, который Лимонов, по его рассказам, держал у себя в квартире. А привычка одеваться в черное? А тяга к войнам в экзотических странах? Байрон ведь тоже, как известно, поехал из своего благополучного имперского Альбиона воевать за свободу экзотической Греции и даже стал ее национальным героем.

В этой книжке аналогом байроновской Греции служит путешествие отряда нацболов в Среднюю Азию. Хотели поднять восстание, не подняли, зато испытали массу приключений, побывали на границе с Афганистаном, где Лимонов почувствовал себя Александром Македонским, готовым завоевать весь мир. Тоже неплохой результат.

Экзотика зашкаливает. Мешая в кучу английские, французские, русские слова, Клеопатру, Валгаллу, воинственных свободолюбивых чукчей, Лимонов восклицает: "Кипящая страсть важна!" Все его герои — "яростные мужчины и женщины". Идеальная среда для них — тюрьма, война, политический заговор, в крайнем случае — занятия по тантрическому сексу.

Все это местами выглядит достаточно пародийно. Мило, обаятельно, но до предела нелепо. "Что выбираешь ты, о, Эдуард Лимонов?!" — восклицание вполне в духе Байрона и его Чайльд-Гарольда. И дальше: "Я выбираю одиночество, поскольку мне нужен выход в метафизические миры". Все это всерьез, разумеется. Юмор у Лимонова отсутствует начисто. Зато много элегической грусти: "Я поклонник руин, недавно разбомбленных городов, уже успевших порасти сверху зелеными паразитами..." Или так: "О, суды! Юдоли слез, а помещения — свидетели страстей и страданий человека".

Поразительно, но все это пишет Лимонов, действительно прошедший и суды, и тюрьмы, и войну. От писателя с таким опытом ждешь в первую очередь подлинности, боли, а не позы, правды, а не игрушечных страстей и экзотики. Представьте себе Шаламова, восклицающего: "О, Варлам Шаламов!" Невозможно. А тут пожалуйста: "Я, как подобает серьезному русскому писателю..."

Обыденность его не интересует вообще. Обычные люди тоже. В большинстве своем вызывают ненависть и презрение. Живут жалкой жизнью, как растения, то ли дело я, Эдуард Лимонов: "Я же, холодный, гордый и отстраненный от обывательских радостей интеллектуал, сидел в ночи Святого Сильвестра за столом и упоенно писал, писал, писал... и лицо мое иной раз озарялось высокомерной улыбкой презрения к роду человеческому". Вот так — упоенно. Лицо, разумеется, озарялось.

Презрения Лимонов и не скрывает. Зато все, что выходит за круг обыденной жизни — достойно восхищения. С каким же удовольствием Лимонов произносит эти слова: контесса, вдова Клико... Аристократка, древняя кровь, молодец-девка...

Ярко, страстно, гламурно.

Лимонов, как сказали бы раньше, интересничает. И как ни странно, это работает. Его читают, его любят, его покупают, причем далеко не только бритые молодые люди в гриндерсах и штанах защитного цвета, а и домохозяйки, и офисный планктон — они в первую очередь. Это только кажется, что он писатель, отверженный обществом, пламенный революционер, сидящий у себя в бункере и мечтающий о Валгалле. Злой, страстный, равнодушный к успеху. Сверхчеловек, противопоставивший себя людям.

Романтики прошлых времен, которые создавали себе имидж изгоев, мрачных падших ангелов и героев-одиночек, тоже ведь интересничали, и это тоже работало на успех. Вполне глянцевая стратегия. Особенно в наши времена, когда изгойство и протест стали успешным брендом. Антисуси продаются лучше, чем суси, антикафе привлекает больше, чем просто кафе. Не говоря уже о китайских майках с Че Геварой.

Штампованная индивидуальность хорошо продается. Во-первых, штамп узнаваем, он не шокирует, он воспринимается как нечто уже существующее. На того же Лимонова хорошо поработали его предшественники. Трудно было первым, а теперь легко — есть на кого ссылаться. Половина "Апологии чукчей" состоит из сравнений себя с великими. Традиция создана, ею можно пользоваться, ее опять-таки покупают.

Во-вторых, слоган "Ты не такой, как все" или "Это товар не для всех" — один из главных на сегодняшнем рынке. Никто уже не хочет быть серой массой, даже сама серая масса. Каждый говорит, я не быдло, я одинокий волк, мне нужно что-то особенное. И вот ходят воскресным днем по гипермаркету стаи одиноких волков...

Неформат стал форматом. И это, пожалуй, главное, что произошло в искусстве за последние 30 лет. Не все это еще поняли, но Лимонов понял наверняка. И редакторы глянцевых журналов — тоже. Самые умные. Кто-то побоится печатать нацбола, кто-то испугается слов "революция" и "фашизм". А кто-то сообразит, что к лимоновским текстам про тюрьму очень неплохо поставить рекламу элитной недвижимости. К эссе про Гитлера подойдет реклама путешествия на израильские курорты. К эссе про крысу можно поставить модуль эксклюзивных часов.

И купят, обязательно купят.