На художника Петра Павленского завели уголовное дело за акцию на Красной площади. В воскресенье петербургский художник, раздевшись догола, прибил свои половые органы к брусчатке недалеко от Мавзолея. Искусствовед Андрей Ерофеев прокомментировал ситуцию ведущим Алексею Корнееву и Дарье Полыгаевой.
Фото: REUTERS/Maxim Zmeyev, Reuters
После акции его задержали и доставили в больницу. Как стало известно 15 ноября, столичное МВД возбудило дело против художника по статье "Хулиганство". Петр Павленский известен своими "перформансами", в основном, связанными с самоистязанием. Так, после вынесения приговора участницам Pussy Riot он в знак протеста зашил себе рот, а несколько месяцев назад появился у законодательного собрания Петербурга полностью обнаженным и обмотанным в колючую проволоку.
Д.П.: Эта акция — все-таки искусство или хулиганство?
А.Е.: Это традиция русского искусства. Я не могу сказать, что Павленский — известный художник. Скорее, даже наоборот, это такой анонимный русский художник, такой типичный, что ли, представитель направления перформанса, но акции его тоже не выходят за рамки стандартной демонстрации протеста в форме такого мазохистского членовредительства, что у нас бывает время от времени. Но печально то, что и власть реагирует на это чисто стандартно, традиционно — ничего, кроме хулиганства, она в этом не видит, понимаете? И, в общем, в этом смысле традиционность с двух сторон проявляется. Хочется надеяться, что все-таки не будет крупного срока, что все ограничится штрафом, потому что Павленский не напал ни на главу государства лично, ни нацелился на кого из действующих лиц нашей политики, а просто протестовал в целом против общей ситуации в России.
А.К.: На Руси-то таких называли юродивыми — они принимали форму безумства или какую-то форму поругания мира специально для того, чтобы показать...
А.Е.: Только власть раньше прислушивалась к юродивым.
А.К.: Да, их не наказывали, конечно.
А.Е.: Да, художник — тоже все-таки барометр, понимаете, состояния общества. И это значит, что просто власть не хочет слушать общество.
Д.П.: В данном случае можно обвинить российские власти в некоторой недальновидности, в том, что они просто не понимают современное искусство?
А.Е.: Я бы сказал, что она не понимает своего общества, потому что все-таки критический настрой — это то, что пришло на смену власти послушного общества советского типа. Градус критического настроя во всем обществе очень высок, художник его просто передает вот таким нестандартным образом.
Д.П.: У меня как-то нет ощущения, что прямо все российское общество такое искусство понимает...
А.Е.: Это же форма отчаяния, форма депрессии, доведенной до состояния вот членовредительства. Мы находимся в ситуации абсолютно зажатой, неспособной к какому-то активному действию. Вот что-то такое, можно сказать, в этой пластической формуле проявляется.
А.К.: А нет смысла поискать какую-то адекватную форму, которую власти действительно услышат, предположим?
А.Е.: Для того, чтобы слышать, надо хотеть слушать. Мне кажется, что здесь желание показать, что всякое нестандартное поведение будет подавляться — вот что я прочитываю в поведении власти. К тому же, очень невыгодное для себя поведение, потому что опять начнется сейчас, знаете, шум вокруг этого.
Д.П.: Да, я уже представила себе, как бы выглядел процесс по этому делу, представляете?
А.К.: Вещественные доказательства какие в данном случае?
А.Е.: Какие-то забрали.
А.К.: Раньше ведь даже в 70-80-е годы художники протестовали в рамках некоего контекста. Был и политический театр, были и какие-то акции художников. А сейчас, что удивительно — это разовые акции, пусть довольно яркие и необычные, неординарные, но все равно разовые, это не общий тренд, в том числе театральный, кино и так далее.
А.Е.: Но я бы этого не сказал, почему? Посмотрите, после Pussy Riot были Femen с многочисленными акциями. Это как раз достаточно регулярно появляющийся у нас тип художественного протеста, значительно более распространенный, чем в других художественных школах. Я бы сказал, что это как раз российская традиция: чем меньше подъем общественного протеста на улицах, тем чаще выходят художники. Это характерное явление, в общем, такого авторитарного общества, где художник выступает от лица общества, ведет в таком жестком противостоянии диалоги с властью.
А.К.: От лица общества, когда общество молчит?
А.Е.: Да. Когда оно начинает говорить, тогда художник берется за кисти.