Тихий источник
Оноре Домье в Лондоне
Оноре Домье (1808-1879) в СССР считался главным французским художником XIX века. Все в нем подходило для этого идеально: и рабоче-крестьянское происхождение — сын провинциального стекольщика, человека тяжелого ручного труда, выросший в бедности (отец возомнил себя поэтом, вырвал семью из благополучной марсельской жизни со своей мастерской и загородным домом и перевез в надменный и тут же обобравший его до последнего су Париж); малообразованный (никаких тебе лицеев и академий, лишь несколько лет уроков у архитектурного графика Ленуара да сеансы в ателье бывшего натурщика Сюиса, в котором ученики учились друг у друга); ну и, конечно, революционно настроенный (все выпавшие на долю Домье французские революции он встречал восторженно, а на старости лет был даже членом Парижской коммуны). А еще он сидел в тюрьме за политическую карикатуру, высмеивал монархию и буржуазию, писал "поэтические образы простых людей". Такой удачной для советского официоза биографией в истории европейского искусства XIX века мог похвастаться разве что Гюстав Курбе, но бешеный темперамент гиганта из Орнана давал порой идеологические сбои — и любой рассказ о нем на русском был обречен на значительные купюры.
А вот Домье никаких особенных эскапад себе не позволял. "Три славных дня" Июльской революции заставили его видеть в истории не только смешное, но и трагическое. Полгода в тюрьме за стремительно ставшую популярной карикатуру на "короля-гражданина" Луи-Филиппа в виде жирной груши на тонких ножках для Caricature в 1831-м сильно подняли самооценку. Его политическая сатира становилась все более злой, а после ее запрета в 1834-м эта же злость обрушилась на "быт и нравы". Понятно, что политики во всех этих изображениях адвокатов, почтенных буржуа и всевозможных парижских типов было не намного меньше, чем раньше. Художник был очень знаменит, но из бедности так, в общем-то, и не выбрался, а тому, что умер в своей постели, был благодарен помощи Жан-Батиста Камиля Коро, купившего другу небольшой дом в пригороде Парижа.
Фото: Private collection
Фото: Musee d'Art et d'Histoire, Saint Denis.
Фото: © The Trustees of the British Museum
Фото: © The Metropolitan Museum of Art/Art Resource/Scala, Florence
Принято считать, что именно карикатурой Домье и вошел в историю искусства. Это, конечно, так — французская карикатура до Домье была технически хороша, но в язвительности, остроумии, убийственной точности удара сильно уступала английской, которая уже в XVIII веке стала видом национального художественного спорта. Однако было в Домье что-то, что заставляло художников, как современников, от Делакруа до Дега, так и отъявленных модернистов, от Пикассо до Бэкона, коллекционировать его гравюры, цитировать его образы и отдавать дань в посвящениях. Это "что-то", впрочем, есть чистое искусство, которого от большинства карикатур вроде бы и не ждешь. И первым это увидел Оноре де Бальзак, воскликнувший: "У этого парня под кожей мускулы Микеланджело!" Знаток человеческих душ имел в виду моментальные скульптурные шаржи Домье, которые были эскизами к его будущим литографиям. Эта же скульптурная отточенность форм есть и в его живописи.
Нынешняя огромная выставка Домье в Лондоне вроде бы не претендует на особую концептуальность. Название "Образы Парижа" нейтрально донельзя — чего еще искать в искусстве художника, практически никогда не покидавшего французскую столицу и всю жизнь специализировавшего на ловле лиц и типов. Однако отбор вещей говорит об особом взгляде кураторов на историю Домье. Здесь очень много блистательной, самодостаточной живописи. Холеный серый цвет Домье впитают в себя Дега и Мане, "Дон Кихот" Домье вернется к нам у Пикассо, а его нервные графические линии на сочной живописной поверхности объявятся одним из основных приемов у постимпрессионистов и экспрессионистов, от Сезанна до Кирхнера. Домье станет важнейшим источником всего европейского авангарда, который часто брал не то, что было остро модно в момент возникновения, а то, что давало универсальные формулы. Сам же Домье о своем таком месте в вечности не помышлял. Зато его очень занимала незапятнанность репутации. Уже в старости он, убежденный республиканец, откажется принять орден Почетного легиона от правительства Наполеона III, сославшись на то, что в его возрасте хочется смотреть на себя в зеркало без смеха. Курбе, кстати, отозвался об этом жесте коллеги как о признаке странной мечтательности. Зато актуальность негромкого сопротивления подлой власти хорошо оценил ХХ век.
Лондон, Royal Academy Of Arts / по 26 января 2014 года