Выставка живопись
Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото
В ГМИИ имени Пушкина открыты две выставки частных коллекций: одна — "Художественный мир Бриттена", другая — "Искусство, с которым я живу. Из собрания Михаила Барышникова". В обоих случаях коллекции интересны не столько как таковые, сколько как портреты коллекционеров. Рассказывает АННА ТОЛСТОВА.
Коллекция Михаила Барышникова — это портрет человека театра, человека танцующего. Вначале — множество ленинградцев, героев тех десяти лет, что он, рижанин, провел в колыбели трех революций, учась в Вагановском и служа в Кировском. Отчасти — это дружеский круг: вот славный рисуночек Иосифа Бродского, старинного поклонника и обожателя; вот эскизы Михаила Шемякина, доброго приятеля; вот акварелька Александра Арефьева, которого, можно почти не сомневаться, коллекционер тоже знал лично. Отчасти — это круг театральный: и "рожи" Олега Целкова, и эскизы Валерия Доррера к фильму "Каин XVIII" по сказке Евгения Шварца отмечены акимовской печатью. От ленинградского фрондерского андерграунда со стилистическими разногласиями с советской властью ждешь программной любви к Серебряному веку — и точно: примерно половина барышниковского собрания — петербургский fin de siecle, чей пространственно-временной континуум был продлен эмиграцией в 1930-е и вплоть до Нью-Йорка. Александр Бенуа, Сергей Судейкин, Лев Бакст, Мстислав Добужинский — стихия русского музыкального театра, выпущенная на мировые подмостки дягилевскими сезонами. Позднее, упорхнув за железный занавес и осваивая чуть ли не те же сцены, где и любимые мирискусники некогда подвизались декораторами, нью-йоркский коллекционер Барышников являет себя эстетом, тонким ценителем тонкого, почти контурного рисунка. Рисунка танца, ведь в почеркушках Жана Кокто и Михаила Ларионова, в волшебном маньеризме Леонор Фини, в воздушных контурах Рауля Дюфи мы обнаружим то же неизъяснимо хореографическое свойство линии, что проявляется в балетных рисунках Триши Браун. Очаровательные в своем простодушии "Жуки и птицы" Мерса Каннингема и эскиз Дэвида Салле к балету "The Mollino Room" его ученицы Кэрол Армитаж, в котором блистал сам собиратель, довершают этот театрально-танцевальный портрет.
Коллекция Бенджамина Бриттена и Питера Пирса на первый взгляд тоже кажется портретом людей театра, оперного театра. Здесь, например, много работ превосходного, но плохо известного за пределами Великобритании художника Джона Пайпера, фантаста, сюрреалиста и по английским меркам довольно раннего абстракциониста, оформившего множество бриттеновских опер — от "Поругания Лукреции" до "Смерти в Венеции" (эскиз декорации к последней тоже выставлен). Впрочем, Джон Пайпер и его жена Мифануи, изрядная либреттистка, написавшая либретто и к той же "Смерти в Венеции", и к "Повороту винта", были своими в доску в этом очень узком, семейном кругу. Все же коллекция Бриттена--Пирса — это не столько образ людей театра, сколько образ одной счастливой семьи, совершенно непохожей на другие, что писан художниками английской школы по преимуществу. Правду сказать, второсортными художниками в большинстве своем, так что редкий в творчестве Джона Констебла портрет и редкий вообще, потому что от вдохновителя английского футуризма, погибшего на фронте в возрасте 23 лет, мало что осталось, портрет кисти Анри Годье-Бжески кажутся тут случайными удачами. Быть может, будь у тружеников оперы денег побольше, они собрали бы целый музей Кэмден-Таунской группы: во всяком случае, венецианский вид Уолтера Сиккерта, мольеровский эскиз Дункана Гранта и пара портретов Генри Лэмба на выставке есть.
Лэмбовским портретом Бенджамина Бриттена экспозиция как раз и начинается: он был сделан в 1945-м, в год "Питера Граймса", заглавная партия которого писалась специально для Питера Пирса, большой и счастливой любви композитора, как и многие другие теноровые партии в его операх. Возможно, каждая вещь в этой коллекции была приобретена или заказана не по эстетическим соображениям, но имела какой-то интимный, мемориальный смысл. Как, скажем, "Гостиная в Красном доме" Мэри Поттер, жалкой подражательницы Пола Нэша: в 1957-м Бриттен и Пирс купили этот Красным дом у художницы и жили в нем долго и счастливо, но не умерли в один день. Пирс пережил Бриттена на десять лет — старым и одиноким в той самой гостиной его изобразил Дэвид Хокни, это кода выставки. Вообще, изучая собрание Бриттена--Пирса, так и хранящееся в Красном доме, где после смерти владельцев открылся фонд, популяризирующий наследие этой удивительной пары, испытываешь неловкость, будто читаешь интимный дневник. Однако в некоторых обстоятельствах интимные дневники приобретают общественное звучание. Перед открытием московской выставки Михаил Барышников весьма определенно высказался по поводу российской гомофобии, Бенджамин Бриттен и Питер Пирс такой возможности не имеют, но история их жизни, отраженная в их коллекции, определенно говорит, что человеческое счастье не может и не обязано подчиняться нормам, прописанным в отдельных депутатских головах.