Творческое неблагополучие

Фестиваль театр

Международный фестиваль "Сезон Станиславского" открылся спектаклем венского Бургтеатра "Счастливые дни Аранхуэса" по пьесе Петера Хандке в постановке одного из самых знаменитых европейских мастеров режиссуры — Люка Бонди. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.

Фестиваль "Сезон Станиславского", конечно, пострадал от немыслимых цен на аренду и плотных репертуарных графиков центральных московских театров: знаменитому венскому Бургтеатру, едва ли не самому богатому и одному из самых спесивых драматических театров Европы, пришлось выступать на сцене областного дворца искусств у метро "Кузьминки". Больше чем десять лет не приезжали в Россию и спектакли Люка Бонди, выдающегося мастера и нынешнего директора парижского "Одеона". Приехав же, "Счастливые дни Аранхуэса" игрались в неполном, явно не проданном зале, куда кроме театральных критиков и студентов пригласили много случайной публики, по виду — домохозяек из окрестных кварталов. Вскоре после начала, поняв, что два персонажа спектакля, он и она, не будут делить детей и уличать друг друга в изменах, да еще по-немецки, с неудобно висящими субтитрами, женщины парами потянулись к выходу, приговаривая что-то вроде "совсем они там сбрендили от своего благополучия...".

Между тем недавно написанная пьеса 70-летнего классика немецкоязычной литературы Петера Хандке — о неблагополучии. Прежде всего о личном, но, в сущности, и об общечеловеческом, социальном: в финале герои приходят к мысли о принципиальной невозможности гармоничных отношений между мужчиной и женщиной. Кто они, эти безымянные персонажи средних лет, ведущие многословную и эмоционально весьма запутанную беседу,— вопрос, допускающий разные толкования. Случайные знакомые, вдруг решившие открыться друг другу, или пара, связанная на самом деле давними отношениями и придумавшая оживить притупившиеся чувства изощренной игрой в интимные воспоминания? Светские любители поэтических интеллектуальных диалогов или просто репетирующие новую пьесу актеры? Не зря ведь камерный по духу спектакль Люка Бонди играется в большой декорации (художник Амина Хандке приходится автору пьесы дочерью), представляющей собой театральную сцену — на фоне изнанки торжественного бархатного занавеса и с надписью "пожалуйста, тихо", а героиня несколько раз вспоминает женские роли в пьесах Теннесси Уильямса.

Положительные ответы на любое из высказанных выше предположений в спектакле Бонди можно обнаружить. Двое ведут этот разговор летним солнечным днем — им вроде бы не нужно ничего, кроме легкой садовой мебели и предельной открытости, которая, в свою очередь, иногда может вдруг показаться плодом лукавства. Все начинается с его просьбы вспомнить ее первого мужчину — рассказ оказывается очень подробным и постепенно переходит в прочие подробности личной жизни и обобщения на темы оной. Можно сказать, что драматург подводит итоги европейской сексуальной революции. Но речь не идет — если вдруг кому-то так может показаться — о бесстыдных интимных подробностях, их в "Счастливых днях Аранхуэса" практически нет. Но вообще подробностей неимоверно много, из них собственно и состоит нелегкий для восприятия текст Хандке — из долгих подробностей окружающей обстановки и пейзажа, из разных обстоятельств прошлой жизни, из пережитых ощущений и желаний, даже из уточнений уже произнесенных слов.

Когда-то героиня выбирала в партнеры только тех мужчин, в глазах которых видела отражение собственной недоступности, и каждому из них мстила, отдаваясь. "Нет ничего темней, чем ненависть женщины к мужчине",— делает она вывод из своего опыта. Он отвечает туманной историей о поездке в резиденцию испанских королей и о пронзительном вкусе смородины, который приобретает для него какой-то экзистенциальный оттенок. Но вывод его столь же определенный: "Нет счастливой любви". Пройдя с героями по лабиринтам их памяти и сделав выводы, достойные фрейдистской драматургии конца прошлого века, Петер Хандке приводит их словно не только к эмоциональному, но и к языковому изнеможению.

Один из мэтров европейской сцены, Люк Бонди, славен именно как "актерский" режиссер. И наблюдать в его спектакле за двумя знаменитостями среднего поколения немецкоязычного театра — Дорте Лиссевски и Йенсом Харцером — настоящее удовольствие для зрителя-гурмана. Он играет острее, словно компенсируя легкой эксцентрикой свое положение второго в этом элегантном дуэте. А Лиссевски демонстрирует пример непрерывной, текучей, тонко просчитанной актерской жизни на сцене — пример, который интересен и поучителен для гораздо большего числа людей, чем те, кто смог ее увидеть и оценить.