Премьера / литература
В издательстве Corpus вышла в свет новая книга Владимира Сорокина. Роман "Теллурия" прочитала АННА НАРИНСКАЯ.
Большой писатель должен быть маньяком. Это необходимое условие, чтобы он, как того требует отечественная традиция, оказался пророком.
В текстах последнего десятилетия Владимир Сорокин с воистину маниакальным упрямством выстраивает и разрабатывает картину мира ближайшего будущего. Она начала вырисовываться еще в "Дне опричника" и "Сахарном Кремле", обросла техническими, скажем так, подробностями в "Метели", и сейчас предстала в "Теллурии" во всем отталкивающе-привлекательном разнообразии.
Сорокинский новый мир раздроблен на множество небольших стран после разрушительной войны христианской и исламской цивилизаций. Его обитатели (их размеры и облик варьируются) порабощены изощренными технологиями, дарящим счастье наркотическим металлом теллуром (его производят в алтайской республике, давшей название книге), и властителями, смахивающими на мутантов: от летающих рыцарей тамплиеров, правящих на юге Франции, до воцарившегося на части бывшей территории России православно-коммунистического режима.
Что до пророчеств, то свой дар предвиденья или просто виденья реальности Сорокин предъявил еще в "Дне опричника", описав еще не всем тогда заметную смесь ура-православия, завистливой имперскости и самодовольного насилия, в которую наше отечество в кратчайшие сроки не преминуло впасть. Хотя такое, конечно — это предсказание, а не пророчество (нельзя же отнести к пророкам, например, финансовых аналитиков — даже тех, чьи прогнозы оправдываются). А пророк, как мы учили наизусть в детстве, это тот, кто "глаголом жжет сердца людей".
" ... по стахановским починам всенародных нанотехнологий Святого духа, в связи с дальнейшим развертыванием демократических мероприятий в скитах и трудовых коллективах, в домах терпимости и детских учреждениях, в стрелецких слободах и строительных кооперативах, на нарах и парашах в лагерях нашей необъятной Родины по умолчанию к буферу обмена, знающего, как произвести некоммерческое использование и недружественное поглощение, как эффективно наехать, прогнуть, отжать, отметелить, опустить и замочить в сортире, в свете тайных инсталлляций ЦК и ВЦСПС, сокрушивших лютых ворогов всего прогрессивного человечества комсомольским бесогоном аффилированной компании через правильных пацанов православного банка...".
Это — что и требовалось показать — практически стихи. Во всяком случае, в том смысле, в котором стихи — выражение сути языка. Вообще, самое банальное, что можно сказать (и что всегда говорят) о Сорокине — что он "про язык". И это тот (частый) случай, когда банальность является правдой. Сорокин управляется с речью головокружительным каким-то способом. Никто из тех, кто сегодня пишет по-русски, с ним и рядом не стоял. Что, кстати, создает некоторую проблему — он слишком хорошо это про себя знает. И если желать что-нибудь автору "Теллурии" предъявить, так это то, что его роман — книга нескрыто самолюбовательная, немного с привкусом "вот как я могу". Но это если желать.
А может Сорокин долго и по-разному. Языков в "Теллурии" множество — почти столько же, сколько глав. Язык письма в ЖЭК, язык молитвы, язык русских переводов европейской классики и множество как будто придуманных, но всегда узнаваемых языков. Множество реплик, восклицаний, рассказов — не соединяющихся в единый сюжет, но укладывающихся в единый конструкт.
Среди них есть весьма знаменательные. Например монолог специально выведенного существа — "живого уда", присланного графом Шереметьевым в подарок вдовствующей королеве Доротее Шарлоттенбургской для соответствующих надобностей. Точная пародия на Пелевина ("Виктор Олегович проснулся, вылез из футляра, надел узкие солнцезащитные очки, забил себе в голову теллуровый гвоздь... вышел на балкон и взлетел над Москвой... набрал высоту и надолго завис над Болотной площадью. Он заметил, что слив pro-теста начался ровно в 15.35 по московскому времени"). Или вот рассказ об "СССР". СССР — это сталинистская республика на Урале, которую сразу после распада постсоветской России основали трое московских олигархов-сталинистов. На этот остров сталинской мечты хлынули состоятельные поклонники усатого вождя. "Бедным же сталинистам путь был закрыт". За "бедных сталинистов" автору хочется вынести особую благодарность.
При этом в самой идее сорокинской антиутопии нет ничего сногсшибательного, нового и значимого — ни относительно его прежних книг, ни относительно вполне распространенных представлений о близости "нового средневековья". И это могло бы вызывать досаду, если бы имело хоть какое-нибудь значение. Но главное в этой книге не то, что есть в ней (или чего в ней нет), а то, что есть она сама — вавилонская башня из слов, возводимая странными существами, расчеловечившимися настолько, что им и понимать друг друга не надо, так что Богу не нужно их останавливать.