"Первое либретто написал сам Гюго"

Знаменитый мюзикл "Нотр-Дам де Пари" отмечает свои 15  лет мировым турне, которое стартует 13 ноября в Кремлевском дворце в Москве. Чудо превращения 600-страничного романа классика французского романтизма в два часа сверхмодной постановки с дюжиной шлягеров "Огонек" попросил объяснить Пьера Гюго, праправнука автора "Собора Парижской Богоматери"

В сентябре 1998-го в парижском Дворце Конгрессов состоялась премьера "Нотр-Дам де Пари". Этому детищу Люка Пламондона (автор либретто) и Риккардо Коччанте (композитор) было суждено стать первым европейским мюзиклом, который снискал мировую славу. Шутка ли: кроме первой — франкоязычной версии — "народная опера" (так именует свое детище Риккардо Коччанте) существует в итальянском, русском, английском, испанском и даже корейском варианте. За 15 лет спектакль посмотрели 8 млн зрителей в 15 странах мира, он попал в Книгу рекордов Гиннесса по числу билетов, проданных за первый год постановки, было также продано 10 млн его CD-копий.

Но время мюзиклов проходит — как и время соборов. Накануне юбилейного мирового турне, которое стартует в ноябре в Москве, продюсеры "Нотр-Дам" Шарль и Никола Талар признались "Огоньку", что это будет "последняя гастроль". Почему она начнется с России? Продюсеры в один голос объясняют это тем, что "русская публика уже включила "Нотр-Дам де Пари" в свое культурное наследие". Впрочем, если судить по числу влюбленных в эту постановку поклонников, скажем, в Италии или в Бельгии, конкуренция была нешуточной.

Тем же, кто под обаянием обретших самостоятельную жизнь хитов, таких как "Le temps des cathedrales" ("Время соборов"), "Tu vas me detruire" ("Ты меня разрушишь") и не нуждающийся в переводе "Belle", подзабыл, что вначале все-таки было слово — в данном случае блестящий роман Виктора Гюго,— стоит послушать праправнука писателя, Пьера Гюго, автора книги о семи поколениях рода Гюго.

— Пьер, как вы относитесь к тому, что сегодня публика зачастую знакомится с произведениями вашего знаменитого прапрадеда не по первоисточникам, а по их сценическому воплощению? Ведь мюзиклы "Нотр-Дам де Пари" или "Мизерабль" сегодня явно популярнее романов "Собор Парижской Богоматери" и "Отверженные".

— Я отношусь к этому философски. Ведь это веяние времени, и с этим ничего не поделаешь. Важно, чтобы сценическая версия была талантливой.

Что же касается "Собора Парижской Богоматери", то он вообще побил все рекорды по постановкам — было снято множество фильмов и поставлено еще больше спектаклей. Это не удивительно. Придуманная Виктором Гюго романтическая история так и просится на сцену. Кстати, это хорошо понимал сам писатель, хотевший еще при жизни поставить по роману музыкальный спектакль. Он даже написал для него либретто. Были и попытки написать музыку. За это бралась, например, известная в ту пору сочинительница мадам Шопен, не имеющая, впрочем, никакого отношения к великому Фредерику Шопену.

Ну а если говорить о произведении Риккардо Коччанте и Люка Пламондона, то это, на мой взгляд, самая удачная из интерпретаций романа. Она очень современная и в то же время близкая к прочтению Гюго. Благодаря этому мюзиклу роман получил современное звучание — я имею в виду не только музыку. Эсмеральда, Квазимодо, Фролло — это человеческие архетипы, актуальные для любых времен. Они есть и среди нас.

Кстати, Квазимодо — это даже не вымышленный персонаж. Виктор Гюго его не придумал. Горбуна, служившего звонарем при церкви в Авиньоне, показал Виктору Гюго его друг, поэт Фредерик Мистраль, во время совместного путешествия по Провансу. Так что пусть молодежь узнает эту историю хотя бы из мюзикла. Потом, может, и до романа у кого-то дойдут руки и голова...

— Вслед за Флобером, который говорил о своем романе: "Мадам Бовари — это я", Риккардо Коччанте утверждал, что Квазимодо — это он сам. А Виктор Гюго мог бы сказать про себя подобное?

— Ну, Виктор Гюго вряд ли... Он был красавец, любимец дам. Скорее персонажем, в котором Гюго выразил ну не себя, конечно, а свою жизненную позицию, был Фролло, в романе — архидьякон собора. Общеизвестно, что писатель чтил Всевышнего, но терпеть не мог священников. И в образе Фролло эта двойственность отношения к церкви доведена Гюго до романтического гротеска. Он заставил священника страдать не просто от запретной для него любви к женщине, но еще и сделал ее цыганкой — маргиналкой, как мы бы теперь сказали, или отверженной, как говорили в его времена. В общем, в образе архидьякона Гюго дал волю антиклерикальным настроениям, весьма, впрочем, распространенным во Франции в ту историческую эпоху среди людей его круга.

— Сейчас трудно поверить, что роман создавался с целью привлечь внимание публики к судьбе самого собора, который едва не снесли в те бурные времена, когда по Франции одна за другой прокатывались революции...

— Тем не менее это так. Нотр-Дам действительно угрожало разрушение во времена Французской революции конца XVIII столетия. А Робеспьер в воззвании к парижанам даже заявил, что, если они не хотят, чтобы эта "твердыня мракобесия" была снесена, они должны уплатить Конвенту налог на нужды революции. Собор был профанирован и возвращен церкви только при Наполеоне в ужасном состоянии. А его реставрация началась в 1841 году, спустя 10 лет после выхода романа Гюго.

— Выходит, слова из пролога мюзикла "Литература убьет архитектуру" не только метафора... А как в вашей жизни профессия литератора уживается с архитектурой, во всяком случае, с той "архитектурой, которую можно унести с собой",— так, кажется, ваш отец, создатель авторских украшений, именовал ювелирное искусство, которым и вы занимаетесь?

— Моя основная миссия — сохранить для потомков наследие семьи Гюго. Конечно, самым выдающимся моим предком был Виктор, но и на других природа не отдыхала. Несколько лет назад я написал книгу, которая так и называется "Гюго". Я рассказываю историю семьи от деда писателя, Леопольда, до моих сыновей. Конечно, Виктор Гюго стал в этом труде центральной фигурой.

— Вы писали книгу на основе семейных преданий?

— Вообще-то в семье мы не особенно говорим о Викторе Гюго, мы им восхищаемся. К тому же он из тех писателей, чья жизнь запечатлена до малейших деталей. Дело в том, что он ежедневно сам записывал мельчайшие события своей жизни. В национальной библиотеке Франции хранятся тысячи его записок, он писал их по десятку в день, совсем как современные блогеры. Есть, например, такая: "Я проснулся в семь утра и принял холодный душ". На следующей записочке: "Продолжаю работать над "Отверженными"". А в полдень он мог написать: "Проголодался, пойду посмотрю, что на обед". Ему нужно было все время писать. До последних дней. Но благодаря этой привычке сохранились и очень важные высказывания. Например, перед самой смертью Виктор Гюго написал семь раз подряд на разных клочках бумаги одну и ту же фразу "Любить значит действовать". Эта фраза, превратившаяся впоследствии в крылатое выражение, стала девизом нашей семьи, моей семьи так уж точно. Мне кажется, эта фраза включает в себя все. Всю науку жизни.

— А что же другие персонажи вашей книги?

— Потрясающим человеком был мой дядя, Жан Гюго, известный художник, проживший очень долгую жизнь. Он родился в конце XIX века, а умер в 1984 году. Судьба свела его с Пабло Пикассо, Жаном Кокто, Эриком Сати (автор музыки к футуристическому балету "Парад", поставленному в ходе дягилевских сезонов в декорациях Пикассо.— "О"), Полем Элюаром и другими современниками такого масштаба, с которыми он просто дружил. Но и сам он оставил след в живописи: работы Жана Гюго есть в музеях Лондона, Токио, Филадельфии. Его жена, Валентина Гросс, тоже была известной художницей, входившей в группу "Бык на крыше" (вместе с Андре Бретоном, Эриком Сати, Жаном Кокто и Сергеем Дягилевым.— "О").

В нашем роду было много ярких художников, среди них и мой отец, Франсуа Гюго, имевший способность превращать в искусство все, к чему прикасались его руки,— он пытался лишать вещи их прикладного значения. Ну кому, скажите, когда-либо приходило в голову создать фабрику по производству хлама? Впрочем, потом он поменял свое пристрастие и стал делать авторские украшения. Пикассо заказал ему коллекцию золотых блюд по своим эскизам. Отец работал и с выдающимися модельерами — Диором, Коко Шанель, Эльзой Скьяпарелли (этого итальянского дизайнера считают создательницей прет-а-порте.— "О"), он делал для них эскизы авторских пуговиц. Для Скьяпарелли, например, он сделал 500-граммовую пуговицу, специально, чтобы подчеркивать декольте.

Я с молодости работал вместе с отцом и сейчас продолжаю его дело, создаю авторские ювелирные украшения по эскизам Пикассо, Арпа, Макса Эрнста. Теодор, мой младший сын, ему 14, тоже хочет стать ювелиром и уже рисует эскизы украшений.

— Скажите, а это вообще трудно — быть Гюго?

— Noblesse oblige — положение обязывает, как говорят французы. Не буду прибедняться, фамилия мне помогала, но одновременно и ко многому обязывала. Наше имя восходит к середине XVI века. Гюго означает "человек с болот" и происходит с северо-запада, из мест, где течет река Лорена. В общем, имея такое имя, важно не наделать в жизни глупых ошибок. Но я в мои 66 лет, по-моему, еще не успел. Конечно, я пять раз был женат, у меня пятеро детей. Но это не обязательно ошибки, правда?

— Но вы ведь не популяризируете имя вашего великого предка любой ценой?

— Конечно, нет, что за вопрос? Я даже судился на этой почве с Сезаром (журналист Франсуа Сезар, автор сиквелов "Козетта, или Время иллюзий" и "Мариус, или Беглец", в которых он, на свой вкус, дописал счастливый конец романа "Отверженные".— "О"). Его сиквелы не имеют отношения к литературе. Это просто способ заработать, эксплуатируя имя Гюго и популярность его романа. Вот такие вещи возмутительны, они умаляют значение произведения и оскорбляют память большого художника. Поэтому я настаивал на запрете публикации этих, с позволения сказать, сочинений — я отлично понимал, что они нарушают права моего прапрадеда, который никогда бы не одобрил таких публикаций.

Но, к сожалению, оказалось, что французский суд не имеет понятия о том, что такое моральное право (по французским законам личные неимущественные права — так называемое моральное право — в отличие от авторских, истекающих через 70 лет после смерти создателя, не имеют срока давности и передаются по наследству.— "О"). В общем, тот процесс я проиграл. Судьи решили, что свобода слова — в данном случае этого журналиста — важнее доброго имени великого писателя. Поэтому я только радуюсь, когда за дело берутся мастера как Коччанте и Пламондон, которые умеют и любить, и действовать.

— Если говорить о том, что они угадали в своей постановке,— это именно тема маргиналов, отверженных, которая была одной из важнейших в творчестве вашего знаменитого предка. Да и защищал он обездоленных не только в книгах...

— Лично я не люблю политику, как правило, она ни к чему хорошему не приводит. Но Виктор Гюго был романтиком не только в литературе: Свобода, Равенство, Братство для него были не только лозунги, в отличие от многих революционеров того времени. Он вообще был человеком деятельным и несправедливости не терпел, за что и поплатился (после переворота 1851 года и прихода к власти Наполеона III Гюго, к тому времени член Академии "бессмертных", депутат и пэр Франции, опубликовал резкий памфлет "Наполеон Маленький" и прожил в изгнании до 1870 года.— "О"). Что касается бедных, то он от всей души им сочувствовал — устраивал бесплатные обеды, собирал средства. Он понимал, что значит быть отверженным, потому что в молодости и сам бедствовал. Его Квазимодо — это король бедных, образ, который тянется от "Отверженных".

— А вы знаете, что "Собор Парижской Богоматери" сразу после его перевода на русский высоко оценил Достоевский, который увидел в образе средневекового горбуна, как он писал, "восстановление погибшего человека, задавленного несправедливым гнетом обстоятельств"?

— Ну да, путь Квазимодо, который до своей гибели сделался королем, пусть и королем бедняков, маргиналов,— это и есть путь наверх отверженного или, как говорят у вас, маленького человека. Это была основная тема Гюго, который поднимает прошедшего через страдания и любовь горбуна на неизмеримую высоту. Этот путь актуален всегда, поэтому роман и читается, и смотрится с таким интересом.

— Примерно то же говорил один из лучших исполнителей Квазимодо — Мэтт Лорен, объясняя, как изменила его эта роль, превратив из неуверенного в себе паренька в мужчину, который знает цену жизни и любви.

— А с Гару так же... Знаете, когда Люк Пламондон пригласил меня на просмотр актеров, я никогда бы не угадал в этом огромном красавце (канадский певец Пьер Гаран, взявший затем псевдоним Гару, был первым исполнителем роли Квазимодо в спектакле.— "О") человека, который может сыграть трагедию горбуна. Но когда он как-то невозможно изогнулся, я вдруг понял: это действительно тот, настоящий, стопроцентный Квазимодо, который когда-то звонил в авиньонские колокола.

— Секрет успеха этого мюзикла до сих пор ищут — то в технологиях, то в музыке, то в голосах. А что, если дело не в шоу, а в той поразительной актуальности, которую роман о средневековых страстях получил в наши дни? "На дворе XXI век,— говорил автор музыки к "Нотр-Дам" Риккардо Коччанте,— а вы в любой газете можете прочесть о новых отверженных — нелегалах и маргиналах".

— Есть такая книга "Виктор Гюго наблюдатель", она о том, как он умел любое подсмотренное событие довести до обобщения. Но я скажу больше: Виктор Гюго сумел предсказать то, что произойдет через сотню лет. Посмотрите на нынешнюю проблему иммиграции и поиск новыми маргиналами места под солнцем, с которой сталкиваются буквально все страны Европы, включая Россию. А теперь вспомните сцену мюзикла "Поле чудес", в которой Коччанте переложил эту тему на современный язык, после нее и вправду чувствуешь: то, о чем написал Гюго, оно происходит не на сцене, на самом деле оно происходит на пороге вашего дома...

Беседовала Елена Пушкарская, Экс-ан-Прованс — Рим