О том, как работает Экспортное страховое агентство РФ (ЭКСАР) и что мешает России наращивать несырьевой экспорт, гендиректор ЭКСАРа Петр Фрадков рассказал Александре Романычевой и Александру Габуеву.
«Было сразу удобнее подхватить тот бизнес, который есть»
ВЭБ в рамках докапитализации дочерних структур планирует выкупить за 1,38 млрд рублей арендуемое ЭКСАРом здание и передать его ЭКСАРу в счет оплаты допэмиссии на ту же сумму. Зачем нужна такая схема?
Мы таким образом убиваем двух зайцев. Капитал для нас важен, мы работаем как страховая компания с точки зрения расчета нашей емкости. Согласно постановлению правительства РФ от 22 ноября 2011 года №964 «О порядке осуществления деятельности по страхованию экспортных кредитов и инвестиций от предпринимательских и политических рисков», по которому мы функционируем, наша страховая емкость для поддержки экспорта рассчитывается достаточно линейно: наш капитал, умноженный на десять. Чем больше наш капитал, тем больше та емкость, которую мы можем предоставить нашим экспортерам. Поэтому сумма капитала нам важна, и в этой части относительно небольшое увеличение при умножении на десять дает нормальное увеличение с точки зрения наших возможностей дополнительно предоставить ресурс нашим экспортерам. Кроме того, мы исходим из того, что развиваемся быстро и у нас долгосрочные планы. Поэтому это здание имеет для нас значение.
Ваша страховая емкость сейчас — 300 млрд рублей?
Механизм, по которому мы рассчитываем нашу емкость, выглядит следующим образом. Это наш капитал, умноженный на десять, но он больше, чем 300 млрд рублей, так как мы получали прибыль за время нашей работы, и теперь наша емкость уже превышает 309 млрд. Из них 300 млрд рублей — это доля, покрытая государственной гарантией. То есть если мы не можем ответить по своим обязательством сами, то тогда по соответствующему механизму по нашим обязательствам отвечает государство. Тем самым экспортер получает соответствующее возмещение, если он несет убыток.
Страховой емкости пока хватает?
Да. Однако запросов у нас больше, чем наша емкость. Сейчас у нас находится на рассмотрении около 300 заявок со стороны российских экспортеров и банков. Есть маленькие, а есть достаточно крупные проекты в области машиностроения, атомной промышленности, и 15–20 проектов теоретически могут нашу емкость перекрыть. Мы существуем как коммерческий механизм государственной поддержки и проводим соответствующую оценку риска. Решение по страхованию риска принимаем только после проведения определенного анализа.
Какой процент одобрения заявок?
Из 300–350 обращений, которые мы получили с января 2013 года, в горячей проработке у нас находится около 100 проектов. Это те проекты, которые подготовлены с точки зрения достаточности материалов и которые теоретически мы можем принять. Часто мы отказываем не потому, что риск плохой или мы его не готовы принять, а потому, что не хватает информации для того, чтобы его оценить и принять решение. В том году мы заключили 15 сделок, за восемь месяцев этого года — более 20.
Есть какая-то динамика по сравнению с прошлым годом?
Конечно. Мы наблюдаем лавинообразный рост заявок по двум основным причинам. ЭКСАР намного более активно стал себя предлагать, потому что инструментарий, который нас сделал в чистом виде экспортным страховым агентством, соответствующим всем международным требованиям, заработал только в декабре 2012 года. Так, гарантия на 300 млрд рублей формально вступила в силу только в декабре. Поэтому мы стали себя более четко предлагать, как механизм, с января этого года. Законодательство ЦБ тоже было изменено относительно недавно — с января 2013 года. С другой стороны, рост предложений — это результат нашей работы в регионах. Мы информировали бизнес, что есть такой инструмент, как ЭКСАР, проводили и региональные, и отраслевые семинары. Инструмент новый, про него надо рассказывать.
В какие регионы уже ездили?
Мы ездили в основном в промышленно-интенсивные регионы, где есть уже существующая экспортная составляющая. Логичнее подключится к тем, где экспортная работа уже ведется. Но есть регионы не сильно экспортно-ориентированные, просто были идеи работать там: Свердловская область, Челябинск, Калининград. Достаточно серьезно работали с отраслевыми ассоциациями: с химиками, машиностроителями, лесниками и производителями мебели. На самом деле у нас много чего идет на экспорт. Но небольшая адаптация под специфику отрасли нужна всегда. Грубо говоря, форма организации внешнеэкономической деятельности зерновика категорическим образом отличается от формы организации внешнеэкономической деятельности предприятия, занимающегося машиностроением.
Зерном вы тоже занимаетесь? Вы же вроде не страхуете экспорт сырья.
Зерно — продукция с добавленной стоимостью, здесь высокая конкуренция и достаточно большая цена на рынке. Тема сельхозпроизводства очень правильная с точки зрения поддержки экспорта, в нашей стратегии на это есть определенный лимит.
Есть ли у вас какой-то продукт, связанный с экспортом вооружений? Все же это та отрасль, где Россия пока что конкурентоспособна на глобальном рынке.
Специального продукта нет и не будет. Нам формально не запрещено заниматься продукцией военно-технического назначения. Но надо иметь в виду структуру военно-технических сделок. Зачастую она формируется таким образом, что нет риска неплатежа. Есть либо предоплата, либо какие-то межгосударственные договоренности, которые формально не оставляют нам места с точки зрения нашего инструментария. Не имеет смысла от имени государства покрывать риск государства. Есть, конечно, определенные исключения, они касаются в первую очередь продукции двойного назначения.
Но ведь есть истории вроде непоставленных Ирану комплексов С-300. Тегеран подал иск на $4 млрд в Международный третейский суд Женевы, «Рособоронэкспорт» может пострадать. Вы бы в этой истории смотрелись очень красиво.
Это достаточно субъективный вопрос, он относится к государственной политике. Ответа на него, к сожалению, нет, и нельзя привлечь опыт других стран. Для решения таких вопросов принимаются отдельные точечные решения.
А сейчас в портфеле есть какие-то военные сделки?
Сделок военного назначения нет. Однако мы знаем, что многие предприятия формально военно-промышленного комплекса выпускают продукцию двойного назначения, вот пара-тройка таких контрактов есть.
С какими предприятиями вы в основном сотрудничаете сейчас? Это крупные компании или малые и средние предприятия (МСП)?
Большая часть — это крупный бизнес. По нашим нормативным документам, которые принимались по плану развития ЭКСАРа, мы в первую очередь делали акцент на разработку продукта для крупных существующих экспортеров. Было сразу удобнее подхватить тот бизнес, который есть. В основном это разные по своему формату и по своей отраслевой принадлежности крупные предприятия. Мы страхуем предприятия совершенно разных отраслей: электроэнергетическое машиностроение, традиционная энергетика, атомная энергетика, самолеты, сельхозмашиностроение, которое достаточно неплохо выглядит у нас в портфеле. Это транспортное машиностроение, причем как пассажирское, так и для коммерческих грузовых перевозок. Есть, конечно, и МСП, причем там номенклатура сумасшедшая. Что нам только не приносят для страхования! Есть предложения по страхованию бытового мусора, который поставляется на переработку, по поставкам лягушек из Астрахани во Францию. Есть предложение по поставкам мукомольного оборудования в Сирию.
Какова доля МСП в портфеле?
МСП немного. Мы буквально через несколько недель выйдем на отдельный продукт по МСП, который, согласно нашей стратегии, должны утвердить в этом году. Последний год мы нон-стоп проводили анализ рынка и думали, что такое МСП в России и как сопрячь МСП и экспорт. Нам это далось очень тяжело, потому что, к сожалению, проекты малого и среднего бизнеса — это вещи не совсем структурированные. Но при этом существует понимание, что у этой сферы есть огромный потенциал. Очень надеюсь, что при правильном подходе и реализации продукта по выходу МСП на экспортные рынки (а продукт включает и банки, и факторинговые компании, и непосредственную страховку самих МСП), в портфеле мы получим до 10% МСП в ближайшие два-три года. Много это или мало? Номер один в вопросе страховки экспорта МСП итальянское экспортное кредитное агентство SACE имеет в своем портфеле 25–30% МСП. У немецкой компании Euler Hermes 22–23%. А бразильское агентство SBCE имеет 3%. Все зависит от структуры экономики и от тех целей, которые стоят перед агентством.
У ВЭБа кроме ЭКСАРа есть другая «дочка» — Росэксимбанк. Ее ВЭБ планирует ориентировать на поддержку МСП. Как будет организовано взаимодействие между вами, по обычной модели «банк и страховщик»? Или у вас будут какие-то совместные проекты?
Я не исключаю, что такие проекты могут появиться, здесь нет никаких противоречий. Мы в ЭКСАРе говорим о создании отдельного продукта для МСП. Он предполагает в том числе страхование риска банка, который предоставляет финансирование под экспортные сделки. Это может быть любой банк — и Росэксимбанк, и любой коммерческий банк. С Росэксимбанком мы, несомненно, находимся в контакте, но это немного разный бизнес.
Как вы взаимодействуете с банками? Сколько заявок на ваши услуги подали кредитные организации?
Сейчас доля банков в портфеле — где-то треть. Мы вообще считаем, что банки должны быть одними из основных клиентов. Но здесь пока есть понятные ограничения. Экспортеры приняли продукт и пошли дальше, а банкам нужно подкорректировать свои технологические процедуры. Мы работаем со всеми крупными банками: с ВЭБом, Сбербанком, ВТБ, Газпромбанком, Россельхозбанком, сейчас налаживаем отношения с региональными банками.
Уже есть сделки?
Есть. Из названных — практически со всеми. Банки — наш приоритет, в том числе как определенный канал продаж. Снижая риск по сделке, мы даем возможность российскому экспортеру привлечь финансирование. Мы не можем кредитовать сами, это не наша задача. Система построена таким образом, что финансовый ресурс под застрахованную нами сделку дешевле, долгосрочнее и не предполагает большего обременения со стороны экспортера, потому что наш полис — это обеспечение первой категории качества. Мировая практика показывает, что в итоге банки выступают основными контрагентами, которые и являются распределителем этого ресурса.
«В самой качественной стране может быть самый некачественный агент»
С вступлением России в ВТО сильно поменялась динамика того, как экспортеры идут и к вам, и на внешние рынки?
Напрямую мы этого не чувствуем. Однако я вижу, что уровень осведомленности наших экспортеров о тех объективных плюсах, которые дает ВТО, не очень высокий. Мы не единственный инструмент по поддержке экспорта, есть еще кредиты, госгарантии, экспортное кредитование. Все эти вопросы более четко описаны процедурами ВТО. Господдержка экспорта достаточно четко регламентируется, ОЭСР — это в большей части регламентация страхования, ВТО в большей степени регулирует экспортное кредитование и финансирование. Мы пытаемся проводить работу, чтобы экспортер или банк в итоге получал эффективную поддержку экспорта, чтобы продукт был быстрый и недорогой и при этом не был в противоречиях с ВТО.
С какими регионами у России самый активный страхуемый экспорт?
По прошлому году это страны СНГ, Индонезия, Индия. Однако это вопрос не только того, что идет сравнение по суверенному рейтингу страны, качественная она или нет. В самой качественной стране может быть самый некачественный агент. Уже были прецеденты, когда мы отказывали нашим экспортерам в страховании поставок в Германию, например, и импортер потом банкротился.
А вообще были ли уже страховые случаи? Случаи убытка?
Формально убытка не было, мы его не зафиксировали. Пока. Это и хорошо, и плохо, потому что такие случаи позволяют развить компетенции в работе с убытком. Однако у нас были технические просрочки, которые могли бы привести к убытку, если бы мы в течение определенного периода времени не проводили работу до выплаты возмещения.
Сколько таких случаев было?
Мы урегулировали два случая. И сейчас у нас в достаточно острой фазе еще один.
В какой регион идет продукция, по которой возникают просрочки?
Это СНГ. Но проблемы могут возникать в любой стране. Например, довольно долго контрагент работал очень хорошо, но что-то случилось, например проворовался бухгалтер или просто мошенничество и нежелание платить по каким-то причинам. Руководителям предприятия невозможно это предусмотреть.
Либо имеют место политические причины, которые тоже достаточно часто встречаются. Они могут быть вызваны такими проблемными вещами, как смена власти и пересмотр политического курса. Причем это не зависит от того, развитая это страна или неразвитая. Мы имеем опыт, когда наши инвесторы сталкиваются в странах ЕС с разным подходом, особенно в некоторых странах Восточной Европы. Это такие технические, но в то же время все равно политические вещи, на которые контрагент или непосредственно компания влиять не может. Например, отказ в переводе валюты.
С какими зарубежными агентствами вы сотрудничаете? Это консультации или совместное страхование по отдельным сделкам?
И так, и так. С самого начала мы пытались выстроить хорошие отношения с зарубежными агентствами. Первая задача была, чтобы о нас просто узнали. Мы пока не стали полноценным членом Бернского союза, формализованного объединения экспортных агентств, так как есть определенные требования к членам союза. Агентству должно быть определенное количество лет, и у него должен быть определенный портфель. Однако мы стали полноценными членами так называемого Пражского клуба. Это входящее в Бернский союз объединение, в котором присутствуют либо начинающие агентства, либо небольшие. Членство в этой организации означает, что нас признали полноценным экспортным агентством. Есть еще один формат общения: мы уже два года входим в узкий клуб, который не имеет отношения к Бернскому союзу, это ежегодная встреча глав агентств G11, где обсуждаются вопросы международной торговли. Агентства разных стран помогают друг другу, делятся информацией с точки зрения рисков, которые они видят у себя в стране. И в то же время они конкурируют, потому что у каждого в первую очередь есть задача по поддержке своего экспорта. Вторым аспектом взаимодействия агентств является консультационная помощь.
Какие агентства вас консультируют?
Самые плотные взаимоотношения у нас сложились с итальянским SACE, на которое мы похожи с точки зрения капитализации. Суть таких агентств одна — это организации, целью которых является страхование экспорта и экспортных кредитов, которые существуют в стране в единственном числе. Однако у таких агентств может быть разная форма организации: где-то это агенты при министерствах финансов, где-то это компании, как ЭКСАР, со своим большим балансом. Французское агентство COFACE, например, работает как агент правительства и на свой капитал ничего не берет. Мы плотно работаем с немецким Euler Hermes, агентством Чехии EGAP. Нам интересен их опыт, потому что в отличие от SACE или COFACE они тоже организовались после «демонтажа» советского блока.
Вы взаимодействуете на платной основе?
По-разному. Где-то они заинтересованы в получении информации от нас, где-то мы друг другу подсказываем. Но есть вещи, которые требуют какой-то оплаты. Например, ноу-хау этих агентств. Такие технологии встречаются в разных отраслях: это может быть технология по андеррайтингу, по возмещению убытков и т. д. То есть общий принцип все понимают, однако то, как это работает на практике,— другой вопрос. И так как эти агентства существуют много лет, они в том числе распространяют свои ноу-хау как некий бизнес. В этой части мы вынуждены какие-то вещи делать на платной основе, но это некритическая составляющая. Надеюсь, что через некоторое время мы сами станем носителями уникальной технологии. Сейчас мы создаем собственную IT-систему.
А совместное страхование рисков?
Это еще один аспект нашего международного сотрудничества. В первую очередь речь идет о страховании рисков в третьих странах. То есть когда мы говорим о продукте, который формируется либо на территории России, либо на территории той страны, с агентством которой мы общаемся. Например, сострахование экспорта Sukhoi Superjet, где участвуют Россия, Италия, Франция.
Как вы работаете по Sukhoy Superjet?
Мы работаем по схеме перестрахования. То есть фронт-полис выдает COFACE, а мы перестраховываем российскую часть. Есть пример с чешским и словацким агентствами по поставкам в третью страну энергетического оборудования из трех стран, где мы сострахуем. Отсюда можно сделать два вывода. Первый — Россия все больше и больше участвует в международной кооперации, что хорошо. Теперь есть инструментарий поддержки. До ЭКСАРа ни один из действующих инструментов господдержки этого сделать не мог. Второй вывод — можно говорить о том, что нас приняли как агентство не идейно, а как партнера. Важно, что мы разработали такую нормативную базу, которая «бьется» с международными действующими практиками. Когда такие сделки пошли, это был главный результат: мы не какой-то неизвестный зверь, а более или менее понятный международному сообществу инструмент.
«Мы вынуждены жить в состоянии создания экспортной среды»
Какие законодательные акты, на ваш взгляд, исходя из практики, необходимо поменять или создать заново, для того чтобы помочь российскому экспорту?
При создании агентства уже по факту и сразу мы много что изменили. В этой части у нас была очень важная подготовительная составляющая. Были внесены изменения в Кодекс об административных правонарушениях и законодательство о валютном контроле, снимающие с экспортера, который застраховал в ЭКСАРе свой экспортный контракт с рассрочкой платежа, административную ответственность и штрафные санкции при нарушении срока поступления в РФ валютной выручки (ФЗ №236-ФЭ). Внесли изменения в Налоговый кодекс: страховая премия теперь относится на расходы страхователя ЭКСАР и не облагается НДС (ФЗ №245-ФЗ). Сейчас у нас есть несколько идей о том, какие изменения нужно внести на уровне нашего базового постановления правительства №964. Мы активно прорабатываем их с Минэкономики и в ближайшее время внесем в правительство.
В чем суть поправок?
Суть поправок к постановлению правительства №964 состоит в том, что по действующим практикам и у нас, и в мире мы можем покрывать до 85% риска, и авансовая часть не покрывается, если она есть. В мире, например, принято, что при страховании риска авиатехники покрывается до 100%. Мы бы хотели внести это изменение, чтобы была возможность более плотно и полно обслуживать интересы авиапроизводителей. Кроме того, мы можем выдавать полисы, но не можем выдавать безусловные гарантии. Суть примерно та же самая, но иногда по некоторым проектам требуется именно гарантия, а не полис.
Какие продвигаемые ЭКСАРом изменения касаются именно экспортеров?
Это дальнейшая работа по валютному законодательству, по экспортному факторингу. Это не скажется на нашей деятельности, но это в целом критическим образом может повлиять на эффективность поддержки экспорта. Мы ведем здесь работу и с Минфином, и с экспортным сообществом. В частности, я являюсь членом рабочей группы по экспорту в рамках Агентства стратегических инициатив (АСИ), но не только. Этот процесс в ЭКСАРе выделен в отдельное направление по развитию экспортных операций.
Как вам работается с внешним контуром по продвижению наших внешнеэкономических интересов? Например, с торгпредствами, реформой которых сейчас занимается Минэк?
Нам интересно взаимодействие по получению информации по конкретной стране и по так называемым дебиторам и контрагентам. В торгпредстве их лучше знают на месте. В принципе торгпредства нужны, но они должны быть более заточены на конкретную проектную работу, не сами действовать, а содействовать. У нас есть проекты, реализованные при помощи торгпредства, например, в Киргизии. Поэтому, я надеюсь, что проект по модернизации торгпредств заработает. Мы также плотно работаем с МИДом, но это больше консультационное сотрудничество, политическое. Посольство не всегда может заниматься проектом, это не совсем верно. Понятно, что есть страны, куда без посольства и без торгпредства лучше вообще не ходить.
Пытаются ли экспортеры, которые являются вашими клиентами, использовать ресурс ЭКСАРа и ваш личный ресурс как способ решать свои проблемы?
Я бы не сказал, что это решение своих проблем. Если это помощь в организации сделки, то почему нет? Ничего страшного в этом не вижу. Компании должны понимать, что экспорт — это одна из альтернатив развития твоего бизнеса, поиск новых рынков в том случае, если наступает какая-то экономическая нестабильность либо закрываются традиционные или внутренние рынки. К сожалению, у нас нет системы инициации экспортного бизнеса. И поэтому мы, конечно, пытаемся помогать, консультируем. Я вынужден констатировать, что уровень информированности и образованности в наших компаниях в целом крайне низкий. С другой стороны, мы выстроили отношения с банками, мы сами предлагаем банкам те проекты, которые нам приносят экспортеры. Есть, конечно, и наоборот, когда банки приносят. Бывает, когда экспортер приходит со своим банком. Но когда такого нет и нас просят найти финансирование, мы это делаем. Это не совсем классическая задача экспортного агентства, но мы вынуждены здесь жить в состоянии создания экспортной среды. Главный вывод, который мы сделали по итогу нашей работы,— это то, что у России огромный потенциал в плане экспорта, просто не структурированный.