Архипелаг неэффективности
Документы и воспоминания о ГУЛАГе в Немецком историческом музее
Выставка история
Фото: dhm.de
Фото: dhm.de
Фото: dhm.de
Фото: dhm.de
Выставка "ГУЛАГ: следы и свидетельства 1929-1956" в берлинском Немецком историческом музее собрала около 200 экспонатов. Это вещи заключенных, фрагменты бараков, выполненные в концлагерях игрушки, а также редкие фотографии, пропагандистские плакаты, письма и материалы следственных дел. Рассказывает АЛЕКСЕЙ МОКРОУСОВ.
Самодельные обложки для спичечных коробков нарисовали в 1950 году в лагере в Инте. Металлические санки сделали в лагере на Колыме. Из лагеря вблизи Байкала происходит бирка с металлическим номером — ее надевали умершему на палец ноги. Выставку готовили историки российского общества "Мемориал" и сотрудники немецких "памятных мест", организованных в бывших концлагерях Бухенвальд и Дора-Миттельбау (здесь строили ракеты "Фау"). "Мемориал", хранящий документы о более чем 60 тыс. осужденных, раскулаченных и высланных, показывает лишь малую часть коллекции: ордера на арест, протоколы допросов, фотографии и аудиозаписи с воспоминаниями репрессированных, письма на волю — большей частью цензурированные, но также те, что передавались нелегально. Архив обладает еще фондом, посвященным "жертвам двух диктатур",— более чем 40 тыс. заключенным сперва нацистских, а затем советских концлагерей.
В больших железных ящиках выставлены документы, связанные с судопроизводством 1930-х. Оно осуществлялось в ускоренном варианте "обвинение — приговор". Выписка из протокола от 17 октября 1937 года судебной тройки НКВД по Московской области выглядит короче протокола партсобрания — "постановили: Синицына Сергея Ивановича 1878 г. р., уроженца деревни Спирово Подольского района, обвиняемого в контрреволюционной деятельности по ст. 58,— расстрелять". Присутствия обвиняемого не требовалось. Тех, кого не расстреливали сразу, отправляли в лагеря, оказывавшиеся материализованным адом.
Работали без выходных, с изматывающими утренними и вечерними перекличками на морозе, с обысками и раздеванием на жесточайшем ветре. Об этом — в рассказе Александра Долгуна (1926-1986), в 22 года осужденного на четверть века за то, что он, советский гражданин, работал в посольстве США в Москве. Отсидеть ему довелось восемь лет в печально знаменитом лагере в казахском Джезказгане. Впрочем, "счастливо знаменитых" лагерей не было и нет. Пропаганда делала вид, что труд перековывает инакомыслящих. На одном из снимков — надпись над воротами лагеря в Воркуте 1945 года. Это измененная цитата из Сталина "Труд в СССР — дело чести, дело славы, доблести и геройства". Найдите пару отличий от лозунга "Работа делает свободным" (впрочем, Варлам Шаламов сравнивал сталинскую фразу с надписью над воротами Бухенвальда "Каждому — свое"). Пропаганда изощрялась и похлеще. Фотография 1932 года запечатлела братскую могилу на Беломоро-Балтийском канале для "филонов", не выполняющих планы. Вскоре могила наполнится настоящими телами.
В Берлине рассказывают о знаменитых узниках ГУЛАГа, таких как философ и священник Павел Флоренский, художник Юло Соостер (1924-1970), обвиненный в подготовке угона самолета во Францию, или литературовед Лев Копелев (1912-1997), осужденный после войны "за пропаганду буржуазного гуманизма и сочувствие к врагу". Есть и неизвестные, как Семен Колегаев, боевой офицер-орденоносец, арестованный после победы за то, что скрыл свое временное пленение.
В ГУЛАГе сидели и нацисты. Гельмут Бишоф сделал карьеру в гестапо, расстреливал мирных граждан в Польше, служил в Дора-Миттельбау и получил 25 лет лагерей. В 1955 году он вернулся в Германию, где работал на Красный Крест. В 1960-е уже немцы судили его за службу в концлагере, но в итоге освободили от наказания по состоянию здоровья. Убийца скончался в возрасте 85 лет. Столько же прожил и Эрих Хебештрайт. Свои четверть века в Воркуте он получил, работая после войны в похоронной команде Бухенвальда (несколько лет там функционировал советский концлагерь). Он знал число погребенных — достаточное основание для приговора.
Эрнст-Фридрих Вирт, которому в 1952 году смертную казнь заменили "двадцаткой", вспоминал, как воркутинские бригадиры искажали отчетность. Сваи забивались не на десять метров, как того требовали условия мерзлоты, а на полтора. Комиссия проверяла лишь десятую часть свай, как раз те, что соответствовали норме. Когда в 1998-м Вирт приехал в Воркуту, он не увидел домов, которые строил: те не простояли и полувека.
Попытки мирных забастовок после смерти Сталина не привели к улучшению условий содержания в лагерях. Восстания же в Норильске, Воркуте и казахском Кенгире, жестоко подавленные властями, ускорили процесс разрушения ГУЛАГа. Но даже исполнение указа об амнистии 27 марта 1953 года, не коснувшегося политических заключенных, проходило в типичном советском стиле. Как пишет в каталоге Николя Верт, оно осуществлялось по типичной схеме больших сталинских кампаний: плохо подготовлено, с большой долей импровизации и кое-как исполнено. Примерно так выглядел весь ГУЛАГ, неэффективный и бессмысленный по своей природе.