Александр Алексеевич, вы выросли в семье известного журналиста. А какие книги, культурные увлечения были популярны в вашем доме? Что из этого унаследовали вы и ваш сын?
У нас в доме всегда существовал культ книги. Отец и мать гордились тем, что, вернувшись с фронта, с нуля сумели собрать большую хорошую библиотеку. Помню, как маленькая квартира была вся заставлена книжными шкафами, на которых возвышались кипы аккуратно увязанных толстых журналов. Читали в семье запоем.
Еще во время вашей первой пресс-конференции прозвучала фраза, на которую обратили внимание все: «Министерство—не цензор», а также «хулиганство в искусстве не является запретным, запретной является пошлость». Значит ли это, что вы не сторонник администрирования по отношению к современному искусству—при всей его неоднозначности?
Искусство, как мне кажется, живет по своим собственным законам, и администрирование ему не требуется и даже вредно. Морально-этические ограничители ставит не Министерство культуры, а общество. А вот культуре сейчас как раз нужен хороший управляющий, который должен отвечать за все: театры, музеи, архивы, систему образования и т д.
Министерство должно быть, извините за пафос, соратником для деятелей культуры и их защитником. Кроме того, надо не упустить молодые таланты, помочь им войти в творческую жизнь. Культура играет роль своего рода озонового слоя, который предохраняет общество от сытой убогости и пошлости.
Еще одна ваша цитата, которую многие сочли просто красивой: «Надо сделать культуру компонентом счастья страны». Вы хотите подчеркнуть, что искусство по-прежнему способно дать человеку то, чего никак не могут дать идеалы эпохи потребления—деньги или товары?
Творческие таланты украшают всю историю русской культуры. По их именам определяют этапы развития России. Великость нашей страны во всем мире ассоциируется именно с культурой. Без нее человек в России чувствует себя неполноценным. В этом специфика нашего с вами бытия.
Вы были послом России во Франции, хорошо знакомы с французской культурой. В России к французской культуре относятся с почтением и даже придыханием. Однако подходит ли России, допустим, французская модель культуры, которая яростно отстаивает свою самобытность при помощи квот на показ заграничных, в частности американских, кинофильмов? Как, в частности, вы относитесь к дискутируемому вопросу о введении в России квот на показ заграничной кинопродукции?
Французский опыт полезен, особенно в части сохранения чистоты французского языка. Французы не постеснялись использовать командные методы—обязать дикторов и журналистов говорить на правильном литературном языке, заставить кинопрокат показывать в основном национальные фильмы. В определенный момент были установлены квоты. Не уверен, что иностранный опыт надо перенимать механически. Но обязать говорить на радио и ТВ на хорошем русском языке мы можем. Иначе придется привыкать к корявым склонениям и спряжениям.
А вообще что такое Министерство культуры у нас и во Франции? В чем похожи ведомства, в чем ключевые отличия?
Функции двух министерств схожи, но приоритеты разные. Французы активно используют культуру для укрепления своего престижа и влияния в мире. Де Голль говорил, что «культура—это нефть Франции». На международный культурный образ Франции работает специально созданная государственная машина, в том числе крупные дирекции в МИДе и Министерстве культуры Франции. У нас в результате административных реформ в Министерстве культуры и в МИДе исчезли департаменты культурного сотрудничества.
Вообще-то в Министерстве культуры Франции работать легче: отсутствует географическая огромность территории—компактная страна, в которой у горожан и крестьян нет разницы в доступе к культуре. Театры и музеи, как правило, отремонтированы и находятся в прекрасном состоянии. Нам тоже будет легче по мере строительства гражданского общества и выхода на приличный уровень финансирования. Предстоит также, по примеру французов, принять закон о поощрении меценатства.
Кстати, о меценатстве. Вы предложили новый способ поддержания музеев: сделать их руководителями богатых людей. У нас в 90-е годы считалось, что стоит только освободить искусство от опеки государства, как бизнес начет вкладывать в него деньги, и искусство будет свободным и богатым. В реальности все оказалось сложнее. Можно ли надеяться, что в России бизнес, вкладывающий деньги в культуру, может освобождаться от части налогов—как это принято в Америке?
Не совсем так. Я бы предложил, чтобы состоятельные бизнесмены или руководители крупных компаний возглавили попечительские советы при музеях, такая схема работает во всем мире. Справедливости ради отмечу, что российский бизнес уже сейчас солидно помогает финансированию культуры. 10 процентов средств, вкладываемых в культурные мероприятия, приходятся на меценатов от бизнеса. В России налоговые льготы для них обязательно появятся, но это следующий этап законотворческой работы, требующий наличия хорошего правового поля в стране.
Увольнение известного куратора, руководителя отдела новейших течений Третьяковки Андрея Ерофеева произошло уже при вашем руководстве Министерством культуры. Как бы вы прокомментировали это решение?
Речь идет о трудовом конфликте, участники которого могут не заниматься собственным пиаром, а выяснять отношения в суде.
В России традиционно пользуются популярностью творческие вузы: конкурс на место во ВГИКе или «Щуке» бывает до 250 человек на место. Однако, как показывает статистика, в творческих вузах (если брать один курс) 10 из 25 учащихся вообще никогда не будут работать по специальности. «Огонек» проводил исследования на этот счет—эксперты утверждают, что сегодня страна просто не нуждается в таком количестве актеров, режиссеров и художников, как раньше. Возможно ли ожидать изменения в концепции образования в творческих вузах России—с учетом реальных нужд?
Сколько студентов принимать во ВГИК или актерские вузы, определяют сами учебные заведения. В творческих профессиях сложно планировать количество специалистов. Главное тут—как раз не упустить таланты. Действительно, некоторые выпускники работают не по специальности. Знаю, например, одного замечательного православного священника, имеющего актерский диплом. В одном из российских посольств, где мне довелось работать, офицером по безопасности был толковый полковник, также имевший театральное образование. Не отважусь утверждать, что сегодня страна не нуждается в большом количестве актеров и журналистов.
Как помогают вам сегодня личные увлечения—например, коллекционирование графики, знание реставрационного дела—о чем вы рассказывали «Огоньку» еще в 2005 году?
На это не остается времени. В редкие свободные часы предпочитаю читать, в том числе и «Огонек».
Одна из мидовских легенд гласит, что именно вы, будучи послом в Болгарии, спасли знаменитый памятник Алеше?
Спас не я, а прежде всего болгарская общественность. Очень помогли армяне—их землячество в Пловдиве и друзья в Ереване.
Будучи высокопоставленным чиновником МИДа—послом, заместителем и первым заместителем министра—вы были относительно избавлены от критики, от несправедливых нападок журналистов, от любопытства к вашей личной жизни… Готовы ли вы к этому сейчас?
Быть под бдительным оком прессы непривычно, но не так уж и плохо. Для министерства это полезно. Кроме того, я, как мы уже говорили, вырос среди журналистов, среди людей вашей профессии у меня есть друзья. Зачем и почему журналист любопытен, я хорошо понимаю. А если речь о критике, то главное—чтобы она была справедливой, по делу.