ЧАСТЬ 1. ПЛАТНАЯ
Собачка была подрощенным годовалым плодом любви овчарки с псиной смутно-крупной породы; его выгуливала на поводке девица, которую я по клонящей от ветра фигурке принял сперва за 13-летнюю девочку, потом понял, что вдвое старше. В 1980-х такие тощие длинноволосые девушки в одеждах с капюшонами уходили в Систему и исчезали однажды на Трассе в районе Валдая; теперь они пригревали бездомных собак и не жаловали людей; у девушки помимо годовалого бастарда на поводках поскуливало два совсем маленьких щеночка—наверняка все вместе с хозяйкой делили ночью один продавленный диван.
Щенков, как известно собачникам, прививают в трехмесячном возрасте, а до этого выгуливают на руках, не спуская на землю, дабы не подхватили заразу, то есть девушка собачницей не была, ее любовь к животным была чиста—не отягчена ни кинологическим знанием, ни ответственностью. Я об этом машинально подумал, когда на вечернем беге поравнялся с ней, а потом почувствовал сильный толчок и боль—подрощенный песик молча набросился сзади и цапнул за ногу.
Это была идиотская сцена. Я крикнул, привита ли собака. Худое дитя времени ответило, что да, и предложило пойти глянуть на справку; мы молча пошли, я набирал «911». Когда же идти от боли стало невмоготу, собачья хозяйка предложила сбегать до аптеки за перекисью и бинтом. И исчезла навсегда, прихватив своих любимцев,—не появится она больше и в моем тексте, анафема ей в веках, а жителей Грузинского Вала в Москве я предупредил: будьте бдительны.
Пикантности ситуации придавало то, что за пару месяцев до покуса я прервал отношения с организацией, предыдущие годы исправно оплачивавшей мне полис ДМС, добровольного медицинского страхования, по которому я обслуживался в медицинском учреждении с названием, условно, «Гиппократ».
Это был такой шикарный медицинский шалман в самом центре Москвы—там водились бесплатные автоматы по приготовлению капучино и по надеванию бахил; присутствовала мебель с гнутыми ножками в стиле «вечноактуальная классика». «Гиппократ» вообще мало напоминал лечебный центр, не говоря уж про поликлинику советско-российского образца; непохожесть на гиппократову вотчину казалась тем более верной, что лечили в «Гиппократе» плохо. То есть всякую мелочь вроде промывки уха или возвращения к жизни загноившегося глаза—это да, здесь делали, кабинет физиотерапии был вообще прекрасен. Но если что посерьезнее—тут уж дудки, хирурги не справлялись с элементарным артрозом, и если я зарабатывал серьезную травму или подхватывал реальную хворь, то звонил сведущим в медицине приятелям и точечно, как крылатая ракета, летел к рекомендованному кудеснику-костоправу.
Я это так подробно описываю, чтобы объяснить логику с жиру, как бы в провинции сказали, бесящегося столичного жителя (или, как бы в столицах сказали, успешного профессионала) при выборе того или иного типа медицины. Успешный профессионал выбирает оплаченный работодателям дорогой центр по ДМС, несмотря на глухие слухи, что за врачами этого центра в других центрах перелечивают; несмотря на личные номера телефонов, которые врачи «Гиппократа» частенько молча подсовывали при назначении дополнительных, не покрываемых страховкой, процедур—типа, давайте встречаться на стороне, так будет дешевле. Текучесть среди «гиппократовских» врачей, кстати, была, как в Макдоналдсе. Но я все равно хранил «Гиппократу» верность—во многом из-за сходной, если так можно сказать, жизненной логистики. «Гиппократ» был у меня под окнами, запись к врачу велась через интернет, специальные автоматы контролировали ход лечения по магнитной карте, вообще все было компьютеризировано. Потянул, катаясь на борде, связку—тут же попал к хирургу, сделал рентген, поставил компресс, пролечил магнитным полем и лазером, через неделю прошло. То есть оно, быть может, через неделю и само бы прошло—но так было приятнее. А если не проходило, я, повторяю, мог сделать звонок другу.
Впрочем, болячки случались мало и редко, и я, лишившись полиса ДМС, ничуть не расстроился, надеясь вообще обойтись без врачей. Как вдруг собачка, зараза, покусилась, в смысле покусала, на мои планы. Приехала вызванная с бог знает какой попытки «скорая», меня отвезли в травмпункт, рану обработали, вкололи вакцину против столбняка и бешенства («Как, а разве это не 40 уколов в живот?!»—«Да так уже сто лет не прививают, сейчас шесть и в плечо, но имейте в виду: бешенство в Москве существует, есть подтвержденные случаи!»)—и отпустили с богом.
А вот теперь попрошу вас об услуге. Поднимитесь, пожалуйста, с места вместе с номером «Огонька» и подогните ногу. А теперь, продолжая чтение, допрыгайте на одной ноге хоть до двери.
Вот таким примерно становится мир для укушенного неизвестной псиной успешного профессионала без полиса ДМС. И здесь заканчивается часть первая, с музыкой в центре «Гиппократ», и начинается вторая, покрываемая полисом ОМС.
ЧАСТЬ 2. БЕСПЛАТНАЯ
В Петербурге я приписан к поликлинике 1-го меда: это хорошо, когда поликлиника функционирует при большом медицинском учреждении с огромной практикой. Мне нужно было пойти к хирургу, а затем вколоть очередной укол—благо травмпункт находился на той же территории. В интернете сайта поликлиники не нашлось, но по телефону на автоповторе я дозвонился. «Паспорт-полис-талон статучета-и талончик у нас»,—заученно ответила трубка перед тем, как повеситься еще до того, как я поинтересуюсь, что такое «статучет» (что такое «талончик к врачу», я помнил со времен СССР).
Погрузив в машину сначала палку (без нее я отчаянно хромал), а потом себя, я поехал. То, что возле поликлиники нет парковки (поскольку никому, включая больных, никогда не приходило в голову, что больные нуждаются в парковке куда больше, чем здоровые), меня не удивило. С некоторой надеждой я поискал места для инвалидов, тщетно. Я отстоял (окошечки были высоко, кресел не было, музыки тоже) минут 15 в очереди в регистратуру, мне сказали, что нужно стоять в другое окно, но в нужном был технический перерыв. Еще через 10 минут перерыв окончился, у меня взяли паспорт и потребовали полис, я дал бумажку, датированную 1998-м, когда я последний раз имел дело с обязательным страхованием, ОМС. Девушка в окне сказала, что нужно ехать полис продлять, я удивленно спросил, зачем, раз он обязательный и всем все равно полагается, за спиной пожилая интеллигентная пара стала роптать, что поликлиника не место для дискуссий, «вы что, не знаете, страна такая»; я спросил интеллигентную пару, не пора ли менять страну; пара поджала губы и порекомендовала мне самому сменить страну пребывания. Я снова продемонстрировал девушке палку, девушка перестала требовать полис и обреченно вздохнула, что спрашивает так, для проформы, что давно всем дает медицинскую карточку по паспорту с пропиской. Она и правда выдала карточку, распечатала на компьютере статталон и послала в первое окно за обычным талоном; надо ли говорить, что он был только на вечер—то есть мне повезло (теще летом мы смогли взять талончик к эндокринологу только на конец октября). Я, кстати, собирался было узнать, как быть иногородним бедолагам, что умудрились в Питере заболеть,—они ведь тоже вроде субъекты ОМС?—но прикусил язык, поскольку дышащий в затылок пожилой интеллигентный Петербург явно собирался мне устроить Цхинвали и Гори.
Хирург оказался замечательным мужиком, он смеялся и утешал, а также объяснял, что будет с моей раной и как ее заживлять. А еще он сказал, чтобы я забыл про прививки, но принимал антибиотики. Совет меня смутил, и, выйдя из кабинета, я немедленно позвонил знакомому владельцу частной клиники—тот в ответ ехидно поинтересовался, надеваю ли я защиту, катаясь на роликах. А после он заорал: «Прививаться! Строго по графику! Шанс, что собачка была бешеной—ноль, ноль и одна процента, но вам оно надо? От бешенства у-ми-ра-ют!» Мне оно было явно не надо, и я поковылял в травмпункт, находившийся (как и хирург, кстати) вверху по лестнице без лифта. Дальнейшее, если позволите, я изложу, в форме рэпа, то есть социальной скороговорки: ни в одном травмпункте Питера нет нужной вакцины—прививают в единственном антирабическом кабинете на пятимиллионный город—куда нужно ехать по пробкам—и который вот-вот закрывается—и где быстро колют, но долго пишут, потому что компьютеров ни у хирургов, ни у травматологов, ни у антирабистов нет…
ЧАСТЬ 3. СВЯЗУЮЩАЯ
У меня теперь все в порядке, я не кусаюсь. И даже не особенно громко лаю по поводу того, что пустячное действие, на которое в пределах ДМС ушло бы максимум полчаса, в зоне ОМС заняло около четырех часов. И я теперь понимаю, почему в российской медицине врачей в пересчете на пациента в два раза больше, чем в среднем по Европе. Но цель моя не возмутиться дурным устройством дел, или отсутствием компьютеров, или пригвоздить к позорному столбу главврача поликлиники № 31 (хотя на 30-й минуте стояния с палкой в регистратуре оно было).
Я, если помните, обещал связать российскую медицину с проводящимся в российских реалиях квартирным ремонтом. Так вот, параллели очевидны. Ни ремонтов, ни медицины «под ключ» у нас не существует, поверьте уж более чем опытному—по крайней мере, в смысле ремонтов—человеку. То есть нельзя раз обратиться ни в регистратуру поликлиники, ни в дизайнерское бюро, описать проблему, а дальше целиком довериться специалистам. Забота о теле как вместилище души и забота о доме как вместилище тела—это забота исключительно их владельцев, то есть упорный серьезный труд, к которому врачи, архитекторы, прорабы и декораторы лишь прилагаются. «Под ключ» все равно никто ничего не сделает, или сделает не так, или не то, жить в этом будет неуютно; чтобы было уютно, надо искать ходы, читать литературу, спрашивать друзей, смотреть по сторонам, не стесняться советоваться, проверять и перепроверять и принимать все решения самому, контролируя каждый шаг тех, кто себя считает (и даже является) профессионалами.
Хорош бы я был, когда бы послушал хирурга и прервал прививки; хорош бы я был, когда бы послушался архитекторов и перенес кухню в кабинет без согласований.
Никакое добровольное страхование не является залогом качественного и быстрого лечения; никакое архитектурное бюро не гарантирует, что жизнь в обновленном доме станет уютной.
Повторяю: все сами, порою на грани закона, порою размахивая костылем, то качая права, то робко опуская глаза ниц,—другой реальности у нас нет и не будет.
Но тогда в той реальности, что имеется, среди любимых картин и диванов мы проживем, полагаю, лет до ста.
P. S. Прививки от бешенства предполагают полный и абсолютный отказ от алкоголя, причем на срок 9 месяцев. Так что мне по ночам теперь снятся танинные, бархатные вина бордо—а я до этого и не предполагал, что вкус может сниться. Просыпаясь, я грущу. Зато жена очень довольна. А жены друзей, узнав про срок воздержания, вообще спрашивают, не осталось ли адреса собачки.
МНЕНИЕ ЮРИСТА
Возмещение вреда жизни авиапассажира
ИГОРЬ ТРУНОВ, адвокат, доктор юридических наук, профессор, председатель президиума Коллегии адвокатов «Трунов, Айвар и партнеры» г. Москвы
С пугающей периодичностью происходят авиационные трагедии. 14 сентября в Перми разбился пассажирский самолет «Боинг-737» авиакомпании «Аэрофлот-Норд», выполнявший рейс СУ821 из Москвы. Погибли 88 человек, в том числе 7 детей и 21 иностранный гражданин. Выпущенный в 1992 году «боинг» ранее длительно эксплуатировался китайской авиакомпанией Xiamen Airlines. Самолет был взят в аренду у компании Pinewatch Limited, зарегистрированной в Ирландии. Нормативная база, регламентирующая возмещение вреда пострадавшим в авиакатастрофе, в России не однозначная. Возможны три варианта сумм страхования—от 75 млн до 2 млн 48 тысяч рублей.
1. Самолет, принадлежащий российской авиакомпании, выполняющий внутренний рейс, не пересекающий границу России. В случае авиакатастрофы выплачивается компенсация в сумме 2 млн рублей, расходы на погребение—25 тысяч, вред багажу—600 руб./кг, вещи при пассажире—11 тысяч рублей. Сложение дает сумму 2 млн 48 тысяч рублей.
2. Самолет пересекает границу РФ, международная перевозка. В воздушное пространство 52 стран, не выполняющих требования Монреальской конвенции, дорога закрыта. Монреальская конвенция ст. 50 установила правила страхования ответственности авиаперевозчика при воздушной перевозке пассажиров, багажа и грузов, лимит ответственности в размере 250 тысяч SDR (SDR—специальные права заимствования по курсу ЦБ РФ, сегодня 9 млн 775 тысяч рублей). В соответствии с Монреальской конвенцией были застрахованы пассажиры погибшего под Донецком 22 августа 2006 года Ту-154м «Пулковских авиалиний», выполнявшего рейс Анапа—Санкт-Петербург. Погибли 170 человек.
3. Материальная ответственность в случае авиакатастрофы в США повышена. Министерство транспорта США рекомендует страховать стоимость человеческой жизни на 3 млн долларов, или 75 млн 900 тысяч рублей. Многие авиакомпании идут на дополнительные траты горючего, облетая территорию США. Самолеты, предоставляемые американскими лизинговыми (арендными) компаниями, страхуют ответственность на случай катастрофы в соответствии с правилами, действующими в США. Пример: застрахованный в Нью-Йорке 9 июля 2006 года самолет А-310, арендованный авиакомпанией S7, выкатился за пределы взлетной полосы, врезался в гаражи в аэропорту Иркутска. Из 203 человек, находившихся на борту, погибли 124.
Цены на авиабилеты в России вполне соответствуют международным, а подчас и выше. Размеры компенсаций на порядки отличаются от принятых в странах Европы и США. Последние законодательные изменения в части увеличения размеров страхования авиапассажиров снизили сверхприбыль российских авиаперевозчиков предположительно на 37,8 млн рублей, приведение в соответствие с Монреальской конвенцией страхования внутренних рейсов привело бы к дальнейшему сокращению сверхприбыли. Международный опыт показывает, что только увеличение материальной ответственности стимулирует вложения в модернизацию и безопасность полетов.
Иллюстрации АЛЕКСЕЯ БОРИСОВА