Это очень странное создание природы, устрашающее даже и притягательное настолько, что просто глаз не оторвать. Вот я не мог оторвать глаз от богомола, прежде всего потому, что делать мне здесь было больше нечего, как только следить за ним. И между тем через две минуты я был совершенно поглощен тем, что я видел. И я больше не могу забыть этого. И вы не сможете.
Богомол, у которого очень длинный язык (или что-то в этом роде), посидел на песке и начал неторопливое и неуклонное движение к воде. Я и заметил-то его только потому, что за ним следовал по пятам какой-то мужик и завороженно глядел на него, вытаращив глаза, как и этот богомол. Они шли со скоростью полметра в четверть часа. Я до этого никогда не видел богомола (и мужика этого тоже). Богомол тащился к воде с каким-то обреченным видом. Не как на праздник шел, это уж точно.
Я не знал, что богомолы умеют плавать. Может, только этот умел, я не знаю, я не очень большой знаток природы, просто любитель ее. Я встал со своего лежака и подошел к богомолу. Мужик стоял тут же по колено в воде и старательно всматривался в рябую голубизну.
А там происходили уже просто страшные вещи. Я вдруг увидел, как из богомола, который лег кверху пузом, полезли другие богомолы. А может, и не богомолы это были, я откуда знаю. Я только видел, что из него вылезли еще три абсолютно мерзкие твари, осмотрелись и не спеша расплылись в разные стороны, так, как будто даже никогда и не знали друг друга.
А он остался. Он лежал и отдыхал. Он был обездвижен. Я понимал, что мы стали свидетелями адских родов в воде. В принципе, богомол этот заслуживал уважения. На наших глазах он родил тройню и теперь болтался на волнах, как болтался бы каждый из нас, честных командированных, выкроивших время для пляжного раздумья.
Но при этом я понимал, что я уже не смогу болтаться, после этих богомолов. Я, может, теперь вообще никогда не войду в Черное море. Я теперь всегда буду думать о том, что я здесь могу встретить одну из этих трех тварей.
Но я никогда больше не увижу их родителя. Вот почему. Мы решили не мешать ему и вышли из воды, чтобы обсудить случившееся. Но мы не успели ничего сказать друг другу и онемели надолго. К воде подлетела чайка, поднырнула, схватила богомола и унесла его. Он сделал свое дело. Она сделала свое.
Мужик постоял и сказал мне сдавленным голосом:
—Ну все, я пошел... Я больше не могу.
—Куда?—спросил я.
Мне было жалко потерять его. Мы не были знакомы, но мы были как братья в каком-то смысле. Как те богомолы. Потому что мы увидели столько, сколько некоторые люди не видят за всю свою жизнь. Мы видели рождение и смерть. И кроме нас именно этого рождения и именно этой смерти не видел больше никто (не считая, конечно, той чайки). Конечно, если мы были не братья, то уж, по крайней мере, мы были с ним близки. И вот он куда-то поперся.
—Куда?—повторил я.
—Да сейчас приду…—простонал он.—В сортир. Тошнит меня от всего этого.