Унисекс в большом городе/ Дмитрий Губин, № 25
Смешно и неправда
Я думаю, что этот фильм очень здорово оторван от нашей российской реальности. Женщины его смотрят чисто из любопытства. В самом деле, невозможно же реально подражать этим инопланетянкам! Как можно свою кровную зарплату потратить на столько пар обуви, когда есть более насущные нужды? Как можно постоянно менять мужчин, ведь нет никакой радости от секса с чужим случайным мужиком? А посмотреть на это можно, забавно. Но не более пары серий, потому что надоедает одно и то же.
Наталья М.
От женщин — все зло
Хотите узнать женщин? Идите в школу! Там даже в условиях одного класса все видно.
Картина идеальна для инфантильного пола, да только очень часто некоторым особам хочется перейти или принять на себя еще одну роль.
Может быть, мы устроены так же, да только в Российской Федерации у женщин прав больше! Вот почему в борьбе агрессивных женщин и мужчин выигрывают первые, а пассивные женщины следуют за большинством.
Gogol
Человечный «секс»
Все мои знакомые мужчины с удовольствием посмотрели данный сериал! Он смешной, забавный и очень человечный, в отличие от тупых российских и очень агрессивных сериалов!
Ира
Вредные советы
И так в нашей стране не рожают и не создают семьи, и еще эти четыре шлюхи развращают наших девушек! Я уверен, что такие фильмы для нашей страны опасны! Так как этим дурам будут подражать наши девушки!
Владимир
«Не я уехала, город ушел от меня»
Может быть, это письмо и есть общее, понятное ощущение столичного читателя от своего города. Или так чувствуют себя лишь старожилы нашей Москвы?
Помню, в 1990-е годы, когда Москву начали активно и хищно ломать и очень быстро и деловито застраивать, мне пришло в голову, что москвичи едва ли не единственные люди в стране, которые лишены такого понятия, как малая родина. Мы обречены жить вечно на перекладных, у нас нет ничего неизменного, что сопровождало бы нас от рождения до смерти. Другие, приехавшие к нам из провинции, могут возвращаться в свои города, поселки, деревни и дышать счастливым воздухом юности, детства. И, ох, как я завидую всем этим счастливчикам!
У меня же всего этого нет, хотя и я, и моя мать, и моя бабка родились в центре, в Москве. Домик, в котором я родилась на Миуссах, давно снесен, и теперь там устрашающе высится монолитная башня. Первые годы я училась в районе Новослободской, Лесной, но где теперь искать эти тихие безлюдные переулки, тенистые скверики, булочные, в которых мы покупали французские булки? Теперь там какие-то сталактиты, шумные лабиринты между узких и прямоугольных человеческих муравейников и толпы чужых людей. А где мое детство? Где сладость встречи с тем далеким, мерцающим, что когда-то составляло целую жизнь? Его нет. Хотя я никуда не уехала: я сидела в Москве. Но приехали новые люди, меня потеснили, снесли мое детство, часть моей жизни и на их грустных останках построили свое новое счастье.
Дальше я училась в школе у Третьяковки. Мы бегали к ней через грязные подворотни, чтобы купить мороженое у центральной художественной школы, ученикам которой мы страшно завидовали, потому что уже тогда они были свободны от формы и щеголяли, страшно подумать, в майках и шортах. А еще мы сдавали физкультуру, бегая в трусиках по Кадашевскому переулку или в Репинском скверике, а в Третьяковку ходили за 10 копеек. Теперь я приезжаю туда, почти как в Париж: в подъездах моих одноклассников шикарные галереи и офисы, напротив Третьяковки выстроили что-то подавляюще-мраморное, наверное, для очень богатых людей, все сверкает, блестит, но где же здесь я и где наши прогулки по переулкам дряхлой Ордынки?
Потом был университет и долгие хождения по московским бульварам: Сретенский, Петровский, Рождественский, на скамейках одинокие дамы, желтые фонари, мой любимый букинистический в Столешниковом переулке, недалеко от тяжелого толстостенного дома, где жила моя бабка, и возвращение из Политехнического по ночным переулкам домой. Да неужели это все было?
Дальше летели годы, и мы с мужем получили квартиру в университетском доме недалеко от проспекта Вернадского. Конечно, далековато и неуютно: голое место с неумолкающей стройкой, панельные дома, очередь на редкий автобус, но все искупал полудикий, весь в высокой деревенской траве очаровательный парк, почему-то названный в честь 50-летия Октября. Я училась тогда в аспирантуре, у нас не было дачи, и все лето мы гуляли с двухлетним сыном под молодыми деревьями этого дикого парка. Мы брали подстилку, ложились в траву и забывали о том, что в пятистах метрах от нас грохочет Москва. Рядом стрекотали кузнечики, летали пчелы и бабочки, ноги щекотали ромашки, а где-то в сирени звенел соловей. Сын бегал тонкими ножками по настоящим деревенским тропинкам среди лопухов и крапивы, а я загорала, укрывшись с головою в высокой и терпкой траве…
Мы взрослели, сын рос, а вместе с нами рос и наш парк. Мы пустили в нем корни, как и сосны и лиственницы, пересаженные когда-то сюда из питомника.
В мае этого года мы вышли в парк и увидели множество ярко-оранжевых курток, это были таджики, которые кирками ломали асфальт. Их было так много, что, казалось, вся земля усеяна жуками-пожарниками: они ломали бордюры, выгружали щебень, клали асфальт. В стороне, сгрудившись, стояли стальные вагончики, а по нашим любимым дорожкам мчались огромные самосвалы, обдавая гарью поникшие клены. И тогда мы поняли, что опять явились пришлые люди, и опять нас не спросят, и мы потеряем и милого соловья, и сов, и скворцов, и нашу зеленую травку, и закаты, и запах сосны, и тропинки, которые мы протоптали когда-то.
Неужели и это все у нас отберут? Нашу последнюю малую родину, которой мы преданно служили 23 года? А ведь похоже, что так.
Вот и пока я все это пишу, там тоже работают—над уничтожением моей родины, моей молодости, моих грез и фантазий. Зато я знаю теперь, что надо мне делать: мне надо уехать в деревню, где избы стоят сотни лет и дерево, посаженное тобой, не будет срублено чьей-то враждебной рукой. Где у меня наконец-то будет малая родина… А может, все-таки они услышат мой голос.
БАЙРАМОВА ЛИЛЯ, Москва