Я так и не понял, куда оно рвалось. Мне казалось, что ничего страшного не происходит. Ну, сейчас пройдет. До этого я посмотрел кино о приключениях Гаррисона Форда и остался очень доволен. Ничто не предвещало беды: ни мне, ни ему.
Да, я еще выпил много кофе в этот день: две чашки утром, две днем, еще две — часа через полтора… Меня отговаривали пить столько кофе, но мне это было как-то смешно: ну что же может случиться со мной вот из-за этого кофе?
Приехала «скорая», и я вышел к ней. Мой вид им не понравился. Они попросили меня раздеться, сделали электрокардиограмму и вдруг начали поспешные реанимационные мероприятия. Парень, который давал мне кислород и ставил капельницу, чего-то сильно разволновался. Я не понимал причины этих переживаний. Мне было, конечно, не очень хорошо. Не то что плохо-плохо-плохо. Я понимал, что его смутило мое давление (не буду говорить, какое), еще какие-то данные, выскочившие у него на аппаратуре. Но мне казалось, что ему-то уж точно нервничать не надо.
Наконец он выпрямился надо мной и с какой-то стариковской торжественностью в голосе произнес:
— Поздравляю вас! Вы чудом остались живы!
Он имел в виду, что если бы они вовремя не приехали и что если бы это была другая, не такая профессиональная бригада, то чудо, собственно говоря, и не случилось бы.
Он вышел из машины покурить, а я остался. И вот я начал осознавать, что же со мной случилось на самом деле, а я и не понял. Слова «вы чудом…» и особенно «поздравляю!..» стучали у меня в мозгу чаще, чем все еще стучало мое сердце, и, по крайней мере, с такой же аритмией. То есть мне стало страшно. Даже очень. Я почувствовал, что начал дрожать. Через пару минут меня стал бить озноб. Или, вернее, колотить.
А его все не было. Водитель реанимобиля в это время ругался с кем-то, кто заставлял его переставить машину. Водитель говорил, что если он сейчас сдвинет ее с места, то «там мужик сразу помрет», а тому, которому реанимобиль перегородил дорогу, надо было ехать, в том числе и ценой, не сомневаюсь, моей жизни.
Тут наконец опять зашел доктор. Он посмотрел на меня и сказал:
— Ой, а что это вас так трясет?
— Да холодно что-то, — пробормотал я.
— Нет, — покачал он головой, — это не от холода. Это не первый раз такой эффект, когда я что-нибудь в этом роде пациенту говорю. Это я уже видел. Это все нервы.