История демократической России не знает таких примеров, когда при вступлении президента в должность полностью был бы соблюден принцип светского характера государства. Начиная с 1990 года, когда была принята Декларация о государственном суверенитете России, в протокол инаугурации неизменно включается церковное благословение. Это, конечно, не вполне по Конституции, но является важным символом национально-государственной идентичности. Патриаршее благословение придает всей церемонии инаугурации сакральный характер, возвышая ее до уровня едва ли не церковного таинства. С другой стороны, таким образом президент получает санкцию на власть не только от народа, но и «от Бога».
Спору нет—церемония инаугурации президента в стране с такими автократическими традициями, какие есть у России, должна быть зрелищной, духоподъемной и «глубоко национальной». Это понимали даже на заре новой России, когда всячески старались дистанцироваться от символов советской эпохи, ради чего шли на восстановление некоторых символов досоветских. Владимир Путин в бытность главой государства как-то заметил в интервью, что считает особу любого президента таким же важным атрибутом государственности, как флаг, герб и гимн. С точки зрения «религиозности» нейтральным во всем этом списке является лишь флаг.
В гимне нынешней России, мелодия которого вызывает не самые благочестивые ассоциации, имя Бога упомянуто вскользь там, где раньше были Сталин и Ленин. А вот на гербе страны религиозная символика уже не «абстрактная», а вполне конкретная—православная. Это многочисленные византийско-русские кресты, которые венчают три короны, скипетр и жезл—атрибуты монархической власти. На «православный характер государственности» указывает и икона святого великомученика Георгия Победоносца, небесного покровителя основателя Москвы Юрия Долгорукого, размещенная в центре герба. Наконец, фигура президента… Какие же религиозные атрибуты несет на себе она? Если вспомнить эпоху Ельцина, то всплывает образ выстроившихся в ряд высших чиновников со свечками—«подсвечников». Но если посмотреть на это, так сказать, с богословской точки зрения, то держание горящей свечи во время богослужения является актом литургическим—формой сравнительно активного участия в этом богослужении. Ведь возжжение свечи трактуется как символ жертвы Богу, а ее горение—как символ молитвы и самоотверженного служения Всевышнему.
Второй президент России позиционировал себя в качестве воцерковленного человека. В церкви заговорили: наконец на смену «подсвечникам» приходят «прихожане», или даже «епископы внешних дел» (как иногда называли византийских и русских монархов). В прессу просочились сведения и о домовых храмах, устроенных президентом в некоторых своих резиденциях. Намерен ли поддерживать этот же «формат церковности» и Дмитрий Медведев, покажет время.
Однако вернемся к инаугурации. По свидетельству бывшего депутата Верховного Совета Виталия Уражцева, первый инаугурационный сценарий бралась разработать в 1991 году сопредседатель «Демократической России» Галина Старовойтова. Она предлагала такой формат участия в церемонии религиозных деятелей, который не нарушал Конституцию и светский характер государства: 10 лидеров крупнейших российских конфессий должны были подняться на сцену и, не совершая никаких обрядов (типа благословения), просто поприветствовать президента короткими речами. Причем порядок, в котором духовные лидеры должны были выступать, определялся не степенью их близости к власти, а алфавитом.
Проект Старовойтовой, учитывающий светскость государства, но и вместе с тем демонстрирующий уважение ко всем российским верующим, независимо от конфессии, через администрацию тогдашнего президента не прошел. В конце концов 10 июля 1991 года вступившего в должность Бориса Ельцина приветствовал единственный религиозный лидер—патриарх Алексий II.
Современный «священный чин инаугурации» сложился при Владимире Путине, отказавшемся от всяческих «игр» в светскость и «равноудаленность» конфессий. При втором президенте России крупнейшая религиозная организация страны обзавелась массой атрибутов государственной Церкви. И этот ее статус особо подчеркивается протокольной ролью патриарха РПЦ МП в процессе передачи высшей государственной власти.
В общих чертах эту роль можно описать так. Если действующий президент добровольно уходит в отставку, то патриарх присутствует в его кабинете при передаче «ядерного чемоданчика» исполняющему обязанности президента, которым автоматически становится глава правительства (патриарх был едва ли не центральной фигурой такой церемонии, состоявшейся в Кремле 31 декабря 1999 года). Если все происходит в указанные Конституцией сроки, то патриарх усердно призывает россиян явиться на выборы и сам демонстративно голосует в прямом телеэфире. В день инаугурации патриарх не благословляет вступившего в должность президента непосредственно под флагом и рядом с Конституцией, где тот принимает присягу. Происходит нечто более величественное и торжественное. Оставив многочисленную толпу почетных гостей, патриарх и вступивший в должность президент в сопровождении самого узкого круга «придворных» направляются в Благовещенский собор Московского Кремля. Так и случилось в день инаугурации Дмитрия Медведева на прошлой неделе. Символическое значение Благовещенского собора в том, что он был домовым храмом московских великих князей и царей—только они да узкий круг сановников имели туда доступ. Очевидно, что выбор именно Благовещенского собора как места «инаугурационных молебнов» глубоко продуман. Президент России—это отчасти и император Российской империи. Сакраментальная часть его «священного коронования» совершается в сугубо «царском месте»—в храме, где веками втайне от посторонних глаз молились московские самодержцы.
Фото МИХАИЛА КЛИМЕТЬЕВА/ИТАР-ТАСС