Стенания о гибели русской культуры стали общим местом. При этом мы знаем, что недавно отремонтировали Новосибирский театр оперы и балета. Построен новый музей в Челябинске, отреставрирована филармония во Владивостоке. Так что же с происходит с культурой в провинции?
Провинциальная культура живет по-разному. Если мы посмотрим, сколько тратит Ханты-Мансийский автономный округ на культуру в расчете на душу населения и, скажем, Ингушетия, то разрыв будет не на порядок, а в тысячу раз. И это, к сожалению, характерная черта сегодняшней российской жизни. Есть регионы, где к культуре относятся традиционно серьезно, как серьезно относятся вообще к социальным программам. А есть места, где с этим совсем плохо. Я сейчас говорю о регионах и не касаюсь тех различий, которые есть между столицами, региональными центрами и сельскими муниципальными образованиями—здесь различий еще больше. Даже в одной области, например, Череповец благодаря «Северстали» и работающим комбинатам живет насыщенной культурной жизнью, а Вологда—материально хуже. Хотя Вячеслав Могзалев, один из самых опытных, серьезных и мощных губернаторов, в культуру области вкладывает очень много средств из регионального бюджета. И памятников культуры в Вологде невероятное количество, здесь проходят интересные фестивали, работают уникальные учреждения культуры. Но сегодня культурная ситуация в городе зависит от того, какова экономика и насколько хозяева этой экономики хотят вкладывать средства в культуру и социальную жизнь.
В принципе забота федеральной власти в том и состоит, чтобы выравнять межрегиональноe неравенство в финансировании культуры.
Есть точка зрения, что раньше, в советское время, в России с культурой все было хорошо, а потом в 1990-е начался провал, а сейчас опять стало хорошо.
Это неправильная схема. Советский Союз не был в сфере культуры самой развитой страной в мире. И сейчас мы не входим даже в первые 50 «культурных» стран по многим показателям. В России, например, театров на миллион населения в 8,4 раза меньше, чем в Австрии, в 30 раз меньше новых кинозалов, чем в Америке, на порядок меньше книжных магазинов, чем во Франции или в Германии. Но это не результат 1990-х годов, а результат всей истории России в XIX и XX веках. У нас всегда был дикий разрыв между элитарной, высочайшего класса культурой и возможностями граждан приобщиться к этой культуре. Сегодня этот разрыв по-прежнему очень высокий. Интернет, на который мы так уповаем, телевидение—они образовывающие. А живая культура—развивающая.
А что касается провала в 90-х… На самом деле как раз тогда произошел невероятный подъем в сфере культуры—он был нищим, но творческий энтузиазм людей был удивительный. Связано это было с одним—мы почувствовали свободу. В 1990-е годы провалы были там, где люди должны были платить за общение с культурой. Они стали меньше ходить в театры, кино, а в библиотеки—больше.
От кого зависит, будет в регионе культурная жизнь или нет — от местной власти, бизнеса, интеллигенции?
Например, в Новосибирской области есть с десяток агропромышленных хозяйств, которые кормят весь край. Вот там строятся клубы, там самодеятельность, там живая жизнь. Люди начинают прилично получать и создавать народные театры, эстрадные и фольклорные коллективы. Или Пензенская область—типичная средняя область России. Там и замечательная художественная галерея, и музей Мейерхольда, который построили еще в советское время. Область после всех событий 1990-х загибалась, но Василий Бочкарев, новый губернатор, поставил задачу, чтобы в каждом селе был нормальный клуб. Министерство культуры России обеспечивало оборудование, а стены и все устройство—губернатор. И это было не в нынешние благополучные времена, а 8—10 лет назад. Или Чувашия. Чебоксары—один из красивейших, обустроенных, обихоженных, богатых музеями городов российского Поволжья. С замечательным оперным театром, русской и чувашской драмой, многочисленными фестивалями. И все это благодаря президенту Федорову, а не историческим привилегиям, которые есть, например, у Казани, традиционного губернского города с театрами, филармонией, консерваторией и университетом.
И село в Чувашии—другое. Сегодня там нет села без так называемой модельной библиотеки—это библиотека, в которой есть интернет, все системы, которые необходимы, чтобы зайти в библиотеку и музей любой страны мира.
Мы можем называть много других губернаторов. Я уж не говорю об Александре Филиппенко, руководителе Ханты-Мансийского округа. Он построил замечательную картинную галерею, концертный зал, киностудию и телестудию, которые производят собственные фильмы. Там вкладывают средства в создание образовательных научных учреждений, в спорт. Да, там есть нефть. Но он ее социально эффективно использовал. Сегодня я вижу—как только у губернаторов появляется копейка, они все-таки пытаются вкладывать ее в развитие культуры. Они прекрасно понимают, что чем больше музыкальных и художественных школ, тем меньше тюрем потом придется строить.
Не получается ли так, что региональные центры стараются повторить культурную модель столицы?
Давайте посмотрим на Россию. Сегодня только в одной пятой городов есть детские театры. Всего 100 кукольных театров на 1092 российских города. Сегодня явно не хватает художественных галерей.
Да, любой региональный центр стремится моделировать культурную жизнь столицы. Но проблема России в том, что расстояния не позволяют использовать многие западные модели отношений с культурой.
А много ли людей в провинции ходят в библиотеки и театры?
Вообще, живой культурой в стране интересуются до 10 процентов населения. Это хорошая, высокая цифра. Так во всем мире. Но понимаете, в чем дело. Вот говорят: у нас сегодня много симфонических оркестров, давайте их оптимизировать, сокращать. Но у нас их сотня, а в США тысяча. Можно как угодно относиться к западному типу отношений с культурой, но там она реально входит в потребительскую корзину. Она может не быть душевной потребностью, как в России, но стала стандартом жизни. Я помню, как в советское время ездил в Прибалтику и там в театре рассматривал публику в фойе. Нарядных женщин, которые очевидно очень любили театр. И мужчин, которые, может быть, все это и ненавидели, но они знали—премьера, надо идти в театр. В общем, акт общения с культурой—это акт социализации. Почему я считаю, что досуговые центры в селах необходимы? Потому что в клубе ты выходишь в некую социальную среду. Для тебя это некий акт. Сегодня, не выходя из дома, можно получить много услуг культуры, но это не будет социальным актом.
А если говорить сегодня о спросе в провинции на культуру. Мы знаем верхушки айсберга. Вы уже сказали про отреставрированную филармонию во Владивостоке, про Новосибирскую оперу—символ советской архитектуры и вообще советской жизни. Реставрируется театр в Твери. После всех трагических событий отстраивается много концертных и театральных залов в Грозном. Один из лучших музыкальных театров в стране—это Ростовский музыкальный театр. После 25 лет советского недостроя, его запустили на рубеже XX и XXI века.
А народ туда ходит?
Лом. Вот сейчас были гастроли Большого театра. Люди приезжали из Краснодара, Ставрополя, Северного Кавказа. Потому что никогда на юге России Большой театр не был.
Сколько должен стоить билет в музей, театр, чтобы хоть как-то поддерживать и само учреждение культуры?
Все по-разному. В обычном провинциальном городе билет в театр стоит не больше 250 рублей. А билет в музей не дороже 50 рублей. А если это музей в маленьком городе, то это 10—15 рублей.
То есть культура в регионах в принципе не может быть рыночной?
Большие музеи от всех видов коммерческой деятельности получают не больше 20 процентов от своего бюджета. Траты огромные—на реставрацию, на поддержание инфраструктуры. Самые высокодоходные музеи—это музеи Кремля и Эрмитаж, где колоссальный поток туристов.
Но возьмите любой уездный город. Люди хотят иметь свой музей, чтобы гордиться им, городом, чтобы для них это было местом собраний. Они хотят ощущать свои корни. Поэтому музеи уездных городов—это место формирования местного духа, если хотите, место формирования нации. В провинции я напитываюсь колоссальной энергией. Потому что люди, которые там живут, занимаются обустройством жизни и культуры вокруг себя заразительно, темпераментно. У людей есть потребность, чтобы жизнь была творчески полноценна, творчески насыщена. Они начинают сами творить культуру, создавать художественную среду. Быть может, иногда это выглядит наивно, но это никогда не пошло.
И они-то уж точно знают, что спасение утопающих—дело рук самих утопающих. А государство должно помогать этому воскрешению души народа. И уж во всяком случае не мешать.
Беседовала ЕКАТЕРИНА ДАНИЛОВА
Фото ЮРИЯ МАРТЬЯНОВА/КОММЕРСАНТ